Через бури

— Говорят, незванный го-о-сть — хуже тат-тарина, — заикаясь, произнес с веселой нотой в голосе и развернул газету «Советская Сибирь».

Казалось, что его светлые волосы, голубые глаза и складки выразительных губ — все в нем улыбалось.

— Обедает-те? А я вам сладкое принес.

— Мороженое! — в восторге воскликнула маленькая Нина. — Где оно, дядя Леня?

— Оно скорее прот-тивоморозное… — загадочно улыбнулся дядя Леня и, подняв газету за уголки листа, провозгласил: — Позд-дравляю! На первом Всесибирском конкурсе составления шахматных задач первый и третий призы по двухходовкам п-присуждены Александ-дру Званцеву (Томск). Ура! Можешь заказать себе шахмат-ты из мамонт-товой кости.

— Нет уж, лучше пальто на меху. Или колье? — вставил Саша.

— Боюсь, на бриллиантовое не хватит, — вмешалась Катя. — Я для Тани шубку давно присмотрела. Прелесть!

— За шахматы — и такие деньги! — всплеснула руками теща.

— И д-даже довольно большие! — с улыбкой заверил Леня.

Катя с присущей ей энергией снова взялась за решение бытовых проблем. Сняла в татарской слободе ниже Университетского сада две смежные комнаты. Правда, вход был через полную чада кухню. В первой, более просторной, поселились Шурик с Таней, тещей и маленькой Ниной. В меньшей — Дубакины, закрывая плотно дверь от шума соседей. В то же время Катя была рядом с сестрой, матерью и малышкой, в которой души не чаяла.

Когда, оставив дома мужа Васю, приходила Нина, занятия учебной квадриги возобновлялись в комнате Дубакиных.

Званцев не желал уходить на курс вперед от жены, чтобы не попасть по распределению в разные места. Зарылся совсем в другие книги и стал уделять больше внимания шахматам, сдавал только самые необходимые зачеты, зато задумываемые им курсовые проекты заинтересовывали его профессоров. В итоге, с одной стороны, он был выдвинут на заводскую стипендию в сто двадцать пять рублей, с контрактацией стипендиата на работу инженером завода. В специалистах ныне острая нужда. С другой стороны, к последней практике Саша стал чемпионом томских вузов, с присуждением ему второй всесоюзной категории, и заметным шахматным композитором, купив на полученные призы жене меховое пальто. Все надежды возлагал он теперь на промышленную стипендию с заключением контракта. Другой человек на его месте поехал бы с этой целью в Надеждинск, где его уже знали, другой, но не Саша Званцев. Он рвался на юг Урала, где живы демидовские традиции и уже звучит последнее слово сталепроволочной техники.

С этими мыслями и намерениями, попав в Белорецк по узкоколейке, обходившей гору, чрез которую перешел с попутчиком-сталевароом, Саша подошел к солидному красного кирпича зданию заводоуправления.

Там его направили в технический отдел. Благодушный, полный и лысый инженер радушно принял практиканта, первым делом спросив:

— Какой язык вы изучали в институте?

— Немецкий.

— Отлично! — и он потер руки в знак особого удовлетворения. — Я сам — из немцев Поволжья. Думаю, слышал о таких. Так вот, друг мой, я крайне занят текучкой и заводской, и всего комбината. Мы выращиваем на делянках лес с семидесятилетним циклом, сами валим его, разделываем и на нашей лесопилке готовим хлысты. Обжиг превращает их в древесный уголь без примеси серы, что позволяет выпускать лучшие в мире стали. Для них строим сталепроволочный завод, где будет и канатный цех. Столько разных производств в горной глуши оправдывает дешевую узкоколейку, сделавшую Белорецк звездой металлургии. Я за полчаса справлюсь с ворохом бумаг и покажу, почему Александр Яковлевич Шефер, с родным — немецким языком, так рад вашему приезду.

Он вернулся в свой кабинет, откуда недавно вышел в светлый коридор, узнав о приезде студента. Простой и симпатичный, Шефер умел в краткой лекции приезжему практиканту толково обрисовать гигантское производство крошечной, затерянной в горах «страны лилипутов с малюсенькими паровозиками и вагончиками, перевозящими непробиваемые стальные листы для гигантских броненосцев и особых закаленных змей для неразрывных канатов». Так возник промышленный оазис среди диких гор и лесов Башкирии.

