Часы и голоса

1941

Кура

Сегодня ты зеленая, как море, То желтая, то серая, Кура. Ну может ли не испариться горе, Неумолимое еще вчера? Как фокусник, кидая свет и тени, Играет солнце бликами воды, Сирени нет, но запахом сирени Напоены незримые сады. Хочу застыть я вместе с этим мигом, Чтоб не было ни завтра, ни вчера, Чтоб век лежать, как мраморная книга, Перед тобой, зеленая Кура!

1943

Тбилиси

Сыну партизана, замученного фашистами

Заменю ли тебе я отца-партизана? Нет, родного отца заменить не могу. Но любовью своей залечу твою рану, Боль твою никогда не прощу я врагу. Я сжимаю твою полудетскую руку. В дни боев и она охраняла наш тыл. Я приму на себя твою горькую муку, Чтобы ты улыбнулся и горе забыл. Но страна о тебе никогда не забудет, Ни сестер полоненных, ни гибель отца. С материнской заботой всю жизнь она будет Охранять и лелеять сына бойца. Заменю ли тебе я отца-партизана? Нет, родного отца заменить не смогу, Но любовью своей залечу твои раны, Боль твою никогда не прощу я врагу.

1944

Тбилиси

Письмо на фронт

Пишу тебе. Тбилисский воздух чист. Я постарел. Тиха моя обитель, Но зоркий взор по-прежнему лучист, На дереве я вижу каждый лист И не смотрю на грозный бой, как зритель. Борюсь пером, как танками танкист, Как пушками боец-артиллерист, Как волею страны советский житель. Я был в Берлине как простой турист, Ты будешь в нем как воин-победитель.

1944

Тбилиси

Листья

Равно и к августу и к маю Благоволящая листва. Как жаль, что я не понимаю Твои зеленые слова. Быть может, речь твоя чудесней, Нежней, чем мой язык родной. Твои пленительные песни, Увы, проходят стороной. Я наслаждаюсь только звуком, Но смысла слов мне не понять. Быть может, в шелесте их — мука, Волшебной неги благодать. Я только молча наблюдаю, Как листья, словно камыши, Друг другу тайны поверяя, Перекликаются в тиши. О, если б мог я приобщиться К блаженной тайне их речей, Как пролетающая птица, Как пробегающий ручей!

1945

Секунды любви

Я шел по дорогам, изрытым годами, Дышал, задыхался и падал в крови. И с тою же силою, как при Адаме, Летели секунды, секунды любви. Мы к древу познанья пришли не случайно. Мы знаем так много, нам все не в нови, Но с той же слепой, неразгаданной тайной Несутся секунды, секунды любви. Как будто все просто и так объяснимо, Как голуби теплые — только лови. Трепещут в руках, но проносятся мимо Секунды, секунды, секунды любви. Зачем же гадать о бесчисленных звездах. Оставь их в саду поднебесья, не рви. Смотри, как земной наш живительный воздух Пронзают секунды, секунды любви.

1946

Над облаками

Смотрю с горы на облака. Под ними Восходит солнце. Краскам нет числа. И видно ясно в лиловатом дыме, Как перед светом распростерлась мгла.

1947

«Я уезжаю в Ашхабад»

Я слышу голос юный, звонкий, И юноша чему-то рад. Кому-то он кричит вдогонку: «Я уезжаю в Ашхабад». «Я там учусь!» Ну, что ж, с успехом Учись, мой незнакомый брат, И пусть с улыбками и смехом Тебя встречает Ашхабад. Ведь я тебя совсем не знаю. Чего же я всем сердцем рад, Как будто сам я уезжаю За вечным счастьем в Ашхабад?! И понял я душой поэта, Что мы живем в чудесный век. Мне дорог был в минуту эту Простой советский человек. И, необъятное объемля, Как некий новый чародей, Люблю я всю родную землю И любящих ее людей. И этой радостью большою Лишь только наш народ богат. И молодел я всей душою, Хотя не ехал в Ашхабад. Я слышу голос юный, звонкий, И юноша чему-то рад. Кому-то он кричит вдогонку: «Я уезжаю в Ашхабад!»

