Часы затмения

Я стал во всех подробностях представлять, как все могло быть, и не сразу понял, что вижу прекрасный цветной сон, от которого у того, другого, наверняка осталось светлое воспоминание.

22

Меня разбудила боль. Болело сердце, точно кто-то воткнул в него раскаленное шило. Неужели и ЭТО на мне, мелькнуло в голове.

С трудом откинув одеяло, я поднялся и вдруг почувствовал, что колени подгибаются. Тяжело сел на кровать, не усидел - сполз на пол. Боль усиливалась. Да, видно, и ЭТО по моей части...

Под потолком вспыхнула люстра. Кто-то подошел, какая-то пожилая испуганная женщина в чепчике.

– С-совесть, - выдавил я, глядя на нее.
– Больно-то как... С-совесть...

В глазах потемнело. Боль сделалась невыносимой - она вырвалась из груди и все разрасталась, разрасталась, пока не заполнила собой всю комнату и ей не стало тесно; и в тот момент, когда от давления должны были лопнуть стены, я умер.

Эпилог

Кривомазов открыл глаза и первым делом увидел потолок - высокий, лепной, девственно-белый. Стены тоже были белые, выложенные мелким кафелем. Пахло карболкой и еще чем-то, кажется, апельсинами.

И было так тоскливо, что хотелось плакать. Тоска была непомерной - ею можно было дышать, ее можно было пить, в ней можно было тонуть. Но из нее невозможно было выбраться, как невозможно было выбраться из собственного тела - слабого, старого, смертного.

Где-то совсем рядом детский голосок бубнил разобиженным тоном:

– ...И когда меня вызвали к доске, я забыл начало, а заглянуть в книжку Лидя Николаевна не разрешила. Я сказал: "Я не помню начала", а она сказала, что поставит двойку. Я сказал: "Мне только первую строчку", а она...
– Голосок испуганно оборвался и через секунду закричал: - Ма, ма! Смотри! Деда проснулся!

1