Чащоба

Сестры делали вид, что они счастливы на новом месте.

Кто знает, чем они пренебрегли, какие разочарования пытались скрыть, когда с жаром говорили о своих новых обязанностях. Их уже заранее приводил в восторг осенний грибной лес и заготовка дров. И в городе обстоятельства склоняли людей к натуральному хозяйству — очень многие превратились в собирателей лесных даров и в огородников, — и сестры полагали, что они вовремя приобщаются к общему течению. Тогда уж лучше, если огород и лес с ягодниками у тебя под боком.

Рассеянно слушая сестер, Лео подумал, что всяк, у кого осталось хоть немного сил, пытается выправить свою перекошенную душу. Вдруг Лео сам себе показался наивным: ведь и он, отправляясь в отпуск, надеялся забыться и освободиться от чувства угнетенности — будто у него и не было предыдущего опыта. В действительности он мог полагаться лишь на одно реальное обстоятельство. Он находился вдали от дома и работы, и тут его никто не сможет найти. Наверное, это было все, что человек вообще способен сделать для своего блага: временно обрубить привычные нити, за которые тебя без устали дергают, как марионетку. Увы — это невозможно сделать навсегда.

Чувствовалось, что Хельга именно потому снова и снова обращалась к своим домашним баталиям, что не оставила свои печали в городской квартире, насовсем. И все же делала вид, что просто наслаждается удачным коленцем, которое она выкинула. Со слезами радости на глазах вспоминала те крепкие словечки — молодые, всего-то под тридцать, а уже такие нервные! — которые выплескивали ее отпрыски и их супружницы с супругом, пренебрежение, предательство. Все-то они вьюны, держащиеся опоры, хотя голова у них и варит.

Стоит их упрекнуть в чем-нибудь, они тут же свалят свои слабости на эпоху. Им пришлось многое испытать. То, что было до них, не стоит и разговора… Война, убийства, голод, страхи, разброд, недоверие, подозрительность — все это достойно лишь того, чтобы пожать плечами. Предыдущие поколения должны подумать о своей вине перед ними: консерватизм позволил противоречиям обостриться настолько, что все бросились наперебой испытывать атомные бомбы. Каждый самый пустячный дождичек в их детстве нес с собой подчас губительную, или хотя бы причиняющую вред, радиоактивность. Каждая морковка и каждое яблоко, любой кусочек колбасы и глоток молока были отравлены ДДТ. Не упрекайте нас в нетерпении и вялости, в нетерпимости и эгоцентризме — какое еще поколение вынуждено было в раннем возрасте расти в столь неблагополучной жизненной среде? Пусть старшие не оправдываются работой, на которой они надрывались в детстве. Когда они родились и росли, то хотя бы пили чистую воду, дышали незагрязненным воздухом и ели не тронутую химикатами пищу. Те же, кто родился в царские времена, пусть и вообще возрадуются, несколько войн, что они пережили, их только закалили: кого природа с детства оберегла, тот до ста лет доживет. Рост средней продолжительности жизни человека — это чистый трюк, теперь даже в мертворожденных вдыхают жизнь, только что за люди из них впоследствии получатся.

Охарактеризовав мировосприятие младшего поколения, Хельга вдруг предложила: а вдруг мы преувеличили свои страдания. Кто убит или казнен, тому все равно, но оставшимся-то в живых и в самом деле не пристало роптать, да и к чему человеку брюзжанием портить себе единственную-преединственную жизнь?

Лео сомневался в искренности Хельги, однако в напористости этой женщине трудно было отказать. Возможно, жизненная энергия человека и есть тот самый вечный двигатель, машина работает, сама себя подгоняя.

Никто из сестер не подавал виду, что жизнь выбила их из колеи. И все же они сбежали сюда, в лес, в изгнание. Глупая привычка всюду отыскивать четкие грани. Смелость и робость стоят рядом, грани их соприкасаются.

Могли сестры и намеренно ломать комедию: плачься они в своем жалком одиночестве, Лео сбежал бы от них. Но зачем он был им нужен? Это предположение Лео в какой-то степени отражало поверхностность суждений испорченного современными нормами жизни человека. Почему общение обязательно должно оборачиваться кому-то на пользу? Неужели люди не бывают просто необходимы друг другу, как необходимы друг другу воздух и свет, почему принято считать странным общение, которое не предполагает никакого заднего плана? Лео был насквозь пропитан прагматизмом, царившим в атмосфере проектного института, наверное, даже одежда его пропахла им. Молчуны молчали повсюду и погоды не делали. Красноречивые всезнайки без устали предлагали все новые варианты перемещения шахматных фигур. Безошибочно угадывалось, кто чей враг, кто к кому благоволит. У кого есть надежда возвыситься, кому черед скатиться ниже. Предубеждения, конфликты, истоки симпатий и антипатий, неожиданно возникшие на чьем-либо пути препоны — все подчинялось логическому объяснению. Уступка пустой прихоти считалась уделом никчемного человека. Легкий сор позволяет потоку увлечь себя кто знает куда, а потому подобный этому сору индивид в жизненной борьбе в расчет не принимался. Кому в этой борьбе хотелось оказаться побежденным? Кому было охота очутиться в водовороте и позволить себя утопить? Эмоции подлежали усыплению, иллюзии заглушению, прежние ребяческие фантазии разъедались насмешками. Рассудительность и трезвость определяли ориентиры и облегчали существование. Лишь редкие чудаки оставляли в душе непоколебимым заветный уголок, однако и они ревниво оберегали свою неоскверненную поляну и прятали ее от чужих глаз за железными засовами и висячими замками.

