Chercher l'amour… Тебя ищу

— У детей чрезвычайно подвижная психика и такая же память. Они запоминают такие встречи, Свят. Масса впечатлений и куча нового и неизведанного. Для парня важно внимание. Вни-ма-ние! Будь таким. Огради его подобным и не вспоминай, не думай о том, что контролировать не можешь. Да и не стоит, если честно, — а хмыкнув, чтобы закончить, добавляет, — это так, мое пространное наблюдение. Ход за тобой, Мудрый!

— Разреши один вопрос, Аленушка? — напрашиваюсь на вполне возможный конструктив.

— Пожалуйста, — поощряет.

— Зачем ты помогаешь? — выпаливаю не задумываюсь, говорю, как есть, как на долбаном духу.

— Для помощи нужна причина? Это очень странно. Какой-то сдвиг или ты играешь?

— Да. И я не играю, с головой порядок.

— Убеждена, что для военного человека странновато звучит. Зачем ты отправлялся в горячие точки, Свят?

— Не вижу ничего похожего с тем, что я спросил. Не увиливай, пожалуйста.

— Боишься, что я не отвечу? Отвечу, отвечу, только сначала давай кое-что обсудим. То, чем ты занимался, это ведь была жесткая помощь тем, кто в этом нуждался? Ты выполнял свой долг в рамках такой себе поддержки страждущих, угнетенных, тех, на кого нападали, кого уничтожали, кому какая-нибудь страна выписывала смертный приговор, например? Задавался тогда вопросом: «Почему я помогаю им?» — загадочно улыбается, прикрывая глаз. — Что скажешь?

Наверное, спасибо. Хотя, если честно, не решил.

— Мы ведь встречались, Леся. А сейчас ты демонстрируешь чудеса исключительного благородства и бескорыстного содействия. Здесь что-то не так или я ошибся? Я не прав?

— Не прав! — кивком указывает мне на дверь, задавая направление рукой. — До встречи, Святослав. Не хочу тебя задерживать.

Что сказать? С ней трудно спорить и отстаивать точку зрения, особенно, если она сильно отличается от ее.

— Пока!

Наверное…

Распахнув дверь, выползаю в коридор, из которого через определенное количество шагов попадаю на лестничную площадку. Скатываюсь кубарем, считая пятками ступеньки. Не снижая стремительно набранной скорости, вылетаю наружу, но резко торможу, прячась темечком под небольшой выступ, жалкое подобие крыши над крыльцом.

Огромный зонт в крупную клетку раскрыт над Юлей и Игорьком. Похоже, они чего-то ждут. Когда осенний грозный дождь пройдет? Сын держит мать за руку, переступает с ноги на ногу и, вращая головкой, замечает меня под этим узким козырьком. Он улыбается и кокетливо склоняет голову на бок. Юла, наоборот, по-моему, меня вообще не видит, потому как слепо пялится, находясь в каком-то странном нетерпении, в ту сторону, откуда должно материализоваться божественное свечение, и чья-то длань пожмет ей хрупкое плечо.

Его машина. Неяркий свет противотуманных фар. И крупная фигура почти бронированного зверя.

А я ведь не устану, сука, повторять:

«Холеный пидор. Слащавая до тошноты гладко вылизанная мразь!».

Глава 22 Запланированное нездоровье

Жена крутится перед огромным зеркалом, со всех сторон рассматривая свой элегантный образ. Пока она колдует с отражением, я преспокойно наслаждаюсь уже третьей переменой вечернего платья и такой же по счету пары туфель на высоком каблуке.

Все не то, не так, не к месту, не ко времени и не по обстоятельствам, грядущее событие не соответствует выбранному наряду, а настроение искусительницы, которую я не прочь употребить еще разок, невзирая на ночную порцию полученного вкусненького, меняется с колоссальной скоростью.

— Очень красиво, — спиной заваливаюсь на кровать, прижав подбородок к груди, сквозь опущенные ресницы и обозначившийся, похоже, на века прищур, разглядываю тонкую фигуру Юли. — Я бы на этом остановился, женщина. Восхитительно и строго. На мой вкус, конечно.

— Думаешь? — поднимает обтянутое черной тканью плечико, становится бочком, немного оттопыривает круглый зад, намереваясь выкрутить себе шею, заглядывается на открытую до поясницы узенькую спину. — А то, что я без бюстгальтера, как ты считаешь, это…

— А ты, что ли, без него? — заинтересовавшись, сразу же приподнимаюсь, локтями упираясь в покрывало и матрас.

— Костя, помнешь рубашку. Ты не мог бы…

— Лифчика нет? — еще чуть-чуть, еще немного выше. — Ты там голенькая, женщина? Совсем-совсем? А ну-ка, повернись ко мне лицом, чтобы я мог глазами пощупать то, что не прикрыто. Бли-и-и-н! Люди добрые, у меня, по-видимому, что-то нехорошее в ближайшем будущем произойдет, если ничего иного вдруг не вклинится. Как описать-то сей приход?

— Есть, конечно, но, — подмигивает и осторожно, как будто бы с опаской, улыбается, а после нервно скалится, — не такой, как обычно. Фасон платья не предполагает наличие тяжелого белья. Тут же, — выгибает руку так, чтобы пальцами коснуться сильно выдающихся лопаток, — какие-либо бретельки будут очень дешево смотреться и портить вид. Но…

— Отличное платье, Красова. Просто-таки великолепное. Я бы даже добавил, что в самый раз. Лучше не придумаешь.

Дальше можно и не продолжать! Остановим лотерею, закончим выбор и замнем для ясности.

— Сверху ведь будет пиджак-пальто. Голой не поеду, Костяника.

— Какая разница, — усаживаюсь на кровати. — Главное, что после того, как ты снимешь теплую одежду, под ней останется такая красота. А лифчика точно нет? — по-стариковски крякнув, поднимаюсь, одергиваю брюки и неторопливо направляюсь к ней. — М-м-м, — притормаживаю за спиной, костяшками провожу по нежной коже, шариком указательного проглаживаю лопаточный зазубренный самой природой уголок. — Почему я раньше не видел это платье, женщина? Где оно хранилось и для кого приобреталось? Я помню бирку, которую ты зубками сорвала. Значит, новая вещица. Итак…

— Добрый вечер, Костя, — обиженно гундосит.

— Привет, — с ухмылкой отвечаю и тут же трогаю губами сильно выпуклый позвонок у основания щуплой шеи. — Отныне я даю добро на ежедневное ношение. Без лифчика и трусиков. Очень воодушевляюще выглядит. Я нахожу твой образ весьма и весьма аппетитным.

Так бы с потрошками и сожрал!

— Воодушевляюще? — Юля поворачивает голову и вполоборота задает вопрос. — Аппетитно? Что за людоедские замашки, Костяника? Комплимент на грани фола, а я из последних сил терплю.

— Воодушевляюще — это означает, что на соответствующее продолжение намекает. Мы, мужчины, впечатляемся глазами, а возбуждаемся другим местом. Вот я купился на твои намеки, теперь мечтаю о расчете. Когда, где, сколько раз! Так очевиднее?

— Еще бы! — надменно хмыкает. — Но ты ошибся.

— Ну-у-у, за что? — кончиком носа вожу вверх-вниз, поглаживая подставленную мне четко обозначившуюся глубокую ложбинку.

— Я ни на что не намекаю, Красов, — шипит Люлек. — Я всегда говорю прямо…