Чародей

В те дни, когда по расписанию урок литературы, стопроцентная посещаемость, даже больше, ко мне на урок приходили из других классов, чтобы послушать наши рассуждения о жизни и о людях. Если в каком- то из классов был пустой урок, жди, мой класс будет набит битком. Уважение ко мне среди шахтеров росло, учительский авторитет поднимался, дружба с учениками крепла. Накануне Восьмого марта мне принесли персональный пригласительный билет на торжественный вечер, посвященный наступающему празднику. Горнячкам вручали премии. И меня наградили за самоотверженный труд по распространению знаний среди шахтеров. Месячный шахтерский заработок, т. е. три моих учительских зарплаты. Мы купили диван, книжный шкаф, приемник и ковровую дорожку. И еще немного осталось. Спасибо Петру Ильичу и Николаю Степановичу. Их молитвами выпал мне такой куш. А в школе в начале первых послепраздничных уроков мои великовозрастные ученики встретили меня, радостно улыбаясь и скандируя: "Поздравляем! Поздравляем! Поздравляем!" Это был уникальный случай, когда шахта награждала учителя. Учебный год закончился весьма успешно, я немного приоделась и на летнюю сессию в столицу поехала с запасом приличных нарядов. Так же успешно справилась со своими зачетами и экзаменами, заслужила похвалу Петра Ильича, заглянувшего в мою зачетку с первыми институтскими пятерками. Отдыхать некогда, можно сказать, с поезда — и на работу. Тут же ошеломляющий сюрприз: сохранив нагрузку в вечерней школе, я снова перехожу в мужскую школу.

Русский язык и литература в восьмом классе. Будущий первый выпуск мужской средней школы. Как- то я справлюсь с этими сорванцами, о шалостях которых ходили легенды. Их класс через стенку от кабинета Петра Ильича, и двери рядом. В случае эксцессов директор тут же врывался карающей десницей и наводил порядок.

Первое сентября. Первый урок. Петр Ильич хотел представить меня классу, я остановила его. Открыла дверь, подавляя внутренний трепет и страх. Тридцать два рослых стриженых парня в белых рубашках, вольно стоя за партами, уставились на меня с озорным любопытством.

— Здравствуйте, садитесь.

Шумно уселись, небрежно развалившись на сидениях.

— Меня зовут… я буду вести уроки… Вы достаточно взрослые люди, чтобы говорить с вами откровенно. Так вот, откровенно вам скажу: я не очень охотно согласилась работать в вашем классе. Нехорошая у вас репутация. Срываете уроки. Это не по-мужски, а наша школа — мужская, ее создали, чтобы здесь учились будущие мужчины, настоящие мужчины, смелые и справедливые. Через три года вы получите аттестат зрелости, шагнете во взрослую жизнь. Родина примет вас как новое поколение советских мужчин, способных взять на свои плечи ответственность за будущее народа, способных построить это будущее и защитить его. Спросите себя честно, готовы ли вы принять на себя эту ответственность?. Конечно, не готовы. А теперь спросите себя, сможете ли вы, живя прежней жизнью, за три года подготовиться к ожидающей вас мужской ответственности? Конечно, нет. Вот такие пироги, друзья мои. Нужно менять вашу жизнь на мужской манер. Ваши плечи должны стать сильными и крепкими, руки — трудолюбивыми и чистыми, а ум и душа — свободными и целеустремленными. Мой долг помочь вам приобрести эти качества. И я смогу это сделать, потому что на моих уроках вы будете знакомиться с произведениями русской литературы, величайшей литературы мира. Ни один народ на всей планете не может похвастаться такой литературой. Товарищ Сталин назвал писателей инженерами человеческих душ, высоко оценив влияние художественной литературы на формирование человеческой личности. Произведения, которые мы будем изучать, подскажут вам, что в жизни достойно восхищения, что следует ненавидеть, чего остерегаться и к чему стремиться. Наша задача вникнуть в суть этих произведений и подняться на нравственную высоту, достойную советского человека. Чтобы вы имели хотя бы приблизительное представление о том, какой пласт знаний вам предстоит приобрести на уроках литературы в течение предстоящих трех лет, я очень кратко продемонстрирую, как развивалась тема родины в произведениях русских писателей с древнейших времен до нынешнего дня.

