Через бури

Званцев, ничего не подозревая, торопился показать, на что он способен, и большую часть времени проводил на рабочей площадке, иной раз удивляясь, до чего же сообразителен русский народ.

Прошло время. Перед ним уже стоял готовый к работе красавец-кран, не идущий в сравнение со своим красочным рекламным изображением. Его изящная ажурная выносная стрела указывала в небо и вперед.

В день испытания крана Саша пришел вместе с гудком. Взобрался, на оставшийся нераспакованным ящик, любуясь собранным краном, потянулся, размялся и пропел во весь голос концовку студенческой песни:

Первый тост за наш народ, За святой девиз — «вперед»! Вперед! Вперед! Вперед! Вперед!

— Ну, студент, голосище у тебя разве что заводскому гудку уступит. Тебе бы по духовной части податься. Дьякон бы вышел первый сорт, девки в церковь ломились бы тебя послушать.

— Со славным утром, дядя Гри… — начал было Саша, но звонкий девичий голос прервал его.

— Ну, нет, дядя Гриша, такой голос попам не отдадим. А девчата пусть в клубе его слушают. Правда, Саша? Мы вчера с вами познакомились на музыкальной основе. Я вам еще раз устрою концерт Вакара, если вы сейчас покажете мне прокатный цех. Папа столько раз обещал и всегда ему некогда.

— Как, дядя Гриша. Утро славное. Покажем золотой головке прокат?

— Отчего ж не показать?

— Время до девяти есть. А теперь давай котел разжигать, пар поднимать. Технический инспектор по котлам, товарищ Вакар, приехал. Я сам его вчера слышал.

— Пошто только слышал, а не видел?

— Неудобно было к Шеферам в дом заходить. Там гости были. Слушали его исполнение. Не себе же Вакар так играл.

— Оно так, конешно, — согласился Гриша. — Певчие в церквах али в театрах людям поют.

— Он нас с вами познакомил и сегодня только нам сыграет, после торжества, проката и крана, — задорно и весело вмешалась Инна.

— Ради этого на все готов! — и Званцев вспомнил, как вечером шел в отведенную ему комнату в доме на пригорке, с окном на особняк Шефера.

Глубокие, звучные, громкие аккорды заставили Сашу вздрогнуть и остановиться. Могучая, сокрушающая сила звучала в них, переходя от многозвучий хорала к басовой мощи органа. Выразилось в этих звуках неодолимое стремление вперед, вперед! Повторяясь, богатырски усиленные, они как бы поднимали слушателя выше гор и горизонта, в межзвездное пространство…

— Ребята, ребята! Мы зайца безбилетного поймали! Спрятался за калитку и музыку слушает.

— Когда музыка звучит — она для всех, — возразил Саша.

— Он еще спорит? Откуда здесь? Кто такой?

— Я студент-практикант.

Саша разглядел при свете звезд круглую, коротко остриженную мальчишескую головку, покрытую только что выросшими, из кольца в кольцо, кудряшками.

— А я — Инна Шефер, дочь Александра Яковлевича. А волос у меня нет, потому что я тифом болела.

Саша всмотрелся в смеющееся со вздернутым носиком мальчишеское лицо и никак не мог его представить девичьим. Гибкая тоненькая фигурка восхищала, но не убеждала.

— Моя мама — дочь врача из рода священников. Она очень ждала мальчика, а тут я… Стали думать, какое имя дать. Папа — немец, хотел мне дать северное имя Ингрид, но мама нашла в дедушкиной «книжке имен» три мужских имени: Инна, Имма и Римма. Теперь их девочкам дают. Вот мне и дали. Почему вы не показываетесь в клубе? Мы стараемся представить там что-нибудь интересное. И танцуем. А танцевать всегда интересно. Мне семнадцать лет. А вам сколько?

— Двадцать два. Заканчиваю Томский технологический институт. Буду здесь работать.

— Ой, как хорошо! Папу все время переводят. Надеюсь, здесь мы задержимся. Вы не против?

— Мне ли быть против наркомовских решений? До высот таких не добраться. Происхождение не позволяет.

— Как и мне. Частично — духовного звания, частично — немецкого. Хотя и русская.

— А вы немецкий язык знаете?

— Как и русский. А вы?

— Слабо. И, несмотря на это, меня все-таки поставили монтировать присланный из Германии подъемный кран. Надписи немецкие и всякие замысловатые инструкции никто прочесть не мог.

— А папа?

— До директора — высоко, до Шефера — далеко.

— А вы забавный! И как же ваш кран?

— Смонтирован. Он самоходный, паровая машинка своя. И паровой котелок. Потому и технический инспектор здесь. Без его разрешения работать на кране нельзя.

— Так это вы Вакара вызвали? Он у нас остановился. И на рояле он играл.

— Теперь мне вдвойне страшно.

— Почему?

— Я тоже немного играю на рояле. Но, услышав Вакара, его волшебником себе представляю.

— И зря. Он милый и приятный человек.

— Технический инспектор на работе всегда зверем становится.

— Очень интересно! И на кран, и на «зверя» посмотреть. Мне можно попасть туда, на ваши испытания? И прокатный цех посмотреть.

— Если ваш папа позволит.

— Я скажу, что вы об этом просите. Ладно?

— Я согласен. Но удобно ли вам на меня ссылаться?

— Мне все удобно! И «если женщина захочет, то настоит на своем!»

— Это уже из оперетты. Думаю, дело будет посерьезнее.

— Не бойтесь, я приношу удачу.

Мальчишки, сопровождавшие девушку, наперебой стали просить ее поговорить с отцом, чтобы и им можно было посмотреть испытания. Но девушка топнула ногой:

— Баста! Здесь не цирк! Меня проводили, спасибо! Теперь по домам! И вам, студент, тоже. Вы где живете?

— Вот в этом доме, над вами.

— Вот здорово! А как вас зовут? А то как от вашего имени за себя просить буду?

— Александр Званцев. Я из будки крана стану вас в толпе искать. Народу много сбежится.

— Меня сразу узнаете. Других таких рыжих нет! Папа давно облысел. Итак, до утра? Девять часов?

— Вакар назначил.

— А я уже знала, — рассмеялась Инна и протянула Саше руку, прощаясь. — Желаю успеха, — продолжила она, к великому смущению женатого студента не отпуская его руки. — Это был Рахманинов, мой любимый этюд. Теперь он стал мне еще дороже.

— Почему?

— Потому что конфеты любила «Му-му», — сказала с насмешкой, вырвала руку, вприпрыжку взбежала на крыльцо и, не обернувшись, захлопнула за собой дверь.