Тут, в этом старом причудливом доме, который утопал в серой пелене ночи, Лео вдруг ощутил мучительную тоску по своей прежней, жадной устремленности вперед. После крушения надежд определенная цельность в нем еще продолжала по инерции сохраняться. За многие годы Лео почти удалось забыть о том, что ему хотелось вымести из головы и сосредоточиться на будущем. Теперь это уже не удавалось. Наверное, нет. Временами он просто куражился перед собой и шутки ради строил воздушные перспективы.

Может, сестрички эти из другого теста? Скепсис не давал ему поверить в их жизнеутверждающий пыл. Почему они сбежали в этот лес? Понадеялись на освежающее воздействие новой среды? А сейчас страдают от недостатка общения. Ради компании они его сюда и затащили.

И вновь на весы были брошены все плюсы и минусы.

Возможно, и они не были свободны от извечного желания человека хотя бы изредка перед кем-нибудь покрасоваться.

Сестры ждали от Лео восхищения по поводу их предприимчивости.

Завтра он постарается в подходящем месте вознести им хвалу.

Лео глядел в потолок, с которого слоями облезала вековая краска, из трещин свисала клоками пыль.

Лео напрягся. Он не видел, но почувствовал, как мимо открытого окна пролетела большая птица с распушенными перьями. Возможно, в соседней комнате гнездится нечисть?

Или на миг прилетела болотная сова детства? Одеялом из мха сейчас откуда-то с потолка начнет разворачиваться и опускаться сон. Где-то за этим удивительным домом должно лежать болото. Среди трясин и кочек высится остров. На заросшем кустами взгорке тянутся к темному небу толстые деревья, в их шишковатых стволах бесчисленное множество дупел, откуда после захода солнца появляются совы, лениво помахивая крыльями, почти бесшумно, будто это шелестящее дыхание листвы, поднимаются они над островом, летят через топи и ольшаники, знают, куда лететь, и не кружат бесцельно. В детстве Лео спокойно засыпал, если бывал уверен, что совы прилетели. Каждый вечер эти неуклюжие птицы опускались на липы и вязы, плотным строем окружавшие хуторские постройки и двор. Совы почтенно сидели на ветвях и, охраняя покой, лишь ворочали головами. И только в ветреные ночи они изменяли своему обычаю, прилетали, с колокольчиками на шее, и сквозь шум ветра подавали весть о себе. Даже в дом доносились позванивание и медный гул.

Эта воображаемая картина почему-то долгое время внушала Лео спокойствие — до тех самых пор, пока все не кончилось столь прозаичным образом. Взрослые обнаружили, что Лео выбирает из мышеловок мышей и развешивает их по ветвям деревьев, и приказали зарыть падаль. Еще и отругали: разве сова станет есть мертвечину.

Лео долгое время чувствовал себя виноватым и боялся, что отвадил сов от хутора. Позднее, вспоминая об этом, он чувствовал себя неловко, со временем история эта почему-то приобрела непристойный оттенок. Он никому не рассказывал о таком пустяке, кроме сестры, да и то повстречавшись с ней через многие десятилетия. Возможно, он рассказал об этом потому, что был убежден в том, что они с сестрой уже никогда не встретятся. Пораженный действиями сестры, он подсознательно ощутил потребность сблизиться с нею, развеять возникшую скованность и сделал это с помощью рассказа о детской нелепости.

Сестра известила его о смерти отца и прислала ему вызов, Лео несколько недель колебался, прежде чем собрался с духом и начал оформлять бумаги. Нелла ругала мужа: чего тянешь? Ей виделись только внешние связи: отец, сын, похороны.

И Лео выехал в Стокгольм.

Естественно, он не думал, что через три месяца после чьей-то смерти придется еще кого-то хоронить. Сходить на могилу отца — это он предполагал.

Подавив чувство растерянности от встречи и душевное волнение, они вышли с сестрой из здания аэровокзала и сели в машину. Нырнув в движущийся поток, сестра сочла нужным заметить, что теперь наконец можно будет разослать приглашения и провести похороны. Она деловито заметила, что, видимо, Лео не смог приехать раньше из-за срочных дел.