Час Кицунэ

***Тории имеются в каждом синтоистском святилище и являются их отличительным признаком. Обычно они стоят на пути к святилищу и отмечают начало священной территории. В некоторых святилищах может быть несколько торий. Некоторым храмам принято приносить в дар тории, в таком случае их ставят одни за другими, образовывая аркаду, как например знаменитый храм в Киото Фусими Инари с аркадами из тысячи торий. Такие ворота символизируют границу между миром живых и умерших. У японцев бытует поверье — птицы садятся на перекладину и, улетая, уносят души умерших людей. Также тории считаются символом удачи. Существует легенда происхождения тории. Проходя через врата тории, человек попадает в особое место, где живут боги. Каждый, кто оказывается на священной территории, может пообщаться с духами. С другой стороны, через арку ворот духи попадают в мир людей. Тории могут стоять не только перед территорией храма или святилища. Поскольку японские божества — живут в каждом природном объекте, сакральными могут считаться природные места, вызывающие трепет. Аркаду из тысячи торий можно увидеть сейчас, это одно из самых посещаемых туристических мест Японии, но в описываемые мной времена её еще не было.

****Расёмон «замковые ворота» — ворота, стоявшие в южных концах основных городских проспектов в древних японских столицах Наре и Киото. Расёмон в Киото являлись самыми величественными из двух монументальных ворот, возведённых в период Хэйан. Эффект Расёмона — термин, связанный с недостоверностью очевидцев и описывающий ситуацию, в которой событие получает противоречивые субъективные интерпретации или описания вовлечёнными лицами. Эффект назван в честь фильма Акиры Куросавы «Расёмон» 1950 года.

*****Идзакая — тип японского неформального питейного заведения, в котором посетители выпивают после рабочего дня. Функционально идзакаи схожи с ирландскими пабами, испанскими тапас-барами, ранними американскими салунами и тавернами. Они появились позже описываемых мною событий, но у меня Фэнтези и я решила оставить.

******Саругаку «обезьянья музыка» — театрально-песенные представления, которые исполняли бродячие труппы, начиная с VIII века, вид японского народного фарса, содержащего акробатику, клоунаду, жонглирование, хождение на ходулях, танцы и песни, фокусы. В Японии традиционно считается, что театр Но создали бродячие мимы саругаку-хоси.

*******Кабуки «песня, танец, мастерство», «искусное пение и танцы» — один из видов традиционного театра Японии. Представляет собой синтез пения, музыки, танца и драмы. Исполнители кабуки используют сложный грим и костюмы с большой символической нагрузкой. Жанр кабуки сложился только в XVII веке на основе народных песен и танцев, гораздо позднее описываемых мною событий.

Глава 13 Японская пословица: Канун праздника — лучше самого праздника

Паутина на ветке!

Вновь пахнуло жарой на меня

В этой летней роще.

Автор Уэдзима Оницура — японский поэт-новатор, мастер хайку, чьи годы жизни прошли в период Эдо. Родился в самурайской семье в Итами местечке неподалеку от Осаки. Оницура был современником Басё, но они не были знакомы. Заниматься сочинением хайку Уэдзима Оницура начал еще в детстве. Оницура стремился чтобы в стихах появились более глубокие, «высокие» мотивы, близкие к эстетике танка и рэнга. В своих теоретических работах заложил новые основы поэтики хокку. «Вне правды нет хокку», — утверждал Уэдзима Оницура.

Перевод с японского В. Н. Марковой

* * *

«Безумству храбрых поем мы славу! Безумство храбрых — вот мудрость жизни!» — мелькнули у меня в голове бессмертные строчки, пока я смотрела на Тамэ.

Мой Тамэ совершенно спокойно шел на верную гибель.

Пока он проходил вперед через толпу, которая давала ему дорогу, как льдины обычно расступаются перед ледоколом, я успела увидеть около мнимого нищего парочку его друзей-товарищей, а затем заметила и еще нескольких подозрительных замарашек. Всего, по самым приблизительным подсчётам, в толпе было порядка десятка наемных убийц.

А рядом с Тамэ было всего два воина. И это были даже не братья, чье воинское искусство я видела, и оно меня вполне устроило, как защита для Тамэ. Нет, это просто были два самурая, не самые опытные в придачу. «Наверняка добровольцы. Этакие агнцы на заклание!», — хмурилась я под маской кицунэ.

Да, Тамэ возвышался на д толпой, и его охотно пропустили почти в первые ряды, но при этом в самый первый ряд он не пошел, а остановился там, где ему и так было все прекрасно видно из-за богатырского роста.

Надо отдать должное его спутникам, они встали за ним, прикрывая ему спину, и не смотрели представление, как он. Они выставили перед собой довольно большие щиты, которые держали в руках, прикрывая Тамэ с двух боков и спины. За ними никто, разумеется, ничего не видел, но все же народ толпился.

Я сидела, ничем не выдавая себя, и продолжала играть на своей груше, внимательно наблюдая за толпой.

В толпе были дети, поэтому я совершенно точно не собиралась нападать. Я собиралась выжидать.

Тамэ хмурился. На меня он не обратил внимания, скользнув взглядом. Жонглеры его не веселили, факельщик с огнем тоже сильно не развлек, да и разыгрываемая сценка особого внимания не привлекла. Тамэ оживился, когда вперед вышла девушка с веерами, но и ее танец надолго его внимания не приковал.

И что он тут делает? Шел бы в квартал красных фонарей к юдзё. Там его проще было бы защитить. Но представив моего мужчину с другой женщиной, пусть даже и юдзё, я вдруг извлекла из груши на редкость немелодичный звук. Он прокатился по площади и Тамэ резко вскинул на меня глаза.

Мог ли он что-то разглядеть под маской? Абсолютно ничего. Даже глаза наши встретиться никак не могли, потому что в темноте наступающей ночи глаза в прорезях моей маски казались двумя черными провалами. Но больше взгляда от моей фигуры Тамэ не отводил. Он прожигал меня насквозь, абсолютно не обращая ни малейшего внимания ни на бродячих актеров, ни на толпу, что шумела рядом с ним, ни на наемных убийц, что сейчас вдруг активизировались.

Тамэ смотрел на меня. Просто на фигуру в коричневом кимоно, символизирующем загадку. И впервые на его лице, появился не просто интерес, а неутолимая жажда.

Мне бы это все очень польстило, если бы при этом он хотя бы немного уделил внимание собственной безопасности. Когда в него с одной из крыш полетели сразу две стрелы, я быстрым движением, подправленным магией, бросила им наперерез костяную пластину, которой я перебирала струны моей груши, и быстро вскочила на ноги.

Стрелы, столкнувшись с костяной пластиной, громко зазвенели и, переломившись в полете, устремились вниз на толпу. И снова этот звук, усиленный моей магией, прокатился по площади. Все задрали головы вверх, видя столкновение и магические искры, которые я вызвала, привлекая внимание людей к необычному, творящемуся в небе.