"Слово полку Игореве", Радищев, Ломоносов о русском языке, "Полтава" Пушкина, "Люблю отчизну я…" Лермонтова, Гоголь и "птица-тройка", Тургенев о русском языке, Некрасов, и Чернышевский, Толстой и Чехов, "Песня о Буревестнике" Горького, Маяковский о партии и Ленине, " Стихи о советском паспорте", поэма "Хорошо", Шолохов, "Василий Теркин" А.Твардовского. Закончила лекцию словами: "Самое дорогое у человека — это жизнь…" Все отрывки наизусть, в душевно доверительной манере Юрия, убежденно и страстно…Два-три предложения, как цитата, два-три предложения, как пояснение и связка. Слушали, подавшись вперед, не дыша… Звонок. Никто не шевельнулся, дослушали до последнего слова. Взяла журнал, подошла к двери… Класс не двигался. Зашумели, когда я вышла. Так с первого урока мальчишки "заболели" литературой. Мне поверили. В коридоре Петр Ильич за руку впихнул меня в свой кабинет… Сияет, как новый пятак:

— Ну, голубушка, ты молодец! Дай, я тебя рассмотрю! Дурак, твой гвардеец! Такую горлицу упустил! Но ты его не очень вини. Знаю по обкому этого Захара Викторовича! Прохиндей мужик, вполне мог изнасилование влепить. Выхода у гвардейца не было. Он вернется к тебе непременно, лишь бы, бедолага, не опоздал! В обкоме смеются над Захаром, как он зятя заполучил. Я постарался. И Василий Федорович знает. Но и я дал маху. В прошлое лето можно было вытащить гвардейца, я подумал, что рано. В июле этого года не нашел его, а сунулся в августе, он в июле зарегистрировался с этой изнасилованной фальшивкой. Теперь застрял. Пьет горькую. Так продолжится, пропадет мужик.

— Было бы не так обидно, если бы в очередной раз влюбился, как все думают, а он просто влип по пьянке.

— Ты допускаешь, что и вправду было изнасилование?

— Нет, конечно. Был сильно пьяный и ответил на инициативу, как он говорил когда-то. Продался за беляши и дорогие вина.

— Ничего он не продался. За ним устроили очень грамотно обдуманную охоту и загнали в заранее вырытую яму. Теперь оттуда очень трудно выбраться. Да и ты крепко тоже виновата.

— Нет на мне вины. За колбасу расплачиваться постельными услугами никогда не вздумаю.

— И он не расплачивался. Его умело обманули. Поэтому запил.

Как будто чувствовал директор, что все сорок пять минут Юрий стоял рядом со мной. В стене между классом и кабинетом Петра Ильича была когда — то дверь. Ее забили щитами и оштукатурили, пройти нельзя, а слышно все. Вот директор и слушает уроки в восьмом классе, когда находится в кабинете. И меня слушал…

Восьмой класс стал "моим", хотя мальчишкам сильнее не хватало Юрия, я заняла его место, но не заменила его. Что поделаешь, на безрыбьи и рак — рыба. Но и я что-то сумела. С первого сентября ни одного сорванного урока, ни одного провала на экзаменах. Жить стало лучше, жить стало веселее: и в вечерней школе порядок, и мальчишки восьмого только радуют, и свои дела в институте без зазоринки, обе сессии сдала на "отлично". Петр Ильич проверил зачетку и убил: " Ахмет Шакирович ушел в семилетку директором, тебя беру завучем". Сказал, как отрезал, знал, что не осмелюсь перечить, очень его уважаю. Ах, если бы третьим был Юрий, школа заговорила бы в полный голос, а пока ритм не пробивается, голос коллектива звучит очень невнятно, гораздо слабее, чем в родной, детдомовской.

Да и коллектива почти нет, каждый живет сам по себе. Ни откровенных рассуждений о своих успехах и неудачах, ни песен, ни совместных чаепитий, ни анекдотов, ни дружеских подначек. Разбились на кучки и шипят по своим углам. Мое назначение завучем приняли в штыки. Недоучка, выскочка, повертела хвостом, и на тебе — завуч! Фигура!

