Чаровница для мужа
Шрифт:
Но это так, просто информация, не имеющая отношения к предмету нашего повествования.
– Балда я, — сказала Алена. — Надо было три бутылки взять.
И обратила внимание, что голос ее звучит как-то не вполне разборчиво. Однако Александрина все же поняла.
– Не жадничай, — хихикнула она. — Учитывая, что Алинка за рулем и практически не пьет, нам с тобой досталось почти по бутылке. Еще глоток-другой — и нас можно будет грузить в машину, как дрова.
Голос Александрины тоже не отличался разборчивостью, наверное, посторонний человек ни словечка не понял бы, но Алена в былые времена каким только его не слышала, а потому и сейчас моментально въехала в смысл фразы.
Алена закрыла глаза и прислонила усталую спину к могильной оградке. Если абстрагироваться от окружающей обстановки, если забыть, что они втроем сидят на могилках Маши и ее мужа Юры, который в три дня сгорел от рака легких (жена последовала за ним ровно через полгода, правда, по больничным койкам промучилась гораздо дольше), если подставить лицо невероятному солнцу, которое светит с небес над городом Ха (уже было сказано, что такого солнца и такого неба нет нигде в мире? Если нет, утверждаю это сейчас. Если да, не грех и повториться, ибо сие святая, истинная правда!), можно на миг вообразить, что все как раньше, десяток-другой лет назад. И они с Сашечкой такие же молоденькие и глупенькие (но считающие себя очень умненькими), как Алинка. И все печальные открытия жизни у них впереди, и горького опыта разлук и потерь они еще не накопили…
– А также впереди все радости, и все счастливые встречи, и самая большая любовь, и опыт, сын ошибок трудных… — проговорила Алена и открыла глаза, потому что сидеть с закрытыми было невозможно — сразу начинало клонить в сон, хотелось прилечь на светлый, чистый, тщательно просеянный песочек, которым были засыпаны Машин и Юрин холмики, — и забыться и уснуть… но не вечным сном могилы, само собой, а просто мирным, тихим послеобеденным сном.
– Ты о чем? — усмехнулась Александрина, и Алена увидела, что подруга выливает немного «Чернослива» под Машин памятник, а потом переходит к Юриному. Юре осталось выпить все, что еще плескалось в бутылке. Алина в это время обламывала длинные стебли белых роз и желтых хризантем, привезенных Аленой, и втыкала цветы в песок. Конечно, это было не так красиво, зато гарантировано, что никто из бичар, там и сям возникающих среди памятников с самым деловым видом, не польстится на цветы и не понесет их к кладбищенским воротам — снова продавать.
– Так, о нашем, о девичьем, — рассеянно сказала Алена.
Александрина тем временем достала пачку черного «Кента» и, раскурив две изящные дамские сигаретки, воткнула их около могильных плит. Потом закурила сама, щелкнула зажигалкой для Алины (она унаследовала от своей матушки все самое лучшее, в том числе и умение насладиться сигареткой в компании Сашечки) и для Алены (наша героиня курить так и не научилась, ну не могла получить удовольствия от процесса, вот разве что в родной, любимой компании), и все трое снова подперли спинами оградку, вытянув ноги и медленно затягиваясь.
В голове писательницы Дмитриевой немного прояснилось.
– Давайте Машечке расскажем, что сегодня в редакции произошло? — предложила Алена, с удовольствием ощущая, что снова способна выражаться связно. Нет, все же сигарета — замечательное отрезвляющее средство! С дымом весь хмель уходит. И аппетит пропадает. То хотелось съесть еще штрудель, а может, даже два, а теперь расхотелось. Горько во рту и довольно противно, какие могут быть вообще штрудели?
Может, закурить на старости лет? Вместо ужина пару черных «Кентов» (Кент на блатняке — друг, значит, пара черных друзей, ха-ха!) — и, глядишь,
сойдет, наконец, пара неотвязных килограммов?– Я уже Алинке кое-что рассказала, пока ты за цветами бегала, так что Маша и Юра немножко в курсе, — пояснила Александрина. — Не стоит повторяться.
Алена понятливо кивнула. Разумеется, Маше и Юре известно все, что известно их единственной дочери. Они за ней и с небес присматривают, как присматривали на земле.
– И все же я не пойму, — сказала Алина, и Алена подумала, что это Маша чего-то не поняла из рассказа Александрины, — она, ну, китаянка, заявилась в редакцию только для того, чтобы все краской облить из водяного пистолета?
– На самом деле, она меня искала, — заявила Александрина, чуточку рисуясь. — Хотела мне отомстить.
– За что? — испугалась Алина. Лишившись в прошлом году и матери, и отца, она теперь до смерти боялась потерять и Александрину, которая была для нее все равно что родная тетушка.
– Да крыша съехала, — усмехнулась Александрина. — Почему-то она решила, что я ей обещала напечатать редакционное извинение насчет искажения ее имени. Ну, мол, в такой-то заметке вместо Сунь Банан следует читать Сунь Банань.
И Алена с Александриной захохотали. Алина, которая была уже большая девочка, даже замужем побывала, присоединилась к ним с самым понимающим выражением своего невероятно красивого (очень может быть, она была единственной по-настоящему красивой девушкой города Ха!), точеного, чуточку узкоглазого лица. Гуранская кровь на сей раз, однако, ни при чем, скорей, башкирская, которой в ее отце была некая малость, примешалась.
– А между тем я отлично помню, как она сама обеими руками от моего предложения публично извиниться отмахивалась, — продолжала Александрина, вдоволь нахохотавшись. — А ты помнишь, Леночка?
Алена кивнула:
– Отлично помню! Да и все помнят, ее ведь вся редакция потом убеждала, уже когда милиция приехала, что делали, делали ей такое предложение, но она ни в какую! Мол, заявление обещали, а не напечатали, значит, нужно отомстить.
– Нет, ну пришла бы, ну устроила бы просто скандал, — горячо воскликнула Алина. — А краской-то зачем пуляться? Еще хорошо, что настоящий пистолет не взяла, с такой идиотки сталось бы.
– Откуда у нее настоящий пистолет, ты что? — пожала плечами Александрина.
Алена, у которой на сей счет было свое мнение, промолчала, чтобы Алинку не расстраивать.
– Ну, она сказала, что хотела, чтобы я поняла, каково это, — быть покрытой несмываемым позором, — пояснила Александрина. — Правда, я очень удачно уступила свой кабинет следователю, который с Леночкой хотел побеседовать, а сама пошла кофе попить. И когда этот парень, Панкратов его фамилия, открыл мою дверь, Сунь Банань выпалила в него краской, уверенная, что стреляет в меня. Конечно, она не ожидала, что вляпается в нападение на сотрудника милиции при исполнении им служебных обязанностей…
– И что теперь? Ее будут судить за злостное хулиганство? — допытывалась Алина.
– Вообще следовало бы, — кивнула Александрина. — Но когда эта дамочка поняла, кого обстреляла, она мигом заговорила о своем адвокате, о залоге, о возмещении морального и материального ущерба и о прочем. Кроме того, у нее оказалась при себе очень любопытная справка из психоневрологического диспансера: мол, госпожа Сяо недавно пережила тяжелое потрясение, глубокую душевную травму и за свои поступки не отвечает. Так что пришлите нам, господин Панкратов, счет за чистку своего костюма, а вы, Александрина Богдановна, счет за уборку в редакции. И сяо, в смысле чао! Тут и адвокат приехал — и увез ее. И Панкратов остался неотмщенным.