Часы и голоса

1923

«Милый голос, теплота руки…»

Милый голос, теплота руки… Вот и все. Наука и законы, Александры и Наполеоны, Это все — такие пустяки. Милый голос, чуточку усталый, И улыбка тихая во мгле… Чтобы быть счастливым на земле, Сердцу надо до смешного мало. Пусть же разорвут меня на части И на всех соборах проклянут За нечеловеческое счастье Этих изумительных минут. Милый голос, теплота руки… Вот и все: моря и океаны, Города, пустыни, царства, страны, Это все — такие пустяки. Милый голос, теплота руки…

1926,

Москва

В пути

Я шел и полз. Всего мне было мало, Глазами все хотелось зачерпнуть — И хризолит безмолвного Байкала, И ручейков серебряную ртуть. Как тешится порой судьба над нами — Я все забыл на несколько минут И всматривался жадными глазами В Иркутск, запеленованный снегами, И Ангары кипящий изумруд.

1927

«Глаза слезой не затуманились…»

Глаза слезой не затуманились, Душа почти уже мертва, Не мы — друг другу чинно кланялись Окаменевшие слова. Не верилось, что радость общая Когда-то связывала нас, Ни по улыбке полусморщенной, Ни по движенью наших глаз. Глаза слезой не затуманились, Душа почти уже мертва, Не мы — друг другу чинно кланялись Окаменевшие слова.

1929

Москва

Рок

Есть в жизни каждого один ужасный час, Его знавали скифы и Эллада, И от него не отрывали глаз Ни Вавилон, ни Фивы, ни Гренада. И нет такой твердыни на земле, Где б не стоял он, точно вещий призрак, Безмолвно копошащийся в золе, Как будто силясь дух усопших вызвать. То — час безмолвия, когда в душе у нас Надежда рушится, как колоннада, Когда любви последний луч угас И нам от жизни ничего не надо. Тогда осознаем мы, чуть дыша, Что чем любили глубже и полнее, Чем окрыленнее была у нас душа, Тем этот час разит сердца больнее.

1929

Феодосия

В бане

Здесь не увидишь никаких различий Зажиточности или бедноты, Здесь все равны, как птицы в стае птичьей, Спустившейся с небесной высоты. И мнится мне, — среди живых творений Один Адам на весь обширный зал, А остальное — только отраженье Его фигуры в множестве зеркал. Здесь все равны не только по закону: Энтузиаст, и скептик, и педант, Храбрец и трус, невежда и ученый, Крестьянский парень и столичный франт. Как предки наши в тоге иль в мундире, Устав от битвы, чтобы отдохнуть, На сутки заключали перемирье, Так здесь, пройдя тернистый долгий путь, Добро и Зло, Порок и Добродетель, За первенство, как на войне, борясь, Отбросили натянутые сети, Чтоб отдохнуть от ловли душ на час. На час один забыть нетрудно сущность Своей души, ведь нет к тому препон. Среди людей, друг другу спину трущих, Знак равенства. И здесь незыблем он. Здесь все равны на этот час единый. Но если бы, наперекор судьбе, Могли мы взять хоть несколько крупинок От равенства природного себе!

1930

Без аналогий

Воскресните, Сократ и Аристотель! Платон, продолжи свой бессмертный пир. Не для того, чтобы ответить — кто ты, Зачем живешь и что такое мир. Скажите мне от имени науки, Как сердце на своем земном пути Перенесло все горести и муки, А счастья не смогло перенести. Как отличить мне волю от неволи, Поведайте мне, правды не тая. И почему не умерев от боли, От нежной ласки умираю я?

1932

Ленинград

Жажда

Как это сердце биться не устало, Уже пропевшее на все лады? И как мне быть? Мне мало, мало, мало Травы, и звезд, и солнца, и воды. От этой алчности мне страшно поневоле, Чего ты хочешь, знойная душа? Ты видела леса, дышала ветром в поле, И шум морей твою судьбу решал. Забыв о том, что я имею имя, Хочу одним движением руки — Стереть года и все, что было с ними. Как мел стирают с грифельной доски. Как это сердце биться не устало, Уже пропевшее на все лады, И как мне быть? Мне мало, мало мало Травы, и звезд, и солнца, и воды.

1935

Сочи

Арарат

Быть может, все, что видел я когда-то: Простор полей, и Тихий океан, И дней мятежных длинный караван, — Должно погаснуть, точно луч заката, Пред мраморной вершиной Арарата. Быть может, я пришел к заветной цели, И больше нет желаний никаких, И я стою у общей колыбели Моей судьбы и судеб мировых. И все, что ум и сердце волновало, Смятение взволнованной души, Вдруг отошло, и в мертвенной тиши, Переливаясь радугой опала, Одна вершина предо мной сверкала.

1936

Ереван

Поэту

Галактиону Табидзе

Ты не чернилами писал стихи, а кровью, О солнце пел и ненавидел тьму, Служил стихом народу своему, Всегда смотрел вперед. Вот почему Увенчан ты и славой и любовью.

1938

Франция

От карты Франции не отрываю глаз. Руан, Уаза, Монмеди и Сена. Страна горит. Безумье иль измена? И в этот задыхающийся час Безмолвна корсиканская арена: Наполеон приходит только раз. Как раненая львица, предо мной Булавками исколотая карта. Но мысль летит сквозь пуль и ветра вой Не к царственной гробнице Бонапарта. Чудесный образ в памяти встает — Уже не молодой, но вечно юной, Убитой, но не умершей Коммуны И Франции воскреснувший народ.

1940

Баку

«Ни ограды, ни надгробных плит…»

Ни ограды, ни надгробных плит — Над тобой лежит земля сырая. Только солнце лист позолотит, Да промчится птиц далеких стая. Только ветер в страшной тишине Вдруг взметнется, словно боль осмыслив, При такой же каменной луне, Как при Ольге или Гостомысле. Первым встречным я хочу кричать, Заглушая скрежет вьюги стоном: «Без меня похоронили мать На одном из кладбищ Апшерона». Улыбнитесь мне хотя на миг Иль откройте собственное горе, Чтоб к чужим, как к близким, я приник, Как к своей единственной опоре.