Вот теперь началась настоящая педагогическая каторга. Директорские трудности в прежней школе сейчас казались детской забавой. И это при Петре Ильиче, который тянул школьный воз и за коренника, и за пристяжную. Моя стихия — самые разные расписания и отчеты, посещение уроков — очень меня не удовлетворяла… Учителя избегают ходить друг к другу на уроки, расписание взаимопосещений висит больше для проформы, и сами уроки без изюминки, без огонька, и никто не смей сказать об этом. Тут же поднимется вой с жалобами на преследование. При организации мужской школы учителей собирали с бору по сосенке, но за два года они вполне могли бы сплотиться в коллектив. Этого не произошло, потому что верховодили дамы типа Веры и Софьи, справиться с которыми не смог даже Петр Ильич. Ни о каких коллективных исследованиях и думать не стоило. В детдомовской школе царили доверие и порядочность, поэтому мнения об уроках высказывались откровенно, а здесь любая откровенность тут же вызовет склоку. Мой стол стоит в учительской, я днями выслушиваю разговоры коллег и мучаюсь от невозможности от них скрыться. Юрий разрядил бы атмосферу! И здесь его не хватает! Петр Ильич с первого взгляда понял, как он нужен школе, надеялся заполучить его, приняв меня на работу, а Юрий обманул и его, и меня. Радовали девятиклассники, заходила к ним с легкой душой, старательно искала новые формы работы, так как не годилось слепо переносить опыт, приобретенный в вечерней школе и на уроках с любознательными мальчишками первого класса. Кое-что удачно получалось сразу, кое-что приходилось долго нащупывать, а Юрия нет, поддержать некому. С Петром Ильичом говорим только об общешкольных делах, о проблемах, касающихся всего коллектива, обсуждать детали урока у нас времени нет. Хотя вечернюю школу я оставила, перенапряжение чувствую во всем, а тут на меня свалилась новая нагрузка. Классным руководителем девятого класса был Павел Гаврилович, учитель физкультуры и завхоз, близкий друг Петра Ильича, второй мужчина, работающий в школе. Он взмолился, что интеллектуальные парни выходят из-под его власти, для них авторитетна только Татьяна Павловна, ее они слушают беспрекословно, вот пусть она и будет их классным руководителем. Я возмутилась: где это видано, чтобы завуч был еще и классным руководителем. Петр Ильич отмахнулся. Дескать, справишься. Девятиклассники встретили мое назначение восторженным гулом и обещали быть паиньками. Я скептически заметила, что паиньками они никогда не были, у них другое амплуа, но выдержать школьный режим они вполне могут, и пока этого достаточно.

Однажды на дверях своего класса мальчики обнаружили прикрепленный кнопками лист из тетради для черчения, озаглавленный: "Пригласительный билет". Девочки девятого и десятого классов женской школы приглашают мальчиков мужской школы на вечер с концертом самодеятельности и танцами. Мои джентльмены явились чистенькими и отутюженными, вели себя на вечере очень корректно, но танцевали мало — не умели. У себя дома, т. е. в классе, дали волю критике, высмеивая жалкие номера "сарафанчиков", как они называли девочек, хохотали, пародируя их. И меня не стеснялись. Я сказала, что нечего кумушек считать, трудиться, пора бы и к себе оборотиться. Что мы им покажем, когда они по нашему приглашению явятся с ответным визитом. Это отрезвило. Решили, во-первых, всем научиться танцевать хотя бы три танца. Во-вторых, утереть нос женской школе профессиональным концертом: две интермедии, две инсценировки чеховских рассказов, танец "Яблочко" под гитару, акробатические номера, три стиха, а петь некому, нет певцов. Семен, ростом не взял, но шутник и забавник отменный, предложил себя в конферансье. Его избрали ответственным за концерт. На переменах пространство между рядами парт и возле доски превратилось в танцкласс. Под гитару разучивали простейшие па из вальса, танго и фокстрота. Хохотали над собственной неуклюжестью. Ох, как нужен им Юрий! И петь бы научил. А без песен какой концерт! Соло и дуэты отвергли с ходу, на хор согласились после долгих споров. Первая репетиция вышла комом. Стоят, перешучиваются, подталкивают друг друга под бока, но петь ни в какую. Семен выбился из сил. Такая же история и на второй репетиции, и на третьей… Не поют мальчишки, хоть убей! Гудят себе под нос или мычат, доводя Семена до ярости. У меня нет времени быть на репетициях. Не маленькие, в конце концов, пора жить без няньки. Я обратилась к саботажникам в конце урока литературы:

— Пригласить девочек на вечер сами решили? Сами. Смеялись над их номерами тоже сами? Тоже сами. Показать им класс тоже сами решили? Тоже сами… Вот что, братцы! Думаю, в вас все-таки есть хоть крупица мужского духа, вот к ней и обращаюсь. Во-первых, начатое дело нужно всегда доводить до конца и делать его хорошо. Во-вторых, репетиции три раза в неделю по полчаса после уроков. Петь всем! И слова выучить назубок! Первая сорванная репетиция, и мы с Семеном режем весь вечер, отменяем его! Отваги на такой вандализм у нас хватит! А нет — подключим Петра Ильича! То-то похихикают сарафанчики, когда Семен торжественно им объявит, что для ответного концерта у вас кишка тонка.

Поднялся Николай Солошенко, староста класса. Им с Семеном по девятнадцать лет, старшие в классе.

— Вечер будет! Спасибо, Татьяна Павловна, вправили нам мозги. Апостола звать не следует, и ваше присутствие необязательно. Сами справимся!

Петра Ильича и Павла Гавриловича в школе прозвали Двумя Апостолами, а какую кличку дали мне, до сих пор не знаю.

— Ну что ж, — сказала я, идя к двери, — справляйтесь сами. Кажется, детишки, вы, наконец, поняли, что давно не нуждаетесь в няньках…. Не только бас, но и хватка мужская.