Чащоба
Шрифт:
Если бы сестры, знакомясь, не выстроились по возрасту, Лео посчитал бы Урве самой молодой. Этой даме, видимо, раньше никогда не приходилось хлопотать возле закопченной плиты и носить из колодца воду. Несмотря на утреннее время, она была слегка накрашена. Хотя она и поддакивала сестрам, хохоча с ними наперебой, с ее лица не сходило высокомерие. Бросалось в глаза, что она озабочена своими руками: при малейшем действии пользовалась перчатками, они у нее были разные, и кожаные и простые. Резиновые перчатки она хранила от солнечного света в бумажном мешочке. Припудривала их после употребления тальком и ловким движением выворачивала наизнанку. Зато Сильви, младшая наверное, до того как поселиться в деревне, вообще не вела упорядоченной жизни, ее манера держаться выдавала несобранность и лень. Все время забывала, что за столом следует сидеть прямо, с удовольствием переставляла локти по обе стороны тарелки и не обращала внимания, если под локоть попадалась ложка или вилка. Старшие сестры
Почему все же сестры велели Вильмуту доставить его сюда?
Могли бы сразу сказать, что нужно составить поэтажный план дома. Лео отлично знал, как трудно в нынешнее время получить квалифицированную услугу; чтобы найти соответствующего специалиста, приходилось изворачиваться и хитрить. Но к чему здесь напускать дурацкую таинственность? Какое-то странное знакомство пятидесятилетней давности. Хорошенькая компания: шестилетний Лео, сестры, соответственно, трех, четырех и пяти лет. О чем они только могли философствовать, чтобы так запомниться друг другу!
Чем старше становится мужчина, тем меньше он выносит женские хитрости. Если есть что сказать, пусть выкладывают напрямую. Подразнивание выглядит просто нелепо. Лео не собирался ни с кем из них заводить шашни, он уже не в том возрасте, чтобы ворковать голубком, сестры — тем более.
Мысли Лео снова перекинулись на Неллу. Будь она тут, взаимоотношения сразу бы определились. Все бы уложилось в привычный масштаб: есть отдыхающие, которые, к примеру, снимают на верхнем этаже две комнаты, договариваются с хозяевами о столовании, обязанности и границы установлены, никаких путаных отношений.
Человек и без того постоянно заходит в тупик со своими мыслями и чувствами, и чем старше он, тем чаще. Ориентироваться в своем внутреннем мире становится все сложнее. Повседневная жизнь должна быть проще. В противном случае смешивается внутреннее и внешнее напряжение, и человек превращается в несносного недотрогу. И себе беда, и другим забота.
Лео дошел со своим планом до второго этажа. Он начал с комнаты на северной стороне, расположенной над кухней. Одну стену разделял громоздкий дымоход. Возле него стояли комоды, справа светлый, слева темный. У части ящиков отсутствовали ручки. На комодах в изобилии громоздился всякий хлам: выщербленные по краям вазы, старомодные фаянсовые кувшины для умывания, украшенные синими мельницами и крестьянскими девушками, угольные утюги. Один из них, тот, на который капала с потолка вода, был покрыт ржавчиной. Повсюду лежал толстый слой пыли, годами тут никто не прибирался. Лео поискал место посвободнее, куда положить свои бумаги. На хромой плетеный столик — неужто у него одна ножка усохла? — также была навалена всякая всячина. Бутылки и банки, журналы послевоенных лет, на развалившихся стопках журналов валялись пожелтевшие от времени бумажные самолетики. Со светлого комода свисал краешек какой-то красной ткани, после небольшого колебания Лео решил использовать ее как тряпку, чтобы стереть пыль. Он взялся за этот краешек, осторожно потянул — если мыши устроили там гнездо, то пусть уберутся на лучшие угодья. Тряпка тянулась и тянулась, пока не соскользнула на пол. Лео понял, что держит за рукав хламиду рождественского Деда Мороза. Белый ватный воротник был в целости, мыши не растащили его по своим норам. Расставив ноги, Лео застыл посреди кладбища старой мебели, среди бутылок и банок, старой одежды и прочего тряпья, чувствовал себя паршиво. В воображении своем он уже освободился от оцепенелости, натянул на себя красный халат, нацепил обнаруженную в комоде бороду из пакли и направился через солнечную лужайку, прошел под шелестевшими березами, вошел в кусты, перепрыгнул через заросшую канаву и достиг густого темного леса. Впереди должна быть поляна, где падал разлапистый снег вперемешку с мягкими варежками и носками, шарфами и перчатками. Мать была очень молода и хохотала посреди поляны. Смешило, что все, что падало с неба, ей предстояло еще связать и раздарить.
Когда-то в школьные годы, перед рождеством, они впятером — Вильмут, Ильмар, Эрнст, Вальтер и конечно же он сам — скатали из талого снега на болоте множество снежных баб. Тайком притащили из дома армяки и жилеты, картузы и обвислые шляпы и вырядили во все это снежные фигуры. Они так разукрасили болото, что в сумерках от зрелища захватывало дух.
Но мало того. Разрезали на половинки целую корзину брюквы, выдолбили, залили овечьим жиром, вставили фитили — позвали рождественским вечером на болото девушек. Люди всем миром благоговейно молились в церкви, а по болоту разносились озорные вскрики и визги. Зажженные плошки из брюквы горели, свет их манил и отпугивал: разряженные снеговики казались одушевленными привидениями, выбравшимися на простор из болотных дебрей.
