Chercher l'amour… Тебя ищу

— В коридоре, Свят?

— Нет. Нет, конечно.

Подрываюсь и отряхиваюсь. Соблюдая простую вежливость, выставляю руку и равняюсь телом с открытой нараспашку дверью:

— Только после тебя, Аленушка.

Только после тебя.

Кабинет ведет себя, как заговоренный темной ведьмой. В нем ничего не изменилось с первого визита в это место. Мне кажется, даже расположение личных вещей на рабочем столе Шепелевой полностью сохранено таким, каким я его увидел в тот первый день. Надеюсь, что влажная уборка здесь осуществляется регулярно, а не все по тому же расписанию, на которое любит ссылаться хозяйка помещения, неподвластного временным уловкам.

Занимаю уже привычное и ставшее почти домашним, принявшее мой задний контур, как родной, средней жесткости место. Сажусь на стул, подбираюсь и выравниваю спину. Она психолог, как будто даже молодое дарование, медицинское светило, подающий, ух какие великие, надежды юный профессионал. От нее не скрыть мое волнение, мои нервные ужимки, бегающий взгляд, судорожные передергивания плечами и гуляющие по собственной траектории кисти рук.

— Все нормально? — закидывает ногу на ногу. — У тебя неприятности?

— Как обычно, — отрезаю.

— Хочу напомнить, Святослав, что это ты ко мне обратился за помощью. Поэтому отмашки, обрывки фраз, нервные толчки и тому подобное недопустимы. Твое время…

— Прости, — брякаю и скалю зубы. — Прости, пожалуйста.

Прекрасно знаю ведь, что она считает мои слова неискренними. Но настроение сегодня не располагает к долгим рассуждениям с целью в чем-то убедить ее, поэтому еще раз повторяю извинения.

— Прости. Ладно?

Не отвечает, но доброжелательной улыбкой подтверждает, что нехороший инцидент как будто бы исчерпан.

— Я кое-что узнал, Лесь, — теперь пытаюсь кое-как начать.

— Угу, — сразу же выказывает заинтересованность легким наклоном тела на меня вперед, затем Елена устремляет взгляд в мои глаза, не отступает, не стесняется и не снимает прицел, который навела.

— У меня есть сын. Это не секрет. Уже ни для кого. Ты ведь тоже это знаешь.

— Да, — качает головой.

— Мне в руки попало его свидетельство о рождении.

— Да.

А это, черт возьми, как следует мне трактовать? Да — она все знала с самого начала! Да — здесь все понятно, ведь я вещаю на родном ей языке! Да — ей просто все равно, но она старается быть крайне вежливой! Стараюсь не анализировать не только ситуацию, обстановку, но и чертовы слова, поэтому в том же темпе продолжаю.

— У Игоря мое отчество, но ее фамилия. Понимаешь?

— Да.

Вломить ей или пусть живет?

— Лесь! — мотаю головой и вцепляюсь пальцами в края сидения стула. Сминаю ту чертову бумагу и, стиснув до проникающего в уши скрежета зубы, сиплю. — Есть другое слово, которым ты могла бы стимулировать меня? Да, да, да… Еще чуть-чуть и ты ответишь гребаный «Так точно!».

— Я слушаю, Свят. Чтобы ты чувствовал себя спокойнее, я показываю, что внимательна и заинтересована. Это чистая правда, между прочим.

— Извини, — отпускаю край и с шумным выдохом откидываюсь на спинку стула. — Задрал с извинениями, да?

— Нет. Я слушаю, — она невежливо и демонстративно смотрит на наручные часы.

— Время вышло? — копирую тот же жест.

— Нет. Говори, пожалуйста.

— Я подал заявление, — признаюсь, судя по моему тону и по опущенным глазам, в постыдном и греховном.

— Какое?

