Часы затмения

Я уже собрался звать Рюрика, но в последний момент передумал. Сам вылезет, еще и обрызгает смеху ради. Тогда и встану, а пока - полежу... Бетон был обезоруживающе теплый, солнце - еще теплее, и монотонно стрекотали над ухом цикады. В блаженном умиротворении я задремал.

4

Почувствовав под головой подушку, я сразу все понял. Вскочил, огляделся: так и есть. Отставшие по углам лимонные обои, стеклянная люстра под потолком, шкаф, стол, тапочки у кровати. Еще не до конца веря, я выпрыгнул из-под одеяла и босыми ногами зашлепал по холодному линолеуму - к шкафу, к зеркалу! Нет, зря понадеялся, все взаправду. Все в этой треклятой комнате взаправду!

Из зеркала смотрел уже не тот Тошка Кривомазов, который задремал на котловане. Нынешний Тошка был определенно старше, шея и ноги удлинились, а голова - вроде как уменьшилась. И пижама была голубая.

– Нет-нет-нет-нет, - забормотал я в панике.
– Зачем? Нет-нет...

Продолжая бормотать, я слепо зашлепал к двери, остановился, постоял, затем вернулся к шкафу. Мальчик в зеркале был бледен, как мел, лицо у него прыгало. Не обращая на это внимания, я достал первые попавшиеся штаны и принялся натягивать их поверх пижамы. Долго не попадал в штанину, потом додумался сесть на стул. На спинке стула обнаружил рубашку; надел и ее.

Когда оставалось застегнуть последние пуговицы, в комнату вошла мама. В предутреннем свете я еле узнал ее. Виной тому был халат - новый, черный, с красной окантовкой. Мама зябко куталась в него; лицо - сонное, припухшее, на щеке - розовый рубец от подушки.

– Куда это ты собрался в такую рань?
– удивленно спросила она.

Опустив глаза, я пробубнил что-то непонятное. Пришлось повторить.

– К Рюрику?
– переспросила мама.
– Зачем - к Рюрику?

Я затруднился. Разве ТАКОЕ объяснишь? К тому же что-то меня удерживало - я будто бы заранее, уже в том возрасте понял, что никто мне не поверит.

– Мы договорились, - соврал я через силу.
– Поспорили: кто первый проснется, ну... и... вот. Можно сходить?

– Босиком?

Я послушно надел тапочки.

– Только недолго, - предупредила мама и, зевая, посторонилась.

Втянув голову в плечи, я прошел мимо нее и мимо родительской кровати, где из-под скомканного одеяла торчала огромная мозолистая пятка. Пятку перечеркивал узкий белый шрам, похожий на порез бритвы. Не знаю почему, но этот шрам добил меня окончательно. Я издал мышиный писк, взмахнул руками и вылетел в коридор. В кромешной темноте сейчас же на что-то напоролся, потом споткнулся о чьи-то ботинки, наконец приник к двери. Старый английский замок и на этот раз упрямился, я тихо молил его о пощаде. Вскоре раздался щелчок, и я вывалился на крыльцо.

Иссеченное проводами небо уже побледнело, но двор утопал в темноте: не было видно ни палисадников, ни лавочек, ничего прочего - лишь смутные угловатые тени, силуэты крыш на фоне занимающейся зари, мороз и мое прерывистое дыхание, сизым паром поднимающееся к жестяному козырьку.

Почти вслепую я добежал до Рюрикова крыльца и застучал в обитую дерматином дверь. Долго ничего не происходило. Потом из-за двери спросили: "Кто?", я ответил что-то невразумительное, но меня, видно, узнали по голосу.

Дверь открылась, и в проеме, освещенном тусклым желтым светом, возник низкий, почти круглый дядька в кальсонах и тельняшке, из-под которой выбивалась густая седая волосня.

– Тошка?

– сказал дядька, настороженно обводя взглядом пространство за мной.
– Что случилось?

Я молча смотрел на него снизу вверх, пока не вспомнил что это не кто иной, как дядь Толик, отец Рюрика. Потом сказал:

– Мне - к Рюрику.

Дядь Толик издал странный булькающий звук.

– К Рюрику? К старшему или младшему?

Я уже понял свою ошибку.

– К младшему, к младшему, - сказал я торопливо.
– Можно?

– Проходи.
– Дядь Толик отступил вглубь прихожей.
– Что-нибудь случилось? Нет? Ну, ладно. Какой-то ты взвинченный просто... Дорогу помнишь?

Я помнил. Оставив дядь Толика в прихожей, прошмыгнул мимо кухни, где кто-то дребезжал посудой, и решительно зашагал по коридору. В коридоре было темно, он тянулся довольно далеко, потом сворачивал и преломлялся незаметной ступенькой около ванной комнаты. Я благополучно миновал ступеньку, и тут неожиданно под ноги попалась кошка - я заметил ее только после того, как она взвыла голосом обиженного младенца. Из кухни сейчас же донеслось: "Кася, Кася!" Это была Юля - наверное, повзрослела до неузнаваемости. Зажав ладошкой рот, чтобы звуком не выдать своих чувств, я поспешил убраться с места преступления.

Оказавшись в нужной комнате, я плотно прикрыл дверь и приблизился к кровати. Рюрик дрых в позе человека, упавшего с большой высоты. Я подождал немного, потом сорвал с него одеяло и зарычал:

– Пр-росыпайся!

– Чё? А?
– застонал Рюрик. Рука его зашарила по простыне в поисках одеяла.
– Рано же...

– Просыпайся, говорю!

Рюрик скосил на меня красный глаз.

– Тошка? Ты чё, блин, приперся?

– Давай, давай!

Рюрик сморщился и зарылся головой в подушку.

– Нет, ты вста-анешь!
– процедил я, выволакивая его из укрытия.
– Прямо сейчас встанешь! Давай, ну же, ну же!

Рюрик принялся брыкаться. Но я был непреклонен: тащил, тряс, щипал этого ленивого, сонного, не знающего никаких забот трепача, не опасающегося заснуть и проснуться годы и годы спустя; и можно было даже ненавидеть его за беззаботность, за эту неосознанную беспечность, и угрожать, и обзывать последними словами, какими никогда прежде не ругался, и не посмел бы ругаться. И Рюрик сдался.

– Ладно, ладно!
– забурчал он, затем, не открывая глаз, принял сидячее положение.
– Ну?

Я обессиленно рухнул на стул у окна. Света в комнатушке было чуть, над кроватью висела огромная книжная полка, из-под подоконника тянуло сырым холодком, и тускло мерцала на стене под стеклом какая-то репродукция.

Стараясь говорить очень спокойно и внятно, я спросил:

– Помнишь, в первом классе мы на котлован пошли?

Рюрик задохнулся.

– Чё-о?

Я пояснил:

– Обманули Юлю и пошли на котлован. Помнишь?

– И ради этого ты меня растолкал?

– Ответь, пожалуйста.

– Растолкал, чтобы спросить о каком-то котловане?
– медленно закипая, проговорил Рюрик.

Я дал ему пощечину. Наотмашь. Почему-то сразу стало ясно, что он не ударит в ответ.

– Это очень важно, - сказал я усталым голосом.
– Очень тебя прошу. Вспомни: котлован, камера, я тогда еще воды испугался.

Зажав щеку ладонью, Рюрик открыл и снова закрыл рот. Он был скорее удивлен, чем обижен.

– Я жду, - сказал я требовательно.