Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга первая)
Шрифт:
Однообразная работа с перфорированием роликов вдохновила меня на новые музыкальные идеи. Я написал, поразительно быстро, симфонию для маленького оркестра (но не стал переносить эту композицию на нотный ролик). Такое бегство в зону совершенно иных музыкальных представлений я оплатил добровольным покаянием, написав композицию для рояля: сонату. Она мне понадобилась для завершения моей «механической» программы.
Прошло много месяцев, прежде чем я закончил работу по перфорированию роликов. Зима пришла и ушла. Весна уже переходила в лето, и в Халмберг начали съезжаться курортники, чтобы купаться в море, смеяться в легких одеждах, трапезничать за обильно накрытыми столами.
— — — — — — — — — — — — — — — — — —
Тутайн имел теперь собственную лошадь и маленькую повозку. Все чаще случалось так, что он ездил по окрестностям один. И все чаще,
Владелец отеля принялся наседать на меня, чтобы я наконец назначил день концерта. Купальный сезон казался ему самым правильным временем. Поскольку я уже закончил перфорирование роликов, я мог выбрать любой из ближайших дней. Местная газета сообщила, что произведения здешнего композитора Густава Аниаса Хорна будут исполнены на механическом рояле. Тутайн договорился, что в типографии напечатают обстоятельную программу вечера, которую он снабдил всяческими пояснениями, особо подчеркнув, что все нотные ролики я перфорировал собственноручно…
Наконец наступил этот теплый, безветренный летний вечер. Окна на улицу и в сад стояли открытыми. Зал был заполнен до последнего места. Я поднялся на подиум, держа в руках корзину, полную нотных роликов. Мой самоиграющий аппарат заранее пододвинули к роялю. Публика с нетерпением ожидала начала. Машина значила для нее больше, чем значил бы человек. Присутствующие усердно читали программки. Некоторые протискивались поближе к подиуму, чтобы посмотреть, как я вставляю первый ролик. Сам я был спокоен, совершенно уверен, что все получится.
Этот концерт имел больший успех, чем первый. Слушатели неистовствовали, кричали, старались превзойти друг друга в выражении одобрения. Летние гости получили обещанную сенсацию, а местные наслаждались моей внезапной славой, которой немало поспособствовали своими аплодисментами. Оглушенный шумом, я спустился с подиума и разыскал столик Тутайна и Гёсты. Не успел я освежиться бокалом вина, как один господин выразил желание доверительно со мной побеседовать. Он был из летних гостей. Приехал из Копенгагена, но очень прилично говорил по-шведски. Занимался он, как выяснилось позже, тем, что покупал старые рояли, ремонтировал их, полировал и потом снова поставлял на рынок. Клиенты у него были самые разные, но главным образом — торговцы и владельцы маленьких фабрик, производящих рояли. В хорошие времена он ежегодно перепродавал по несколько тысяч инструментов. В наш городок он приехал на «роллс-ройсе». Но через несколько лет обанкротился и причинил своему банку убыток в размере миллиона крон… Одним словом, он себя чувствовал профессионалом; механические рояли и написанные для них сочинения входили в сферу его интересов. Он рассказал, что отец его был органистом и сам сочинял музыку.
— Эрик Бевин, не слышали? — спросил он. — Так и меня зовут. А мой отец написал много прославленных сочинений.
Я не знал его отца. (Из датских композиторов мне вспомнился только Карл Нильсен, в чьих произведениях так же много картин природы, как у Букстехуде.) Мой собеседник не обиделся. Видно, был заинтересован в нашем разговоре.
— А вы написали первоклассные, первоклассные вещи, — сказал он. — Я в этом разбираюсь.
У него возник план: чтобы я повторил свое выступление в Копенгагене. Он предложил, что сделает все необходимое.
— Вероятно, — сказал он, — для начала лучше выбрать маленький зал, у Хиндсберга. Хиндсберга я знаю хорошо. Мы вместе работали. Я обустроил для него этот зал — только не поймите меня превратно: я ему просто посоветовал, каким должно быть акустическое оборудование, в этом старом здании на Бредгаде. Вы ведь знаете Хиндсберга? В общем, он владелец первоклассной фабрики фортепьяно, несколько старомодной, но действительно первого класса…
Но очень скоро этот зал показался моему собеседнику слишком маленьким. Он настаивал, чтобы мы сразу пошли по-крупному. Мол, дворец Одд-Феллов{350} — самое правильное место. Договориться можно через концертное агентство. Но в любом случае надо бы организовать еще и сбыт роликов или нотных записей, а для этого больше всего подходит
музыкальное издательство Skandinavisk og Borups… Наверняка он и себя хотел так или иначе включить в предложенный мне план. Но об этом не проронил ни слова. Потому, наверное, что пока наше начинание находилось в стадии эксперимента. Как бы то ни было, на меня его увлеченность произвела впечатление. Под конец он сделал очень конкретные предложения, и я согласился выступить в Копенгагене со своими роликами.Он еще успел прочитать безмерно хвалебный репортаж о концерте в местной газете. И потом отбыл на своем «роллс-ройсе», добившись от меня твердого согласия.
