Черешни растут только парами

– Согласна. А что у тебя там в этом милом, издающем неземной аромат бумажном пакете? – Я глянула ему через плечо.

– Зло этого мира, – серьезно произнес он.

– Покажешь мне, как выглядит это «зло»?

– Как, прямо здесь, на улице? – рассмеялся он.

– Тогда идем в дом. – Я взяла его за руку и привела домой.

– А это что? – спросил он при виде старой машинки «Зингер».

– Швейная машинка, – гордо сообщила я. – Принесла с чердака.

– Сама? – испугался он.

– Ну нет, – призналась я. – Пан Влодек помог.

– Работает? – Шимон стал ее рассматривать, повертел приводное колесо машины.

– Похоже, не совсем. Теперь ты понимаешь, почему я мечтала, чтобы ты был инженером?

– Пока нет.

– Тогда бы ты мне ее починил. А то я боюсь, что пан Влодек поселится здесь и я получу по башке от его жены, – пожала я плечами.

– Справедливо, – сказал он. – Вот ты бы, например, хотела, чтобы я поселился?

– Ты уже поселился, – быстро сказала я. – А теперь покажи мне все зло этого мира.

Злом этого мира оказались две зерновые булочки и два сладких рогалика с маком. Кроме того, Шимон получил от пани Крыси самодельное домашнее масло и повидло из слив.

– Как же люблю я белые булочки… – вздохнула я, налегая на лакомство. – И сладкие рогалики тоже.

– А как же диета бегуна? – спросил Шимон с полным ртом.

– Завязываю со спортом. Теперь я буду типичной провинциалкой, – и впилась зубами в божественный рогалик с повидлом. – Возможно, провинциалкой, которая иногда совершает пробежки по лесу. Хотя боюсь, что если ты будешь показывать мне зло этого мира чаще, то я смогу только сидеть в кресле. Тогда я буду счастливой тучной провинциалкой, которая ест сладкие булочки и сидит в кресле.

Шимон рассмеялся.

– А где твое кресло?

– Занимаюсь реставрацией, – сказала я. – Пока что распорола обивку. Собираюсь снять ее, покрасить каркас, нафаршировать новым поролоном.

– Ага, и после всего этого ты говоришь, что тебе нужен инженер. Ты сама со всем справляешься, – сказал он.

– Машинку не могу починить.

– А она что, сломана? – спросил Шимон.

– Не знаю. Еще не проверяла.

– Посмотрим, – сказал он. – У моей бабушки была такая. Иногда бывает достаточно смазать ее, и все заработает.

Я вопросительно посмотрела на него.

– Глаза кота из «Шрека». Понимаю. Сейчас проверю.

* * *

Действительно, машинка работала. Шимон смазал механизм, помог вдеть нитку. Я в принципе умела шить на машинке, однако эта несколько отличалась от той, что была у меня раньше.

Ура! Работает! Я сшила несколько кусков ткани для нового чехла на кресло, а когда закончила работу, заметила, что Шимона нет рядом. Я повернула голову. Он спал на диване.

Я раскрыла коробку с надписью «Приключения» – помню, что там были одеяла, – укрыла его и вернулась к работе.

Кресло, которое я нарисовала в своем воображении, должно быть таким: рама белая, а чехол (его я шью сама) – в стиле «крейзи-пэчворк». Мне нужно было много ярких лоскутков, чтобы добавить энергии этому дому.

Шимон спал, а я шила на старой машинке и думала: кем был человек – наверняка женщина, которая работала на ней несколько десятилетий назад? Была ли она счастлива? И как сложилась ее судьба?

Снова и снова я нажимала на педальный привод машины, которая, как мне казалось, уносит меня в совсем другие времена. Надо будет спросить пана Анджея, кто работал на ней до меня. Когда я на ней шила, то чувствовала не только энергию добра, но и большую печаль.

31

Руда Пабьяницкая, тридцатые годы

Вилла на Жеромского – на улице, которую когда-то называли Черной Дорогой, – постепенно ветшала. У одинокого мужчины, к тому же больного, не было сил обихаживать себя. В доме царил беспорядок. Везде пыль и грязь. Такая же разруха и на дворе. Если и было здесь что красивого – так это черешневый цвет на деревьях в саду за домом. Хенрик провел этот день в постели. У него пропал аппетит, он ничего не ел. Такое состояние продолжалось уже неделю. Ему хотелось закрыть глаза и больше их не открывать. Нет, он вовсе не собирался умирать, но и сил жить у него тоже не было. Он впал в полузабытье.

Через некоторое время он увидел над собой лицо Янины. Он даже не услышал, как она вошла. У него всегда была открытая дверь, потому что он хотел, чтобы соседи поскорее узнали, что смерть уже взяла его в свои объятия.

– Пан Хенрик. Я принесла вам яйца. И куриный бульон. Муж уехал на два дня, вот я и пришла.

Хенрик хотел поблагодарить ее, но кашель помешал ему хоть что-то произнести.

– Успокойтесь, пан Хенрик, успокойтесь, – сказала Янина. – Не говорите ничего.

Хенрик указал рукой на стол. Там лежали документы. Он закашлялся и из последних сил сказал:

– Вот документы. Я отдам вам всё в обмен на уход за мной. До смерти.

– Я не понимаю.

– Пожалуйста, прочтите.

Янина взяла документы. Она неуверенно посмотрела на них.

– Я мало что в этом понимаю. Это должен посмотреть Кароль, – сказала она.

– Хорошо, но только поскорее, чтобы успел до моей смерти, – засмеялся он. Смех быстро перерос в сильный кашель.

Янина положила свою ладонь на его руку.

– Пан Хенрик, вы больше ничего не говорите. Я сама поговорю с мужем. Мы сообщим вам о своем решении сразу, при первой же возможности.

* * *

Кароль Ржепецкий был недоволен. Его жена ходит к незнакомому мужчине, когда могла бы сидеть дома, да еще какие-то бумаги ему тут под нос тычет. И говорит, что тот должен их подписать. С каких это пор женщина может указывать ему, что делать?

– Все имущество хочет нам отдать, только чтоб ходили за ним, – сказала Янина.

– А когда отдает? Когда? – спросил он.

– Ну, после своей смерти.

– А если он поправится?

– Не похоже. Кашляет ужасно.

Кароль нахмурился и начал читать документы, бормоча:

– Ты смотри будь поосторожнее с этим Двораком, а то еще чего доброго в дом какую-нибудь заразу притащишь… Что правда, то правда – с деньгами у нас беда, да еще Куба где-то шатается по ночам… Имение будет нашим, если у Дворака не будет потомства, – резюмировал он.

– Не будет, не будет, – поспешила подтвердить Янина. – Он даже не ходит, не может о себе позаботиться.

Кароль смотрел с недоверием, а вернее – с неверием во внезапно свалившееся на него счастье.