Часы затмения

Я вдруг понял, что случилось это вчера. Это вчера я проснулся и увидел личико! А потом снова уснул. Дурачина! Зачем я уснул? Надо было встать, надо было во всем разобраться - может, тогда все было бы иначе?.. Мне вдруг нестерпимо захотелось увидеть маму. Немедленно, прямо сейчас.

Я кинулся к двери, схватился за ручку и потянул на себя. И опять странное ощущение пронзило меня: эту дверь я открывал множество раз, хотя в то же время был уверен, что вижу и трогаю ее впервые.

Охваченный неприятным предчувствием, я понесся на кухню. Я знал, где находится кухня. Нужно было пересечь родительскую спальню, потом - узенький коридорчик, потом свернуть во вторую дверь направо. Это был мой дом, я все тут знал. Мы жили втроем: я, мама и папа. Дом стоял в общем дворе, где проживало еще несколько семей с детьми. Вечерами взрослые сидели на лавочках и щелкали семечки, а мы, детвора, до изнеможения играли в разные интересные игры, и когда я садился рядом с мамой передохнуть, лохматая Филька лизала мне потные пятки, отчего я смеялся, как ненормальный; а на раскрытом окне тети Вали дребезжал, не переставая, телевизор... Это была моя жизнь, которую я почему-то не помнил, а если вспоминал, оказывалось, что она вовсе не моя.

Вбежав на кухню и увидев маму, я сначала замер. Мама стояла у стола, спиной ко мне, и что-то нарезала на дощечке. Потом она повернулась, и я опомнился. Чуть ли не со стоном рванулся с места, ткнулся лицом в ее халат и обхватил руками теплые ноги. Я узнал запах - это был мамин запах! Горький ком встал поперек горла, захотелось расплакаться, стать жалким и ненужным, и чтобы мама сейчас же меня пожалела, успокоила, переубедила. Но я не мог. Не получалось расплакаться, потому что меня захлестнула волна удовольствия, почти такая же, как тогда... вчера, когда я на минуту проснулся и увидел личико. Стало хорошо. Стало УДОБНО. И ничего не надо было менять.

– Ты что, опять босиком?
– спросила мама.

– Не нашел, - пробубнил я, не отрывая лица от ее халата.

– Сейчас же иди надень тапочки. Заболеть хочешь? Что это? Ну-ка, посмотри... Господи, да у тебя температура! Говорила же: не обливайся, ветер подымается. Горе ты мое луковое! В кого ты такой непослушный?

Это была моя мама. Я не мог поверить. Как у меня язык повернулся назвать ее "ненастоящей"? Она была рядом, она прикасалась к моему лбу, я чувствовал тепло ее ладони, она любила меня и беспокоилась обо мне. Какой же я все-таки гадкий, непослушный, противный ребенок. Как я мог обливаться вместе со всеми, зная, что мама будет так переживать?

Я был немедленно отправлен обратно в кровать, под одеяло. Поверх одеяла мама постелила теплый плед и сунула мне под мышку градусник. Вскоре выяснилось, что температура у меня тридцать семь и шесть. Я не знал, что это значит, но подозревал, что дела плохи. Мама принесла чаю с малиновым вареньем и пачку каких-то таблеток. Чай я честно выпил и даже несколько раз обжег язык, но таблетки глотать отказался. Хоть это и были первые таблетки в моей жизни, я как-то сразу понял, что проглотить их не смогу. Так маме и сказал. Мама молча выслушала и удалилась, прихватив таблетки. Я ждал, предчувствуя неладное. Но ничего страшного не произошло: вернувшись, мама попросила выпить стакан теплой, очень кислой воды, что я и сделал. На меня вдруг накатила какая-то сонливость. Удивительно, пока не сообщили, что я болен, я был здоров. Теперь оказалось, что я плохо чувствовал себя аж со вчерашнего вечера.

Мысль о вчерашнем вечере вернула меня к действительности. Не было никакого вчерашнего вечера! Было утро, было минутное пробуждение и розовое личико рядом, - всё! Остальное - выдумка, неправда, обман!.. Я посмотрел на маму. Мама сидела на краешке кровати и загибала одеяло так, чтобы мне было теплее. Захотелось закричать - дико, страшно, во все горло. Я зажмурился и подавил это желание.