Прежде чем кончился купальный сезон, выступление пришлось повторить. Слишком многие в прошлый раз не смогли насладиться столь редкостным развлечением. А теперь те, что присутствовали на концерте, раззадорили и их.
Месяцы сменялись своим чередом. Наступил Йоль. Соблазненный музицированием четырех дам, которые продолжали развлекать вечернюю публику в городском отеле, я сочинил и перенес на ролик полиритмическую квазиджазовую композицию. Она была очень тщательно проработана, но из-за множества параллельных мелодий с различным ритмом производила впечатление чего-то дикого, ненапевного, и местами напоминала шум колотушек. Сам я ее на слух не воспринимал. Она, как чувственное впечатление, оставалась для меня чужеродной, оглушающей; лишь изредка торопливые пробежки ритмов и голосов соединялись в насыщенное благозвучие. В техническом смысле композиция была выстроена безупречно; поэтому я отобрал ее для концерта в Копенгагене. Я не собирался представлять слишком много произведений для оркестра или даже для рояля. Я не хотел показывать, что могу сочинять музыку, я хотел лишь продемонстрировать возможности машины, которая способна на большее, чем десять пальцев двух человеческих рук.
Между Рождеством и Новым годом я наконец получил письмо из концертного агентства. Мне коротко сообщали, что господин Бевин, действуя от моего имени, поручил их фирме организовать концерт для механического рояля и обеспечить необходимую рекламу, а именно: публикацию и вывешивание афиш, размещение в газетах анонсов и редакционных предуведомлений, далее — распространение билетов на концерт и т. п. Большой зал дворца Одд-Феллов зарезервирован на тридцатое января. Настроенный рояль фирмы «Хорнунг и Мёллер» готов к моим услугам, самоиграющий же аппарат должен привезти сам исполнитель (и позаботиться, чтобы машина была на месте вечером накануне концерта). В качестве гарантийного залога от меня потребовали триста крон, которые обещали вернуть, как только будут проданы билеты на эту сумму. Сама фирма, помимо возмещения всех расходов, получит пятнадцать процентов выручки от продажи билетов, но в любом случае как минимум — семьдесят пять крон. Прилагалось несколько формуляров, которые нужно было заполнить; и еще — образец программки, чтобы я составил аналогичный текст.
Я смутился, лицо у меня вытянулось. Я понял, что мне не хватает опыта в такого рода делах.
Тутайн подбодрил меня:
— Ты должен рискнуть. Правда, все складывается несколько иначе, чем мы предполагали. Но ведь так всегда и бывает. Лиха беда начало.
— Нам это обойдется в тысячу крон, — сказал я.
— Наверное, — согласился он. — А может, будет и выигрыш, который не сводится к цифрам.
Он верил в мое дарование. И не ошибся в прогнозе. Все получилось по-другому, чем я себе представлял, но и не так, как хотел торговец подержанными роялями…
Формуляры были заполнены. Гарантийная сумма перечислена, музыкальный автомат упакован. За несколько дней до тридцатого января мы сами отправились в Копенгаген — втроем. Гёста тоже пожелал присутствовать при таком событии. Кроме того, он намеревался познакомить нас с кое-какими внешними жизненными удовольствиями — за свой счет. Он сказал, что знает в Копенгагене отличные рестораны, где подают чертовски хорошее вино и превосходную еду. Мол, пришлось бы ехать в Париж, дабы отыскать что-нибудь подобное — подобное, но не лучшее… Он нас привел в маленький отель «Нордланд» на Вестерброгаде, в глубине темного двора, — который выглядит довольно невзрачно, но где замечательно готовят блюда французской кухни. Гёста ничего не преувеличил. Правда, он пил слишком много вина, действительно очень хорошего. Коньяк к кофе тоже был как поэма. А для начала нам принесли фирменный аперитив, настраивающий на праздничный лад: маленький стакан, наполненный ароматным коктейлем…