— Об изменении свидетельства о рождении. В графе «отец» будут указаны мои данные, а Игорь получит соответственно не только отчество, но и мою фамилию. Юля сможет претендовать на алименты и иметь гарантии, что я не откажусь от ребенка или как-то не окажу им помощь в случае чего. Я прав?

— Прав? — за мной бестактно повторяет.

— Ты теперь, что ли, спрашиваешь? — прищуриваю один глаз и выставляю ухо.

— Да.

— Честное слово, я ни хрена не догоняю в этой блядской терапии. Я спрашиваю у тебя…

— А я и с первого раза поняла, Святослав. Тебе ведь нужно мое одобрение или неодобрение? Ты пришел для того, чтобы сверить основание своих действий с какой-то моралью? Вероятно, с моею. Если так, то ты ошибся с выбором поручителя. Я простой наблюдатель, как сейчас модно говорить, я тот, кто мимо ситуации проходил. Ты ищешь того, на кого можно было бы переложить ответственность за свой поступок? Если так, то я не собираюсь упрощать тебе задачу и разделять бремя. Оно полностью твое. Опять же, это твой косяк, твоя промашка, твой риск, твоя совесть, твое обязательство. Что конкретно тебя беспокоит или интересует?

— Нет.

— Нет?

— Я не собираюсь перекладывать на кого-либо ответственность или полностью ее с себя снимать. Я просто, видимо, разучился принимать самостоятельные решения. Тем более в таком деле. Для меня сложившаяся ситуация — это однозначно что-то новое и уму непостижимое. Мир, мирный город, спокойная обстановка, плавное движение, неторопливая жизнь, пробки, час пик, спешащие на работу люди, газ, электричество, вода и очереди в кассу кинотеатров, обычные, простые радости, улыбки близких, смех ребенка, по-моему, уже не для меня. Лучше бы я там погиб и не терзал…

— Теперь используешь жалость? Ты манипулируешь, Святослав?

Не знаю, что это такое! Как объяснить то, что происходит вокруг меня и возле, что отдает гулким эхом в моей чугунной голове?

— Сегодня я подал заявление, его зарегистрировали, присвоили номер. Сказали: «Ожидайте!». Когда я вышел, добавили, вероятно: «Когда подойдет Ваша очередь, Вас вызовут или позовут!». Я этого уже не слышал, но…

— Но? — Шепелева заметно настораживается.

— Я не сказал об этом Юле, — выпаливаю, как перед неминуемым расстрелом. — Не спросил у нее разрешения. Блядь, как у матери погулять не отпросился. Черт! Теперь прости еще, наверное, за «блядь».

— Хм! Еще проще. Настолько, что становится чуть-чуть неинтересно. Немного разочарована, но, если ты позволишь, я все-таки продолжу, — не дожидаясь разрешения, почти не переводя свой дух, мгновенно продолжает. — Итак, сначала ты, видимо, решил прощупать почву. За этим пришел сюда, чтобы, извини за грубость, потренироваться на ком-то более не жалком, с твоей точки зрения. Ведь если я отвечу на твой вопрос — неважно «да» или «нет», у тебя будет отличная возможность во всем, что потом произойдет обвинить меня, как того человека, который дал добро на этот шаг, при этом ты не тронешь Юлю. Но я могу лишь выслушать и…

— Спасибо за попытку, — вынужденно, чрезвычайно неохотно встаю со стула.

— Там, — начинает Леся, — там, где ты был, твое звание и воинская должность предполагали самостоятельное принятие решений? Там, на линии боевого соприкосновения, когда ты через прицел рассматривал вражеские точки, ты должен был нести ответственность за возможные действия, за последствия, за человеческие жертвы, с одной и другой стороны?

— Не сравнивай! — сухо отвечаю, не повышая голос.

— И все же! Я не услышала ответов на поставленные мной вопросы, — распускает ноги и мягко поднимается. — Ответь, пожалуйста. Здесь не нужно анализировать ситуацию. То, что было, давно свершившийся факт. Так вот…