Человек без собаки

— О чем? — спросила Кристина.

— О Роберте и Хенрике.

— Зачем?

У Эббы перехватило дыхание, словно в гостиничном номере внезапно кончился кислород.

— Зачем?.. Затем, что ты много говорила с Хенриком в те дни, — выдавила она наконец. — У тебя всегда был с ним контакт. Я подумала… я подумала, может, он что-то тебе сказал…

Несколько секунд тягостного молчания.

— Нет… нет, он ничего такого не говорил. Если бы говорил, я бы давно рассказала. И тебе, и полиции — всем… что ты себе напридумывала? Но если хочешь, конечно, заходи завтра, выпьем чаю… поговорим. Между часом и тремя… устраивает? Ни мужа, ни Кельвина не будет дома… Но вряд ли стоит надеяться, что я чем-то могу тебе помочь.

Эбба горячо поблагодарила — излишне горячо, — но после холодного вопроса сестры «зачем?» она совсем было потеряла надежду, а сейчас возникло ощущение, как будто на нее снизошла благодать. Она посидела минут пять без движения. Потом включила телевизор, посмотрела новости и пошла в душ. Долго стояла под душем. Вышла и посмотрела на часы — половина десятого. Она погасила свет, забралась в постель и сделала пять глубоких вдохов. Она всегда так делала. Чтобы снять тревогу и привести в порядок мысли.

Но сон не шел. Вместо сна пришло воспоминание. Оно словно выкристаллизовалось из компактного мрака гостиничного номера и совсем уж непроглядного мрака в ее душе. Воспоминание утешения не принесло.

Лето… много лет назад. Хенрику двенадцать, Кристоферу семь. Она сняла виллу на Юланде на все лето. Вилла принадлежала одной из ее сотрудниц — та на все лето уехала в США и не хотела, чтобы дом пустовал. Лейф с мальчиками уехали, как только начались школьные каникулы, а у нее отпуск был со второй недели июля. Но она взяла в счет отпуска пять дней и поехала к семье на Иванов день.

Лейфу помогала Кристина. Не то чтобы Лейф нуждался в помощи. Нет, в помощи нуждалась скорее сама Кристина: у нее развалился очередной роман, и ей негде было жить — это было задолго до появления на горизонте Якоба Вильниуса.

Эбба проехала на машине чуть не полторы тысячи километров из Сундсваля, потом пересекла Скагеррак ночным паромом Варберг — Грено и добралась до места рано утром. Все еще спали, было только шесть утра. Большой дом, красиво расположенный в бесконечных песчаных дюнах Юланда. Она не сразу его нашла, хотя Лейф долго и подробно объяснял дорогу. Она прошла на цыпочках из комнаты в комнату, вверх и вниз по лестницам и наконец обнаружила все семейство спящим в одной широченной постели под большим мансардным окном. Мальчики в середине, Лейф и Кристина по краям, и что-то в этой странной группе заставило ее сердце забиться быстрее. Все повернулись в одну сторону, как столовые ложки в кухонном ящике… она довольно долго наблюдала за спящими: Лейф в пижаме, ребятишки в шортиках, Кристина в трусах и майке, они все почему-то прикасались друг к другу во сне — но только чуть-чуть. Вся эта картина дышала таким спокойствием и гармонией, что у нее подкатил комок к горлу. Картина… вот именно картина — счастливая семейная идиллия.

Она долго стояла и смотрела на спящих.

Почему я не лежу с ними? Почему мы с Лейфом никогда… почему нам никогда не приходило в голову так спать?

Почему я здесь стою?

Или — еще хуже:

Почему здесь стою я?

Она не стала их будить. Тихо спустилась по лестнице, нашла в одной из комнат кровать и забралась под одеяло. Через четыре часа ее разбудил Лейф — он явился с чашкой кофе и датским круассаном. Он с удивлением посмотрел на нее — у тебя что, аллергия? Да, наверное… сейчас много пыльцы… извела за поездку целую пачку носовых платков.

Нет, утешения ей это воспоминание не принесло.

Глава 27

Маленького роста, с красным, обветренным лицом.

Марафон она бегает, что ли? — подумал Гуннар Барбаротти. Тонкая, как тростинка, ни грамма лишнего жира. Сидит совершенно прямо, положив сцепленные руки на стол. Взгляд открытый, но настороженный.

Тридцать пять, прикинул он, судя по всему, волевая и решительная, наверняка ей много пришлось повидать.

Он кивнул, она привстала и протянула руку — сначала ему, потом Эве Бакман. Аспирант Тильгрен закрыл у них за спиной дверь.

— Начнем с того, что вы представитесь, — предложил он. — Меня зовут Гуннар Барбаротти, а это инспектор Эва Бакман.

Они сели. Эва произнесла необходимые слова (наш разговор будет записан… если вы хотите остановить запись… и т. д.), включила магнитофон и знаком показала — можно начинать.

— Линда Эрикссон. Живу в Гётеборге.

Эва Бакман показала большой палец — запись идет нормально.

— Работаю инструктором лечебной физкультуры в Сальгренска [48] . Тридцать четыре года, замужем, двое детей… Достаточно?

48

Сальгренска — крупный госпиталь в Гётеборге.

— Да, конечно, — сказал Гуннар. — Теперь расскажите, почему вы к нам обратились.

Она прокашлялась и поерзала на стуле.

— Я к вам обратилась потому, что у меня есть сестра.

Как все-таки действует на людей включенный микрофон, подумал Барбаротти.

— Вернее, у меня была сестра Джейн… ее звали Джейн, девичья фамилия Андерссон, но потом она вышла замуж и поменяла фамилию на Альмгрен. Я не знаю, как… — Она опять прокашлялась и замолчала.

— Выпейте воды, — предложила Эва Бакман и налила стакан «Рамлёсы».

— Спасибо… — Линда Эрикссон отхлебнула глоток, вздохнула, опять сцепила руки и продолжила:

— Да… моя сестра погибла несколько недель назад. Попала под автобус в Осло…. Не знаю… не знаю, что она там делала. Последние два года она жила здесь, в Чимлинге. Сестра была… не совсем здорова.

— Не совсем здорова?

— Я имею в виду душевное здоровье… уже давно.

— Сколько лет было вашей сестре?

— Тридцать шесть. Она на два года старше меня. Даже не знаю, с чего начать… это длинная история.

— Мы никуда не торопимся, — заверил ее Гуннар, — так что почему бы вам не попробовать начать с начала?

Линда Эрикссон кивнула и отпила еще воды.

— Хорошо, — сказала она. — Можно сказать, что в нашей семье всегда… всегда были сложности.

Она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла грустной и как бы извиняющейся. Она словно бы просила прощения, что их сложная семья вообще существует на этом свете.

На Барбаротти внезапно накатила волна симпатии к этой хрупкой, но, по-видимому, сильной и волевой женщине. Он решил выслушать ее просто по-человечески, а не по-полицейски, то есть не подвергая сомнению каждое слово.

— Это, конечно, расплата, — продолжила она. — Нас было трое детей, я младшая. Мать уже много лет в психиатрической больнице, а брату Генри, старшему, еще почти два года сидеть в тюрьме… Это не первая его отсидка… И Джейн. Я своего отца никогда не видела, а у Генри и Джейн был другой отец, англичанин, но он умер. Так что мы сводные сестры. Англичанин… не знаю, мать так утверждает.

— Но росли вы вместе? — спросила Эва. — Вы и ваши сводные брат и сестра?

— Иногда.

— Где?