Человек без собаки

— Везде понемногу. За первые мои пятнадцать лет мы переезжали раз десять. — Линда Эрикссон слабо улыбнулась. — Жили и здесь, в Чимлинге. Года два. Генри на восемь лет старше меня, он быстро исчез — пустился в свободное плавание. А с Джейн мы были как родные сестры… легко понять, у нас больше никого и не было…

— Давайте поговорим о Джейн, — предложил Барбаротти. — Когда вы повзрослели… вы оставались так же близки?

Линда Эрикссон покачала головой:

— Нет, к сожалению. Ничего не получалось. Когда мы встречались, у меня всегда было такое чувство, что она тонет.

— Почему?

— Потому что Джейн — это Джейн… Началось еще в школе… в старших классах. Она рано пристрастилась к наркотикам… все перепробовала. Была очень погружена в себя, в свои проблемы… говорят, типично для этой болезни. С восемнадцати лет лечилась то в одной психбольнице, то в другой… с этого времени мы начали отдаляться друг от друга. Хотя потом, казалось, курс лечения дал результат. Она вышла из пике, нашла парня… тут еще не надо забывать, что с матерью тоже все было очень плохо. Я ушла из дому на первом курсе. Школьный психолог понял, что я не могу жить в семье, помог найти жилье, и все такое…

— А Джейн?

— А Джейн вышла замуж за этого Гермунда. Родила двоих детей. Потом они переехали в Кальмар. Я-то думала, у них все хорошо… а когда через пару лет приехала повидать, поняла, что ошиблась. Ни у нее, ни у Гермунда не было настоящей работы… он, естественно, в прошлом алкоголик, но вроде бы завязал и прибился к какой-то секте. И ее туда привлек. Они были какие-то странные… Я у них и была-то всего один раз: через полгода узнала, что у них все рухнуло, что Джейн хотела убить и мужа и детей — приревновала, что ли, к кому-то… Кончилось все тем, что ее присудили к принудительному психиатрическому лечению, лишили прав на детей, и все такое…

— А кто остался с детьми? Муж?

— Муж… Посчитали, что он в состоянии справиться с воспитанием. Это он-то! Не знаю… потом была еще куча неприятностей, хотя, думаю, все же не из-за него, а из-за Джейн.

— А до вас доходили какие-то сведения? — спросила Эва.

— Нет… почти ничего. Я все узнавала от матери… источник не особенно надежный. Слышала, что Гермунд с детьми уехал за границу… да, это было года два назад. Джейн, по-моему, так и не удалось узнать, где они осели. Она все время переезжала из одной больницы в другую. Но с год назад ей якобы стало лучше. Нет, она, конечно, оставалась на больничном, но жила дома — посчитали, что… как это они называют — ремиссия?.. да, посчитали, что ремиссия достаточно стойкая. Я ничего этого не знала…

Линда закрыла руками лицо, словно бы это она была виновата в том, что случилось, словно бы именно ее, а не чья-то, преступная халатность привела к катастрофе.

— Когда вы виделись последний раз?

— Больше года… после этого только по телефону говорили. Один раз. По-моему, в марте…

— О чем?

— Она хотела занять деньги. Я отказала, и она повесила трубку.

— Когда вы узнали о ее смерти?

— В тот же день. Мне позвонили из больницы в Осло. Наверное, нашли у нее мой номер.

— Двадцать пятого июля?

— Да. Мы только что вернулись из отпуска. Две недели в Германии. На родине мужа.

— Расскажите, что было потом.

— А что рассказывать? Все хлопоты оказались на мне. Поехала в Осло — идентификация, протоколы… Потом позвонила в «Фонус» [49] , обо всем договорилась — похороны, свидетельство о смерти и все такое… К матери и брату за помощью не обращалась. Но на похороны они все-таки приехали. Трое скорбящих, два тюремных надзирателя и один санитар… грустное зрелище.

49

«Фонус» — сеть похоронных бюро.

— Когда были похороны?

— Четвертого августа.

— Здесь, в Чимлинге?

— Конечно. Она же здесь жила в последнее время.

— А потом?

— Квартира… договорилась с домовладельцем, что, если я освобожу квартиру до пятнадцатого августа, он возьмет плату только за полмесяца. Вот я и приехала сделать уборку и все такое… в понедельник…

Эва Бакман заглянула в блокнот.

— Фабриксгатан, двадцать шесть. Это правильный адрес?

— Правильный. Я взяла три дня, у нее ведь совсем мало было вещей. Но все равно… вещей, может, и мало, а возни много. Мне ничего не хотелось брать… договорилась с фирмой, они приехали и все забрали. Что куда… кое-что на благотворительные склады, а в основном прямо на свалку. Да, конечно, сестра… но, скажу честно, я бы не смогла сидеть и часами копаться в ее невеселой жизни. И у нее не было ничего, что люди обычно сохраняют как память. Даже фотоальбома ни одного. Ни одной фотографии.

— А ее дети? Бывший муж?

— Я говорила с полицией и социальной службой. Решили, что лучше оставить их в покое. Зачем снова пугать детей призраком бывших ужасов? Может быть, звучит немного цинично, но мы так решили.

— А сколько лет детям? — спросила Эва.

— Десять и восемь.

— Не знаю… мне кажется, вы поступили разумно, — сказал Гуннар Барбаротти. — Значит, вы приступили к уборке квартиры, и…

Линда Эрикссон неожиданно зажмурилась и со свистом втянула сквозь зубы воздух, словно собираясь с духом. Худенькие плечики под зеленой хлопчатобумажной блузкой поднялись и опустились. Гуннар Барбаротти опять восхитился ее мужеством и жизненной силой. Жизнь ее начиналась в сплошном кошмаре, но она выстояла. Он обменялся взглядом с Эвой Бакман и понял, что Эва думает о том же.

— Да… Я начала с комнат, кухню оставила на потом. А сегодня утром… сегодня утром я решила разморозить морозильник, открыла… и… и увидела эти… пальцы…

Ее передернуло. Гуннар испугался, что ее может вырвать прямо на стол, но она овладела собой. Отчаянно потрясла головой, будто хотела отбросить жуткое видение, и отпила воды. Эва Бакман ласково положила ладонь ей на руку:

— Спасибо… Извините, я все еще немного… в шоке, что ли… это так страшно… И когда я поняла, что лежит в этом пакете…

Гуннар Барбаротти молча ожидал продолжения. Он даже знаком показал Эве — не говори ни слова.

— Это была рука. Отрубленная у локтя. Пакет из «ICA», знаете, такой белый с красным… я сидела минут десять, наверное. Не могла прийти в себя. Я ведь выгружала все не глядя, хотела сразу бросить в мусоропровод, и если бы эти пальцы не торчали, я бы ничего и не заметила… А потом открыла еще один пакет. Сначала не поняла, что это… кусок таза.

Она замолчала.

— Мужского? — тихо спросила Эва Бакман.

— Да… мужского.

Инспектора Барбаротти отвлекло громкое хлопанье крыльев за окном. Большая сорока уселась на откосе окна и, склонив голову набок, с любопытством заглядывала в кабинет. Сидеть на наклонном откосе ей, очевидно, было неудобно.

Что это ты тут уселась? — подумал Гуннар. Сатана тебя, что ли, послал шпионить?

Никаких сомнений в существовании дьявола инспектор Барбаротти никогда не испытывал. Бог — другое дело. Бог то ли есть, то ли нет. Посмотрим.

Эва Бакман прокашлялась.