Чеченский угол

Вот оно как все вышло. Воистину – милостлив Аллах и всемогущ, готовя к предстоящим испытаниям…

Нарочно не придумаешь.

Еще истекал кровью на пастбище Хасан, еще совсем непонятно, как и где выследить его отца, старика Махарбека. В селенье оставаться опасно. Ватные ноги ступают по горной тропинке. Айза понимает: ступают. Только нет привычной твердости дороги, не чувствуется подъема. В голове почти звенящая пустота. Вся Айза – уверенность. Надо найти Махарбека. Найти и убить.

Старик возникает в отдалении, темно-серый камень прорисовывает все, до мельчайших подробностей. Худое тело, облепленное белой рубашкой, опирается на светлую палку, широкий козырек кепки делит морщинистое лицо на неравные части: маленькую черную полоску и большой белый квадрат.

Айза успевает заметить: страх замораживает движения, резиновая маска ужаса опускается на лицо.

Махарбек пытается бежать. Навстречу стальному глазу дрожащего в руках пистолета. И спотыкается, падает лицом на землю, закрывая ползущее по рубашке красное пятно.

Тишина.

Старик молчит, ни единого движения в худом теле.

Дотронуться до него? Он действительно умер?

Но Айза не успевает выполнить задуманное. Горький поток выливается изо рта. Потом еще долго все сжимается внутри, не позволяя ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Она прицелилась в голову Махарбека, стараясь унять дрожь в руках, закрыла глаза и нажала на курок.

Быстрее и подальше. Подальше и быстрее…

Звенят в ветвях беззаботные птицы. Прямо у уха, исследуя невысокую прохладную травяную поросль, гудит – Айза скосила глаза в сторону, откуда доносится жужжание – черный жук с гладкой черной спинкой. Различимые сквозь крону клочки голубого неба успокаивают раненое сердце. Ненадолго. Пульсирующая боль метает кинжалы.

Айза пытается думать. Отчего же стало так невыносимо больно? Вспышка ярости превратила ее в орудие, смертельное, молниеносное. Жестокое. Беспощадное.

Ничего-то у Юсупа не было – ни взаимной любви, ни сыновей. Только много работы. Как же он старался построить свой дом, торговал фруктами, выращивал баранов, хватался за любое дело, не жалея себя, откладывал каждую копеечку. Чтобы потом, в построенном с таким трудом доме, получить пулю в затылок. Не пошел бы в горы – не получил? А как не пойти? Как не защитить дом, свое селенье, любимую женщину?..

Отец не воевал – здоровье не позволяло. Брат ушел в горы, стал воином Аллаха. Их увели вместе. Папу с седой бородкой, слабого, почти ослепшего. И брата с сизыми бритыми щеками, вернувшегося под родной кров, чтобы залечить раненую руку, фиолетово-багровую, сочащуюся гноем.

Сердце Айзы зашлось от боли: их больше нет. Она цыкнула глупому сердцу: не смей, борись, ищи. Может, они в следственном изоляторе и их можно вытащить оттуда. Может, за них попросят выкуп. Может, обменяют на пленных русских солдат. Соломинка для утопающего. Нет тел – могут быть живы. Надо верить. И молиться.

За Юсупа молиться поздно.

Поднявшись на ноги, Айза побрела дальше в горы. Где-то в их глубине скрывается отряд Салмана Ильясова. Точное место неизвестно. Но в том, что его удастся найти, сомнений нет. Юсуп должен быть отомщен. Больше нет тех предателей, которые выдали его федералам. Но убийцы ушли безнаказанными. Пусть же их жены узнают, каково это: знать, что у мужа затылок запекся темной кровью.

Проведенные в горах дни Айза не считала. Понимала, что уже долго ищет лагерь Салмана. Сил оставалось все меньше, она уже чаще лежала, чем шла, проваливалась в тяжелое забытье, изматывающее, не дававшее усталому телу отдыха. И все равно двигалась вперед. Это Аллах испытывает, закаляет на пути отмщения. На все его воля, иншаллах…

Из похожего на смерть сна, мучительного, болезненного, Айзу выдернули приглушенные голоса.

– Она жива?

– Вроде да. Дышит.

Лязг передергиваемого затвора. Двое бородатых мужчин отходят на пару шагов.

Из помертвелых губ выскальзывает едва слышное:

– Родненькие, не стреляйте. Я – Айза Дадаева. Юсупа убили!

Моджахеды не верят, переговариваются:

– Да я гулял на их свадьбе! Что я, Айзу не узнаю. Такую красавицу…

– Что, совсем не похожа?

– Да ничего общего. Эта – старуха ведь.

То, что называют старухой – не обидно.

Лицо моджахеда кажется незнакомым. Свадьба была шумная, пышная, всех гостей не упомнить.

Собравшись с силами, Айза прохрипела:

– Там… карточка…

Один из мужчин опускается на колени, но смуглые руки не торопятся снимать цепочку, открывать висящий на ней медальон. Он ощупывает одежду, натыкается на прикрытый складками истрепанного платья пистолет, отшвыривает его в сторону.

Щелкает маленькая крышечка.

– Да, это Юсуп. Как же тебе досталось, милая…

Опираясь на руку моджахеда, Айза медленно поднялась на ноги. Покой и счастье заполнили сердце. Она выбралась из горного ада, впереди ждет лагерь, а там – свои. Помогут. Научат. Юсуп будет отомщен.

Голова кружится, черные стволы деревьев двигаются кругом зикра, глубокая ватная ночь застилает глаза…

Сверху – белая запотевшая пленка. Сбоку – бородатое лицо Салмана.

Командир радостно улыбнулся:

– С возращением в жизнь, мужественная нохчи!

– С возвращением?

– Ты ничего не помнишь?

Айза задумалась. Нет, почти ничего. Разве только прохладную воду. Из тумана протягивается кружка, вода стекает по подбородку, а хочется не упустить ни капли. Очень жарко.

– Ты болела. Долго. Два месяца. Ребята по очереди дежурили у твоей постели.

Салман опустил ладонь на лоб Айзы и снова улыбнулся:

– Жара нет. Сейчас тебе принесут покушать.

Есть не хочется совершенно. Айза давится черствой лепешкой, но съедает все до последней крошки. Скорее встать на ноги. Скорее отомстить.

Однако Салман считал по-другому.

– Ты – слабая женщина, Айза. Твое место – у нашего очага, а не в бою. Заботиться о наших воинах. Готовить еду. Стирать одежду – вот твое дело, – говорил он в ответ на многочисленные просьбы дать оружие.

Айза спорила. Разве не написано в Коране: «Тех, которые не веруют в знамения Аллаха и избивают пророков без права, и избивают тех из людей, которые приказывают справедливость, обрадуй мучительным наказанием!» Юсуп хотел справедливости. Мучительное наказание его убийц – священный долг.