Chercher l'amour… Тебя ищу

— Да! Я нес ответственность и, твою мать, принимал непростые, иногда очень непростые с моральной точки зрения, решения. Какое отношение мое прошлое имеет к тому, что я сейчас тебе сказал?

— Поговори с ней, Свят. С матерью сынишки.

— Как? — растягиваю единственный гласный в этом слове.

— Так же, как хотел поговорить со мной. Ты правильно рассудил, обосновал выгоды для мальчика и для нее, представил ситуацию хладнокровно, потом вдруг чего-то испугался. Ответь сейчас на один вопрос. Готов? — трогает мой рукав и тянет, принуждая сесть на стул. — Есть время, Святослав. Подумай и ответь.

— Хорошо.

— Чего ты боишься?

Что она меня отвергнет! Скажет, что я им не нужен. Не нужен сыну, потому что на четыре года опоздал с долбаным решением. Сергей великодушно принял его за меня, когда подписывал заявление на выдачу свидетельства. Уверен, он не колебался ни одной секунды. Он без фальши по нужным нотам правильность сыграл.

— Не могу, — раскачиваюсь на стуле, полосую взглядом пол, считаю швы, слежу за рисунком покрытия, притопываю носком, ищу полости и несостыковки.

— Чего ты боишься, Святослав?

Что сын меня забудет, так и не узнав, кто я есть такой! Я помню, как не тушуясь, он приставил к моему лбу пластиковый ствол и случайно нажал на игрушечный курок, тем самым воскресив то, что я навсегда хотел бы где-нибудь на задворках памяти похоронить.

— Неважно, — отвечаю.

— Забвения?

— Нет.

— Ненависти?

— Нет.

— Положительного ответа?

Его ведь никогда не будет. Юля четко обозначила свою позицию, а Сергей позавчера довольно однозначно закрепил сей результат.

— Мне жаль, Лена, что я занял твое время и потратил его впустую. Больше не повторится. В любом случае спасибо за все. Встретимся по расписанию. Я…

Не успеваю договорить «пойду», как дверь в кабинет открывается, а внутрь первым проникает мой сын с поднятой ручонкой, ладошку которой сильно стискивает женская кисть с поблескивающим обручальным кольцом на безымянном пальце.

— Проходи, сладкий, — тихо говорит Юля, не замечая сидящего посередине комнаты меня. — Давай-давай. Добрый день, Лена, — на имени хозяйки кабинета Смирнова внезапно осекается и почти молниеносно, как по мановению волшебной палочки, только без сим-селя-бим, глохнет. — М-м-м-м, — со стоном прикрывает до этого момента яркие блестящие глаза.

— Добрый день, Юля. Привет, Игорек, — стрекочет Леся.

Нет слов. Нет больше чувств. Нет чего-либо еще… Есть горечь, сожаление и сучья безнадежность, каждым из которых я не могу управлять. Все настолько стремительно и разбалансировано, что я с большим трудом дышу, обеспечивая сохранность всех систем собственного жизнеобеспечения.

— Привет, — улыбаюсь сыну.

Он хихикает в ответ и, не стесняясь, громко выдает:

— Ма, смори, цюдисе сюда присло.

— Мы подождем за дверью, — Юля поворачивается ко мне спиной. — Извините, пожалуйста.

— Не уходи, — встаю, расправив плечи, распрямляюсь и вытягиваюсь во весь свой рост, — мы уже закончили.

— Нет, — по ощущениям, весьма некстати, но довольно звонко встревает третьей лишней Лена. — Юля, если Вы позволите?

Она проходит мимо меня, трогает за локоть не останавливающуюся Смирнову и подмигивает оборачивающемуся мальчишке.

— Подождите, пожалуйста.

— Мы помешали. Вошли без стука. Подождем там, — вполоборота отвечает ей Юла.

— Повернитесь ко мне лицом, пожалуйста, — обращается к ней, а мне, выставив назад руку, подает знак оставаться на своем месте и не произносить ни звука.

Это что еще такое? Какая-то игра и психологическая уловка?

