Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга вторая)

Я чувствовал себя очень неуютно. К тому времени как появился хозяин, я уже отказался от мысли здесь пообедать. Заказал только бутерброд с сыром. Выпил немного шнапса, ощущая все большее беспокойство. Меня знобило. Я никак не мог согреться. Я был свидетелем того, как люди за круглым столом молчат. Они молчали упорно. Мое присутствие запечатало им рты. Они будто угрожали мне этим молчанием. Они здесь собрались не случайно. Они хотели обговорить какое-то общее дело. Однако им помешал мой приход. По прошествии получаса сделалось неизбежным, что кто-то из нас — либо они, либо я — должен покинуть ресторан. Молчание стало гнетущим, ужасающим. Они были сильнее, чем я. Их терпение казалось неисчерпаемым. Они будто приросли к стульям. Я оплатил счет, поднялся, снял с вешалки плащ. Тут-то оно и произошло: когда я повернулся к двери и накинул на плечи плащ, с которого еще капало, Аякс фон Ухри приблизился ко мне, перегородив дорогу, и протянул руку — чтобы попрощаться, как я подумал; однако внезапно смысл движения изменился: рука сжалась в кулак и нанесла удар в мой живот. Это случилось так незаметно, словно по ошибке, что коварная краткость движения смутила меня больше, чем боль. Никто из товарищей Аякса не мог заметить удара: плащ, я сам загораживали от них этот выпад. Фон Ухри спокойно стоял передо мной, с таким невозмутимым лицом, что я засомневался в своих ощущениях. Я опять увидел его руку, протягивающуюся ко мне, — и это было настолько убедительным приглашением к рукопожатию, что я схватил ее. В то же мгновение я почувствовал второй удар. Я почувствовал его, еще когда моя рука лежала в руке Аякса. Он даже пару секунд крепко удерживал мою руку. А для атаки использовал — на сей раз — левый кулак. Боль была такой сильной, что я согнулся пополам.

Фон Ухри спросил с простодушным выражением лица: «Что с тобой?»

И отступил на шаг в сторону. Я нажал дверную ручку и вышел. Мне даже в голову не пришло попытаться себя защитить или потребовать объяснения. Только очутившись на дворе, я почувствовал, что вел себя как трус. Но я этого не стыдился. У меня сложилось впечатление, что я уклонился от трактирной драки, в которой меня непременно бы убили^{440}. Сколько там было человек? Я их не пересчитывал.

Теперь я знаю, что между Аяксом фон Ухри и мною существует открытая вражда. Он мне сообщил об этом, как принято у школьных хулиганов, — с помощью кулаков. Коварно, но отчетливо. Перед свидетелями, но скрытно от них.

Я стоял во дворе. Из водосточных труб еще капало. Ноги у меня мерзли, а голова пылала. Я искал какую-нибудь полезную мысль, которая помогла бы пережить первые, худшие минуты. Мне наконец пришло в голову, что Аякс фон Ухри не поблагодарил меня ни за свадебные подарки, ни за денежное отправление — он ни словом не упомянул, что получил все это. Я решил тотчас же сходить в банк и оторвать чиновника от его послеполуденной дремы. — —

Аякс, как выяснилось, получил по чеку наличные еще неделю назад. У меня больше не было никакого предлога, чтобы оставаться в городе. Я попросил служащего отеля запрячь мою лошадь и поехал домой.

— — — — — — — — — — — — — — — — — —

Уже во второй раз за этот месяц я среди белого дня нахожу прибежище в постели. Таким образом мне удается бороться с определенной формой отчаяния. Я раздеваюсь, ставлю рядом бутылку вина. Если я довольствуюсь малым и выпиваю один-единственный стакан, муть в моей голове рассеивается, мысли окружают себя ореолом ясности, а ощущение, что я несчастлив, мало-помалу убывает.

Сегодня я точно ел недостаточно. Но голод совершенно исчез. Я все еще чувствую боль от кулака Аякса. Моя брюшная стенка была не готова… принять такое. Остался желто-зеленый синяк. — Я, значит, выпил только стакан вина и сразу стал продолжать свои записи, лежа в кровати. Мне кажется, конструкция последних двадцати четырех часов теперь отчетливо обнажилась. Я не силен в том, чтобы распознавать следы судьбы; но время от времени у меня это все-таки получается. — Я хотел поехать в Гету вчера. Если бы этот план удался, я бы просидел у господина Еркинга до наступления темноты. А после мне, вероятно, уже не пришла бы в голову мысль отправиться, через большие каменистые холмы, в Ротну: потому что я не мог бы разглядеть этот волшебный ландшафт и почувствовать, как он хорош. Если же я все-таки поехал бы, я бы просто съел в отеле «Ротна» свой ужин, не встретившись с Аяксом фон Ухри. Но я должен был получить от него удар кулаком. Отец всяческого коварства^{441} не хотел лишать себя такого удовольствия: вдунуть в меня новую разновидность страха… новый вид тошноты^{442}. А поэтому рука, прежде столь часто благодетельно прикасавшаяся к моему телу, должна была одним или двумя ударами привести мой кишечник в такое расстройство, чтобы я почувствовал головокружение и позывы к рвоте. — Поэтому бедная женщина должна была умереть на родильном ложе; могильщик, уставший менять пеленки младенцу, должен был напиться и в самую последнюю минуту оказаться возле моей двери. План, касающийся усыновления младенца, был мною еще раз тщательно взвешен и отброшен — как выяснилось, только ради того, чтобы на это ушла вся вторая половина дня. (Отмечу для себя, что заодно немного прояснился характер Миха.) Я должен был непременно застать в отеле «Ротна» Аякса. Что ж — такие предопределения Судьбе всегда удаются. Есть люди, которые находят, что такого рода взаимосвязи укрепляют дух. Меня же от этих взаимосвязей бросает в дрожь. Сталкиваясь с ними, я всегда прихожу к одному выводу: если бы я не родился, мне не пришлось бы переживать все это.