– Мам, - позвал я вымученно.

– Что, родной?

– А здесь раньше кто-нибудь спал... рядом?

Мама вздрогнула и быстро посмотрела на меня.

– Нет, - сказала она тихо.

– Почему ты спрашиваешь?

– Так... приснилось, наверно.

Некоторое время мама молчала.

– Плохой сон, - сказала она все так же тихо.

– Нет, - шепотом возразил я.
– Сон был хороший. Кто-то лежал рядом и...

– Это был сон, Тошка, - сказала мама, - просто сон. Спи. Тебе нужно пропотеть.

И я начал стремительно засыпать. Меня больше ничего не волновало: было тепло и покойно, мама сидела рядом, и это действительно был только сон, хороший сон, теплый сон, а мне нужно пропотеть. Я моргнул в последний раз и уснул.

3

Меня разбудил мамин голос:

– Тошка, полвосьмого!

Я вздохнул и сладко потянулся, стягивая ногами жаркое одеяло. Вставать не хотелось. Совсем. Сквозь прикрытые веки в глаза бил свет, яркий и какой-то щекотный. Это все мама, подумал я лениво. Отдернула штору, открыла форточку. Я прислушался: действительно, уже некоторое время в ушах звонко и настойчиво чирикали воробьи. Ох уж эта мама... Я со стоном перевернулся с боку на бок и накрыл голову подушкой. Не встану. Даже не просите. Я, в конце концов, болен. Тридцать семь и шесть у меня температура... Хотя это была неправда. Не было никакой температуры - прошла. Я был абсолютно здоров и чувствовал себя необычайно бодро. Только вот полежать бы немного, подремать, а там можно и подыматься...

– Ну, что ты, лежебока, в школу ведь опоздаешь, - раздался в комнате мамин голос.

Я напрягся - сон как рукой сняло. Очень медленно я стянул с головы подушку и перевернулся на спину. Мама стояла в дверях - высокая, стройная, в том самом линялом халатике, в который я вчера прятал лицо.

– Мам, - сказал я хрипло, - сколько я проспал?

Мама заморгала.

– Как обычно. А что?

– Я уже выздоровел? Мне полегчало?

Мама внимательно посмотрела на меня и вдруг нахмурилась.

– Так, - сказала она.
– Очень хорошая попытка, молодой человек. Но я не из доверчивых! Сейчас же идите в ванную, пока отца не позвала. И чтобы через пять минут я наблюдала вас на кухне.

Упоминание о папе возымело действие. Я откинул одеяло и сел, свесив ноги на пол; тапочки на этот раз лежали на месте. Мама поглядела, как я силюсь попасть в них стопами, и ушла, чем-то очень довольная... Я же, чувствуя, как на меня падают стены, побежал к шкафу, рванул дверцу и уставился в зеркало.

Оказывается, я вырос. По крайней мере, розовая пижама стала несколько короче, чем вчера... Тут я снова напрягся. Вчера? Не может быть, чтобы это случилось вчера. Вчера мне было четыре года! Я болел, у меня поднялась температура, и мама уложила меня обратно в кровать!.. Я быстро посмотрел на кровать. "Вчера" - я мог поклясться!
– меня укрывали одеялом салатового цвета. "Сегодня" одеяло было белое, в тонкую красную полоску. Я сглотнул вязкую слюну и поискал глазами плед. Пледа нигде не наблюдалось. Может, мама ночью забрала, пока я спал?.. Мне стало нестерпимо душно.

– Ну что, симулянт, - сказал папа, появляясь в дверях, - опять в школу не хочешь?

Я ошалело посмотрел через плечо. Александр Кривомазов - высокий черноволосый дядька в ослепительно белой рубашке и серых брюках на подтяжках - смотрел на меня добрыми, светлыми, широко поставленными глазами и улыбался. Улыбка эта была мне знакома. Он часто так улыбался, когда хотел показать, что на самом деле он мне не папа, не глава семьи, а товарищ, закадычный мой друг. Кажется, он даже не ругал меня никогда.