— Я прошу Вас присесть на диван и дать мне две минуты. Что скажете? — по-видимому, Шепелева организовала неодобренную какими-либо конвенциями стремительную атаку, потому как та, для которой это все разыгрывается, все же разворачивается и приставным шагом, подтягивая к себе Игоря, подходит к дивану, на котором она намерена заявленные две минуты неожиданную бурю переждать. — Отлично! Момент…

Я становлюсь свидетелем необыкновенной суеты в довольно-таки просторном помещении, которое после захода небольшой по габаритам пары — женщины с маленьким ребенком, сильно изменилось в линейных единицах. Стены наступают, стараются нас сжать, расплющить хрупкие фигуры, а потолок придавливает, задевая декоративным плафоном мою макушку, вынуждая меня сильно изгибаться, притягивая плечи к ушам, и на метра полтора становиться как будто меньше. Гидравлический пресс с психологическим оттенком. Здесь становится тяжело дышать, а я действительно задумываюсь о том, стоит ли мне остаться на земле в живых, навсегда покинув список сначала без вести пропавших, а затем — военнопленных, впоследствии освобожденных.

— Это мой паспорт, — протягивает документ Смирновой. — Проверьте, пожалуйста.

— Мне это ненужно, — воротит нос, узлом завязывает руки, покоящиеся у нее на животе.

— Это документ, удостоверяющий мою личность, Святослав, — Шепелева обращается с той же книжечкой ко мне. — Возьми, будь добр.

Делать нечего — похоже, надо брать. Она ведь мне сейчас подмигивает или это атмосферный глюк, очередная деформация четырехмерного пространства?

— Спасибо. Хорошо. Та-а-а-к! — запускает руку к себе в сумку и достает оттуда ключницу, на карабине которой раскачиваются три или четыре ключа. — Это все от дома. Ну же, Святослав.

Нет проблем! Принимаю в дар, без сожаления и тени какого-либо сомнения, и зазрения совести, между прочим, тоже.

— Это от машины. Свят, бери, — Леся трясет перед мои носом черным кожаным брелоком.

— Зачем? — шепчу, почти не раскрывая рта.

— Служебное удостоверение и, — что-то долго возится, а наконец найдя, тащит из внутренностей женской сумки самое, вероятно, ценное, то, без чего сейчас очень тяжело, без чего обыкновенному человеку жить в материальном и насквозь прогнившем мире попросту нельзя, — кошелек. Там нет наличности. Увы и к сожалению. Вернее, всего ничего, жалкие копейки. Ношу на всякий случай или на удачу. Зато есть карточки. Их много, все с ненулевым балансом. Так что…

— Что ты творишь? — вероятно, в удивлении поднимаю бровь.

Шепелева не считает нужным отвечать мне, зато любезно воркует с Юлей и с улыбкой, даже в нежном голосе, обращается к уставившемуся на это все ребенку.

— Гулять пойдем, милый друг?

— Что? — выпучивается Юля и сильнее сдавливает детскую ручонку, она подтаскивает его к себе и, подхватив под плечиками, усаживает на колени. — Посиди здесь. Тихо, сладкий, не крутись. Игорь, перестань.

— Пойдем погуляем. Пусть твоя мама поговорит со Святославом. Угу? — Леся пальцами щекочет грудку сына, а затем легко прищипывает заинтересовавшийся предложением мелкий нос.

— Угу.

Сынишка шустро ерзает задницей по коленям Юли, естественно сползает вниз, при этом смешно вытягивает ручонки, почти выскакивает из свитерка и оголяет пузо, на которое я, как задумавшийся о воротах молодой баран, почти восторженно смотрю и, черт возьми, собой горжусь и тем, что из того вышло, неприкрыто восторгаюсь.

— Нет, — рычит Юла. — Я против. Мы так не договаривались.

— Я понимаю, но…

— Она оставила нам все, Смирнова, — выставив руки, показываю то богатство и немногочисленное добро, каким меня вознаградила Леся. — Ей некуда бежать и…