Я должен был получить предупреждение. — Можно предположить, что именно в этом заключался смысл последних событий. Увы, предупреждения мне не помогают. Что доказано всей историей моей жизни. Я не знаю, какой именно опасности следует избегать. Я должен был бы, если бы придавал хоть какую-то значимость недавней встрече, бежать от Аякса фон Ухри: покинуть остров; отказаться от ощущения, что я у себя на родине, — моей единственной и последней опоры. Этого я не сделаю, ибо я еще не выжил из ума. И Провидение прекрасно это знает…

Так что единственное, что мы имеем в остатке, — удар по моим внутренностям, этот триумф для одного человека и для Сознания, скрывающегося за вещами. Чтобы осуществить свою цель, Аякс мог бы прийти в отель «Ротна» и вчера… или послезавтра.

Послезавтра он придумает что-нибудь другое. Это только начало… начало чрезвычайно зловещее. Похоже, я совершил ошибку, отказавшись от мысли усыновить Роберта Сандагера… Как бы то ни было, мальчик получит к крещению свой подарок. И таким образом кусочек его судьбы окажется вплетенным в случайности моей жизни. Чтобы выстроилась причинно-следственная цепочка, нужно много элементов, много мест действия. —

Моим… не вполне безупречным нервам определенно пойдет на пользу, если я выпью еще два или три стакана и, слегка отягощенный, засну… обманув себя, то есть принудив к менее четкому восприятию.

Потерять бы себя, чтобы не чувствовать ни обязательств, ни внутреннего напряжения. —

* * *

Сим подтверждаю, что я решил и сегодня до полудня оставаться в постели. Удивительно, но я не чувствую ни малейшего желания поесть. Я уже поднимался, покормил животных. Теперь двери дома снова заперты и закрыты на засов. Я, пожалуй, решу… я уже решил, что… вплоть до неопределенного времени… буду держать двери запертыми и днем. Это… по всей вероятности… обезопасит меня от нежеланных гостей. Вчера вечером я оставил недопитой почти полбутылки. Сейчас я, не торопясь, приму в себя этот остаток, и мне будет хорошо, я лишусь какой бы то ни было ответственности. Я с безупречнейшей убежденностью предамся своей склонности к грезам. Не потерплю никаких ограничений и запруд. Я хочу удобно устроиться внутри своей шкуры, полностью погрузиться в это собрание таинственных жидкостей и испарений. Я так решил. Эли тоже лежит в постели и греет мне ноги.

— — — — — — — — — — — — — — — — — —

Можете думать, что хотите: я имел беседу с господином Дюменегульдом. После полудня я встал с постели, поскольку почувствовал голод. Впрочем, голод тут же утихомирился, стоило мне съесть один-единственный кусок хлеба. Я откупорил новую бутылку. Разжег огонь в печи. Судовладельца я принимал в пижаме. Это, конечно, нарушение правил приличия. Но, с другой стороны, — он же умер. Умер несколько месяцев назад. Его смерть никто не отменял. Он умер так, как мне описывал Аякс. Такие вещи отмене не подлежат. Он не появился у меня с той естественной очевидностью, какая отличала приход Тутайна. Если быть точным, он вообще не появился. (Двери были заперты на засов.) Я не видел ни его лица, ни кистей рук. Он не вошел в комнату и не вышел из нее. Он просто сидел со мной рядом, и это не удивляло меня; у него даже не было никаких признаков, по которым я мог бы его узнать. Я его и не узнал. Я только слышал, как он говорит. Все это, можно сказать, неважно. Я боялся его так же мало, как боюсь себя. Существовала только наша беседа, на основании которой я делал какие-то заключения относительно его внешнего облика, который вообще не присутствовал или присутствовал лишь в очень разреженном, очень неотчетливом виде. Я опять, в последнее время, забыл своего Противника — этого играющего в рулетку нормального человека. У него много имен. Наверное, и теперь это был он. Ведь если я утверждаю, что господин Дюменегульд говорил со мной, то это лишь толкование, иносказание, выражающее мое желание представить себе его облик. Я поставил на стол два стакана; к этому ритуалу, собственно, и сводилось все, что можно было увидеть глазами. Я наполнил оба стакана вином. Свой стакан я опорожнил. Его стакан остался нетронутым. Позже я вышел с этим стаканом на двор и выплеснул вино.

— Почему вы меня преследуете? — спросил я. — В чем вы меня подозреваете? Мы едва знакомы. Ни один из нас не имеет прав на другого. Вы навязали себя мне. И уже от меня не отступались. Вы выдвигали против меня обвинения, хотя вам-то должно быть известно, что я не убивал Эллену. Вы воздвигли у меня на пути гробы. И мне постоянно приходилось думать о них.

— Я ничего на вашем пути не воздвигал. А первые подозрения против вас зародились у меня очень поздно. Я ведь любил вас.

— Как, простите? — Что это за слово? Любили меня? Когда же вы меня видели… когда могли близко узнать, чтобы полюбить, как вы говорите… имея на то хоть какой-то разумный повод?

— Это и в самом деле грустное обстоятельство: что я никогда вас толком не видел — не мог в свое удовольствие рассмотреть. Я вынужден был удовлетвориться тем, что пару раз мельком взглядывал на ваше лицо. Но этих… почти что краденых возможностей хватило, чтобы я убедился: ваше тело является владельцем дома, где обитает значимый, ничем не ограниченный дух — примечательно уплотнившаяся часть особой природы.