Появление инженера Шефера, одевшего для прогулки по заводу пальто и кепку, прервало поэтическое осмысление студентом услышанного от Александра Яковлевича. Теперь он взял Званцева под руку и повел к проходной.

В отличие от Надеждинского здешний завод показался чрезвычайно компактным, по-хозяйски удобно устроенным. Доменные печи и другие цехи стояли друг к другу близко, но, несмотря на это, двор его был изрезан узкими железнодорожными колеями. Смешно и заливисто свистя, по ним катили карликовые паровозики, из которых высовывались машинисты-великаны, зычно требуя сойти с рельсов. Чистоплотный Шефер предпочитал узкие полоски металла грязному междупутью, шагая по рельсу, как завзятый канатоходец, он уверенно ставил свои до блеска начищенные ботинки аккуратно один перед другим. Его полная фигура, с расставленными в стороны для сохранения равновесия руками, перемещаясь странным скользящим шагом, выглядела своеобразно. Впоследствии Саша перенял такой способ передвижения по грязному в ненастье двору.

Они дошли до бетонированной площадки, заполненной в несколько рядов добротными деревянными ящиками с немецкими надписями.

— Это заказанный нами паровой узкоколейный подъемный кран с выносной стрелой. Никто не может разобраться ни в инструкции по сборке, ни в содержимом ящиков. А у меня нет времени делать переводы. Вам, знакомому с немецким языком, предстоит со всем этим разобраться, а подъемный кран собрать и поставить на рельсы. Мы дадим вам бригаду слесарей и такелажников, а я — немецко-русский словарь и право обращения ко мне по любому вопросу.

Подошел заместитель директора Аскаров и, выслушав Шефера, подтвердил его задание практиканту.

— Потом у нас работать будете. Сегодня даю вам день для осмотра завода, а завтра в шесть часов утра, с начала первой смены, получите бригаду.

Званцев вспомнил, что Чингисхан, проверяя военачальника, доставлял его с завязанными глазами в пустыню, затем ждал, когда ветер заметет следы и оставлял его там одного. Саша усмехнулся. Если у испытуемого монгола были только звезды над головой, то у него было преимущество. Он достаточно хорошо знал то место, куда его привели.

Резкий оглушительный звук заставил Сашу вздрогнуть. Театр начинается с афиши, а завод — с гудка. Саша ощутил заботу о простых людях, никогда не державших часы в руках. Это был их неподкупный заботливый друг. Когда гудки уступили место современным часам, как будто потерялось что-то в романтике труда.

Утром гудок заливался, хоть солнце еще не взошло над горами, не проложило в пруду золотой дорожки к огненным печам. Сашу он застал на заводе. Тот уже лазил между немецкими ящиками с деталями красавца-крана, который Саше предстояло не вычерчивать на бумаге, а поставить готовую машину на узенькие рельсы, чтобы на своей гордой ажурной, похожей на солнечный луч, стреле, поднять ввысь непосильный людям груз.

Но какой бы интересной ни была предстоящая работа, побороть в одночасье студенческие привычки она была пока не в состоянии. Честно говоря, не привык Саша к такому раннему вставанию. Присев на один из ящиков, поплотнее запахнув куртку, он не заметил, как задремал.

— Товарищ студент, просыпайтесь. Я — такелажник. Гришей меня зовут. Бригадиром у вас буду. Четверть века уже тяжести таскаю. Гудок отгудел. Велит нам за дело браться. Ребята сейчас подойдут. Тележку из ящика вынем, на рельсы поставим, остальное, что необходимо, к месту приладим по вашему указанию.

Саша протер глаза. В небе угасали особые здешние звезды. Взглянуть бы еще на пруд. Как они там отражаются?

Аскаров, видный металлург Урала, обладал (мало кто знал об этом) национальной хитростью. Во всем симпатизируя Званцеву, тем не менее, он поручил механику завода Мехову, тихому старенькому человеку, следить за монтажом, который ведет Званцев, не подавая тому вида. Просто, проходя мимо и взглянув на работу слесарей, он скажет пару слов, рожденных русской смекалкой, которые рабочие подхватят куда легче, чем тяжеловесные немецкие наставления.