Кто-то привел
с собой маленькую Эрику, Лео в тот рождественский вечер не обратил даже внимания на укутанную малышку.Спустя много лет Эрика припомнила эти снежные фигуры и огоньки. Было жутко и красиво, так она сказала.
Лео давным-давно уже не вспоминал свое детство. Он считал признаком старческого маразма откапывать свой далекий душевный трепет. Тем более что юность его не была столь светлой, чтобы умиляться ею.
Всегда и во все времена именно дети больнее всего ударяются о безжалостное требование жизни: ты должен подтвердить свое право на место под солнцем. Должен заботиться о том, чтобы оставаться среди людей. Детство Лео прошло на воле, для мальчишки были открыты поля, рощи, поляны; он жил в просторном доме. И все же Лео еще мальчишкой почувствовал, что он словно бы и не принадлежит той среде, в которой жил; не то чтобы он существовал по чужой милости, однако ему никак не удавалось целиком втиснуть себя в свод привычных обычаев, укоренившихся в сознании людей. Господствовавшие в то время понятия как бы уязвляли его, делали его ощущение простора зачастую обманчивым и мнимым. Со временем все упростилось, уклад жизни демократизировался, старые предрассудки в большинстве своем рассеялись, новые условности не были столь непоколебимыми, как прежние. Вообще с течением времени растворилось столько старых и непреложных норм, что понемногу стало даже недоставать некоторых из них; расплывшиеся очертания канонов усугубили трудности приспособления, что вызывало какие-то странные, неопределенные страдания.
За несколько недель до отпуска Нелла однажды вечером чуть ли не силком потащила Лео в гости.
Уговаривая мужа, Нелла охарактеризовала свою племянницу как примерного человека. Родственница Неллы, отмечавшая свое двадцатипятилетие, работала, училась заочно, растила двоих детей. Чего еще можно было требовать от современной молодой женщины?
Почему-то Нелле до сих пор казалось, что и Лео оценивает людей в зависимости от их деловитости и старательности.
Никогда раньше Лео не бывал в доме племянницы. Свадьбу молодой родственницы справляли давно, ее праздновали в ресторане. Там сидело в ряд несчетное количество тетушек; Лео оказался поблизости от них и попал в фокус их изучающих взглядов. Тетушки то и дело наклонялись друг к дружке и шептались. Они не простили Нелле, своей любимице, того, что она сменила первого мужа на Лео. Поступок Неллы остался для них непонятным. Предпочесть молодому и видному мужчине человека гораздо старше себя! О чем она только думала?
Неприязнь к Лео так и осталась навсегда.
Поездка Лео в Швецию вроде бы чуточку приподняла его в их глазах. Ах, вот как, у него, оказывается, за границей родственники, почтительно удивлялись тетушки. На погоны национальной принадлежности ему нацепили звездочку.
Естественно, Лео хотелось увильнуть от присутствия на дне рождения племянницы Неллы. У него не было желания видеть за столом усевшихся в ряд достопочтенных тетушек, у всех седые волосы уложены в прическу по последней моде, на груди дорогие броши, а в глазах пристальный интерес — и как только такой, как ты, пролез в нашу родню!
Лео подавил в себе враждебность, ему не хотелось огорчать Неллу. Послушно повязал самый лучший галстук, засунул в нагрудный кармашек платочек — ладно, он готов вытерпеть ее тетушек.
Они свернули на разбитую улицу, на кромке выщербленного тротуара между каменным крошевом прорастали сорняки. В коридоре повидавшего на своем веку деревянного дома Лео по примеру Неллы старательно вытер о коврик ноги; позвонив, они очутились в крошечной передней, Лео едва не ударился о колесо подвешенной к потолку детской коляски. Это его развеселило. Неужто крик европейской моды дошел и сюда?
Увы, здесь все говорило о крайней тесноте.
Элегантные тетушки сидели, сгрудившись на кушетке, с недовольными от неудобства лицами. Новорожденная стояла спиной к единственному окну, словно собиралась перевеситься через подоконник. Ее поникший вид ясно говорил: зачем вы все пришли и вырядились! Племянница вытянула вперед руки, приняла цветы, протиснулась между круглым диванным столиком и коленками тетушек, прошла к дверям и втянула голову в плечи, не глядя на гостей. Где-то за стенкой из крана зажурчала в вазу вода.
Гости держались как можно теснее, никто никого не хотел стеснять и задевать, и все же передача кофейных чашечек напоминала потасовку. Нелла проявила заботу о муже, освободила возле себя у теплой стенки место. Лео держал чашечку, отпивал кофе и разглядывал сооружение у противоположной стены. Двойные детские нары в тесной комнатке выглядели невероятно громоздкими, будто в ней поставили каркас карликового домика. Сами дети оставались настолько безмолвными, что Лео просто вздрогнул, заметив, что друг над другом сидят две маленькие девочки. Девочка с нижней полки ерзала, обстановка еще не успела сковать ее живую натуру, но наверху сидела уже маленькая измученная старушка. Свесив ножки с нар, она крепко прижимала к груди детскую сумочку, украшенную отвратительно размалеванным цветком. Видно, в этой клеенчатой сумочке она хранила какое-нибудь платьице для куклы или какую другую девчоночью мелочь — все свое богатство.