Часовые Запада

– Я переписал слово в слово, прямо с оригинала.

– Как тебе удалось это увидеть?

– Так же, как и тебе - при свете Шара. Непонятно почему, но он помогает в этом.

– Невероятно, - сказал старик.
– Интересно...
– Он быстро подошел к шкафу у стены, порылся там и вернулся к столу со свитком в руках. Он быстро развернул его.
– Держи Шар ближе, мальчик, - сказал он.

Гарион поднес Шар и вместе с дедом смотрел, как спрятанные слова медленно поднимаются на поверхность - как и тогда, в часовне.

– Непостижимо, - изумился Бельгарат.

– Слова нечеткие, а некоторые и совсем не видны, но все здесь. Все здесь. Как может быть, что ни один из нас не замечал этого раньше? И как тебе удалось это обнаружить?

– Мне помогли, дедушка. Тот голос сказал, что надо прочесть отрывок при верном свете.
– Он помолчал, чувствуя: то, что он должен сейчас сказать, будет очень больно услышать старику.
– Да и Поледра навещала нас.

– Поледра?
– Имя своей жены Бельгарат произнес сдавленным голосом.

– Кто-то заставлял Сенедру делать во сне очень опасные вещи, а Поледра появилась и остановила ее. Потом она сказала мне, что я должен поехать в часовню в Драснии и прочесть рукопись, и особо подчеркнула, что надо взять с собой Шар. Когда я попал туда и начал читать, то чуть не убежал, словно что-то препятствовало моим намерениям. Все вдруг показалось таким глупым. Потом я вспомнил, о чем мне говорили, и решил попытаться еще раз. Как только я стал читать в свете Шара, чувство, что я зря теряю время, исчезло. Дедушка, что это было? Я думал, что все из-за меня, но и на тебя оно подействовало тоже.

Бельгарат, нахмурившись, размышлял.

– Это была интердикция, - наконец объяснил он.
– Кто-то наложил заклятье на это место, причем такое сильное, что никто не мог даже увидеть скрытые там слова.

– Но пятно есть даже на твоем списке. Как же писец, делавший копию, мог достаточно хорошо разглядеть его и точно переписать, а мы не могли?

– Многие писцы в те времена были неграмотны, - объяснил Бельгарат.
– Тебе вовсе не нужно уметь читать, чтобы копировать что-то. Все, что делали эти писцы, - так это тщательно перерисовывали буквы.

– Но эта - как ты ее назвал?

– Интердикция, то есть запрет. Это слово изобрел Бельдин. Он иногда ужасно гордится собственным высокоумием.

– Эта интердикция заставила писцов нагромождать все слова друг на друга, даже если они не понимали, что все эти слова значат?

Бельгарат кашлянул и опять задумался.

– Кто бы такое ни сотворил - он очень силен и совсем неощутим. Я и не подозревал, что кто-то тайно воздействует на мой рассудок.

– Когда это произошло?

– Наверное, впервые, когда Мринский пророк произносил слова вслух.

– А будет ли действовать интердикция после того, как человек, установивший ее, умрет?

– Нет.

– Значит...

– Правильно. Он по-прежнему где-то здесь.

– Может быть, это Зандрамас, чье имя мы теперь так часто слышим?

– Вполне возможно.
– Бельгарат взял лист со скопированным Гарионом текстом.
– Теперь я и при обычном свете все вижу, - сказал он.
– Очевидно, стоит только кому-нибудь нарушить интердикцию, и она теряет свою силу.

– Он еще раз внимательно прочел написанное на пергаменте.
– Это и в самом деле очень важно, Гарион.

– Я был совершенно уверен, что так и есть. Хотя все равно ничего не понимаю. Первая часть довольно простая - это там, где говорится, как Шар станет красным и Дитя Тьмы будет названо по имени. Похоже, мне пора пускаться в очередное путешествие.

– И довольно долгое, если все верно.

– А что означает следующая часть?

– Ну, насколько я понял, этот твой путь, куда бы он ни вел, уже начался, и начался он с рождением Гэрана.
– Старик нахмурился.
– Мне не нравится отрывок, где говорится, что лишь слепой выбор решит исход. Это заставляет меня волноваться.

– А кто это Возлюбленный и Вечный?

– Я, видимо.

Гарион посмотрел на него. Бельгарат пожал плечами.

– Можно счесть это хвастовством, - признал он, - но некоторые и впрямь зовут меня "вечный человек", а когда Учитель дал мне новое имя, он прибавил слог "Бель" к моему старому. В древнем языке "Бель" означало "возлюбленный".
– Он улыбнулся немного грустно.
– Учитель умел проникать в слова.

– А что это за тайны, о которых там говорится?

– Тоже старинное слово. В стародавние времена говорили "тайны" вместо "пророчества". А так как некоторые из них крайне загадочны, это недалеко от истины.

– Эй! Гарион! Бельгарат!
– послышалось снаружи.

– Кто это?
– спросил Бельгарат.
– Ты говорил кому-нибудь, что идешь сюда?

– Нет, - нахмурился Гарион.
– Никому не говорил.
– Он подошел к окну и выглянул вниз.

Высокий алгариец с ястребиным лицом и развевающейся длинной черной прядью сидел верхом на взмыленной, изможденной лошади.

– Хеттар!
– позвал Гарион.
– Что случилось?

– Впусти меня, Гарион, - ответил Хеттар.
– Мне надо поговорить с тобой.

К Гариону присоединился Бельгарат.

– Дверь на другой стороне башни!
– крикнул он.
– Я открою ее тебе. Осторожнее на пятой ступеньке, - предупредил он, видя, что Хеттар пошел ко входу, - она качается.

– Когда ты ее починишь, дедушка?
– спросил Гарион.

– Да вот все как-то недосуг.

Ястребиное лицо Хеттара, поднявшегося в круглую комнату на верху башни, было мрачным.

– Что произошло, Хеттар?
– спросил Гарион.
– Я никогда не видел, чтобы ты приезжал верхом в эти края.

Хеттар глубоко вздохнул.

– Тебе надо немедленно возвращаться в Риву, Гарион, - сказал он.

– Там что-то случилось?
– От неведомой тревоги у Гариона сжалось сердце.

Хеттар вздохнул.

– Мне очень неприятно приносить тебе дурные вести, но Сенедра просила разыскать тебя как можно скорее. Ты сейчас же должен ехать в Риву.

Гарион застыл - в его мозгу пронеслась сразу дюжина страшных предположений.