Через бури

У Тани не было причин сердиться на Пашу:

— Если Вася и Нина пойдут с той же целью с нами и ничего не будут иметь против, то, как друг Шурика, можете заглянуть к нам вечером двадцать пятого дня пятого месяца двадцать пятого года.

Золотарев церемонно раскланялся и ушел.

Явился он точно в назначенное время, совершенно преобразившимся. В непривычном для студентов нарядном черном костюме, в ослепительно белой сорочке с галстуком-бабочкой. На плечи спускались смоляные красивые локоны конечно же парика.

— Я — поэт, и в таком виде являюсь на свадьбы. Светом божественного Олимпа поздравляю две, нет! три пары молодоженов! Счастья вам и всех зачетов. Я тут рискнул написать по этому поводу стихи на старую студенческую песню: «Из страны, страны далекой». Надеюсь, все знают ее?

— Очень мило спеть на нашей общей свадьбе знакомую песню на новый лад. Мы всегда ее поем, — обрадовалась Катя.

— Но почему. Паша, вы вырядились в «падшего ангела»? — спросила Таня. — В честь лермонтовского Демона? Врубель его не таким представлял.

— Увы, меня на свадьбы не Врубель выпускает. К тому же Демон падал с неба не один. Представьте только нас с ним падающими рядом с дождевых туч кувырком. Даже забавно! С тех пор и говорят во Франции: «Дождит лягушками!» Считайте — черным лягушонком, им я и был первые тысячелетия. Мы с Демоном забрались на Олимп, к древним богам. Демон, падкий до женщин, занялся атмосферным электричеством, а меня сделал богом новобрачных, Гименеем. От Олимпа остались одни игры, а я скитаюсь по свадьбам.

— А он, оказывается, славный парень, — тихо сказала Таня Шурику. — Шутник, и остроумный.

— Всегда голодный, — шепнул Шурик. — Их на небе, наверное, не кормили за непослушание.

Прошу всех за стол. Тебе сюда, на дирижерское место, бог Гименей. Где твои стихи? — распоряжалась Катя. — Петь будем.

Пашка достал из бокового кармана несколько аккуратно сложенных листков с переписанным его творением, сам занял указанное ему место. Шурик отыскал в своей сумке бутылку шампанского, приобретенную в Надеждинске на рационализаторскую премию:

— Бывает коньяк «три звездочки», а это шампанское — «четыре дырочки».

— Почему скрывал? — недовольно спросила Таня.

— Хвастуном-изобретателем не хотелось выглядеть. Откуда да как? Подумаешь, четыре отверстия за один проход!

— Ягненок! — ласково сказала Таня. — Как людьми командовать будешь? — и покачала головой.

Шурик смущенно молчал, а Пашка взял на себя роль тамады:

— Уникальная свадьба! Шесть молодоженов и один гость, с небес свалившийся, и никого из взрослых.

— Наши все разъехались. Кто домой, кто на практику, — оправдывалась Таня.

— Подождите, — воскликнула Катя, — найду взрослую. Сама Клеопатра будет с нами!

— О! — подхватил Пашка. — Первая женщина мира, царица Египта и всех мужских сердец, и рядом с поэтом, поющим ей!

Катя распахнула дверь и застыла в изумлении.

Перед нею стояла толстая дама в отделанной золотом тунике, с драгоценной диадемой на темно каштановом парике, со сморщенным лицом старой женщины:

— Простите, Клеопатра не лишняя ли здесь?

— Клеопатра Петровна! Так я ж за вами и шла! А вы уже в таком наряде! Царица на пиру рабов…

— Билетерше в театральной костюмерной поверили. Жаль, без Антония. Я и римские доспехи захватила.

— Я заменю вам его, несравненная Клеопатра, — подскочил к ней весь в черном Пашка. — И буду обожать вас с не меньшим жаром и самоотверженностью, чем он.

— Что вы, молодой человек! Мой сын такой длинноногий.

— Тогда, прошу вас, царица, займите трон во главе стола. Я буду стоять у вашего пленительного плеча.

— А мы будем петь, — объявила Катя и запела по бумажке:

Из краев, краев далеких, От сибирских рек глубоких Для премудрого труда Собрались мы все сюда. Мы, студенты свято верим: Завтра выйдем в инженеры! Мы, студенты, свято верим Завтра выйдем в инженеры! Вспомнив степи, горы, села, Мы сошлись на пир веселый. Пьем с надеждою чудесной — Счастья вам, жених с невестой! Пьем с надеждою чудесной — Счастья вам, жених с невестой! Общий тост за наш народ. За святой девиз — «вперед»! Май не Красная хоть горка, Все равно мы крикнем: «ГОРЬКО!» Май не Красная хоть горка, Все равно мы крикнем: «ГОРЬКО!»

Часть четвертая. ДОЛГ

И ветвью счастья,

И цветком любви

Украшен Древа Жизни СТВОЛ.

А КОРНИ?

Без них засохнет ветвь,

Падут цветы.

МЕЧТАЙ О счастье,

О любви и ты,

Но ПОМНИ:

Корень Жизни — ДОЛГ!

Глава первая. МАГИЯ ЧУДЕС

Не страх потерь, а ласка, нежность

Прогонят злую неизбежность.

Практику Званцев проходил на Сормовских заводах, родине всех волжских пароходов. Но работал он не на верфи, а получил серьезнейшее задание — спроектировать ажурные фермы для эстакады набережной. Он был увлечен будущим сооружением, мысленно видя его красующимся на волжском берегу.

Профессора разглядывали синьки чертежей и качали головами:

— Не всякому инженеру такое под силу. Но самый важный разговор у Саши произошел с профессором Трапезниковым, специалистом по упругости металлов, читавшим курсы «Сопротивления материалов» и «Мосты».

— Ну, так о чем секретничать со мной хотите? Выкладывайте. Почему другим не доверяете?

— Вовсе нет, профессор, боялся, что меня засмеют.

— И вы не трус, и они не насмешники. Дело, видимо, в другом. Признавайтесь, Званцев. Толковое поддержу.

— Дело в неуверенности моей, — признался Саша. — И масштабности предстоящей работы.

— Большому кораблю — большое и плавание. Ломоносов мечтал своих Ньютонов иметь. Так вы ж не на Ньютона замахиваетесь?

— Нет, только на Эйлера…

— Э, брат, тут я тебе не друг! Никто больше Эйлера во многих областях науки открытий не сделал.

— Я не против Эйлера. Я восхищаюсь им…

— Объяснись.

— Сталь прочнее при растяжении, много слабее при изгибе, а при продольном изгибе — просто слаба, ненадежна за пределом ограничений Эйлера. Не так ли, профессор?