1947

Баку

Старые письма

Они взметнулись пыльною горой, Еще не уничтоженные письма. Одни из них — как пласт земли сырой, Другие — как готовящийся выстрел. Какая смесь бумажных их одежд, Почтовых дат, и штемпелей, и марок, Сердечных клятв, несбывшихся надежд, Внезапно превратившихся в огарок. Благословляя и кляня судьбу, Овладевая тишиной ночною, Как мертвые, они лежат в гробу И, как живые, говорят со мною. И я от них уже неотделим, Как от меня неотделимо имя. И я кричу всем существом своим, Что в этот час бессилен перед ними. Обычный путь их — к печке от стола, Но вдруг я понял их предназначенье: Скорей они сожгут меня дотла, Чем я предам их пеплу и забвенью.

1948

Из плена будней

Из плена будней ежедневных, Из коридорных закоулков Бегу к каспийским волнам гневным, К небесной сини, к скалам гулким. Бегу в ущелье Дагестана, К простым, неискушенным людям, Дыша предутренним туманом, Дыша снегами полной грудью. И вновь приковывают взоры Недостижимые вершины, И необузданные горы, И камни крепости старинной. Все, что когда-то здесь шумело, Шумит в моем сознанье снова, И раздвигаются пределы Существования земного.

1948

Махачкала

Мать

Приходит старость. С ней не так легко Нам справиться, бредем в ее мы сети. А наша юность где-то далеко, Как будто даже на другой планете. И кажутся каким-то дальним сном Картинки из «Руслана и Людмилы», Деревья сада, двухэтажный дом И женский образ — бесконечно милый. Что может быть чудесней слова «мать»? О, сколько губ, трепещущих и нежных, Не уставали матерям шептать О самых первых чувствах белоснежных! О, сколько слез горячих, как огонь, Жгли щеки детские и днем и ночью! Слез не собрать теперь в одну ладонь И не увидеть никогда воочью. Любимая, не уходи… Постой! Ты для меня всегда была святыней, И на пути, завещенном тобой, Как в раннем детстве, я стою поныне. Вот почему я этот мир люблю, Овеянный воспоминаньем детства. Вот почему я подошел к Кремлю В семнадцатом году с открытым сердцем, Как подходил я к матери младенцем.

1948

Тбилиси

Курьерский поезд

Курьерский поезд опоздать не мог, Он несся вместе с запахом полыни И за собою по степи волок Полотнища небес прозрачно-синих. А на ветру твой шелковый платок Ласкал меня пушистой бахромою. О большем счастье я мечтать не мог — Я был с тобою, ты была со мною. Курьерский поезд опоздать не мог. Года прошли, но поезд не приходит. Шестой десяток лет уж на исходе, А поезд мчится призрачным волчком С ветрами, с пылью, с запахом полыни И с материнским шелковым платком, Неведомою силою влеком. Дрожит окно. Тебя на свете нет. Стал стариком когда-то нежный отрок. А поезд мчится в грохоте планет По расписанью или недосмотру? Вновь снежные хребты календарей Мелькнут в глазах, как прежде это было. В вагоне том же, в той же тишине, Прижмется отрок к матери своей, Святую радость рассказать не в силах, И это чувство передастся мне, Оно проникнуть может и в могилу. Курьерский поезд опоздать не мог, Он не пришел, и все ж — не опоздал он. Не потому ль, что не было вокзала, К которому он мог прийти бы в срок. В окне еще сверкает твой платок, Как молодости вечное начало. Курьерский поезд опоздать не мог.

1949

«Ледяное поле. Я иду один…»

Ледяное поле. Я иду один Средь полярной ночи и полярных льдин. И звезда, что в раннем детстве снилась мне, Не горела больше в черной вышине. Нет, ее не сняли сказочным копьем — В этом мире вовсе не было ее. Ледяное поле. Я иду один Средь полярной ночи и полярных льдин, Только ты, родная, в горечи земной Рядом, как живая, день и ночь со мной.