Черкес. Дебют двойного агента в Стамбуле

Я не стал вступать в переговоры с «предателями»! Я держался из последних сил, чтобы не выбросить на ринг белое полотенце! И выиграл этот раунд! Малика, наконец, не выдержала и виновато опустила глаза. Ничего не стала говорить, объяснять. Стояла и ждала нокаута.

Прежде чем подойти к ней, я несколько раз глубоко вздохнул. Не удивительно. Я сейчас был похож на того ныряльщика, который с последним пузырьком воздуха в легких, на грани потери сознания, а, значит, и на грани смерти все-таки пробил толщу воды и вынырнул!

Подошел. Малика не смела поднять на меня свои изумрудные глаза. Поэтому не видела, как я достал из-за спины руку с флаконом. Руку поднес к ее лицу.

Малика вздрогнула. Бросив лишь короткий и быстрый взгляд на духи, тут же посмотрела на меня, недоумевая. Я улыбался.

— Малика! – дрожь в голосе было не унять. – Мне не важно, почему ты это сделала. Мне плевать на это! Мне было так хорошо с тобой, как ни с одной женщиной прежде. И если бы я даже знал, что все так закончится, я тысячу раз из тысячи пришел бы к тебе. И я клянусь тебе, что, сколько бы мне не осталось, я никогда в жизни не помяну тебя недобрым словом. Только благодарность и восторг! Мёд будут изливать мои уста!

"Маладэц! – возликовала плоть, и зааплодировали в недрах мозга нейромедиаторы. – Как красиво сказал, ты слышал, э! Кто в Грузии вырос – грузин навсегда!"

Теперь уже выдохнула, выныривая, Малика! Рассмеялась. Забыв откинуть накидку, прижалась своими губами к моим. Рассмеялась опять, когда мы поцеловались. Чуть отстранилась, отбрасывая уже влажный кусок кисеи. Теперь нашим губам ничего не мешало.

Поцелуй был долгим. Насколько долгим? Не знаю, не смогу сказать. Было очевидно, что этой женщине без особых усилий удавалось то, что было доступно только избранным: она с легкостью выигрывала схватку у времени. Она жонглировала секундами, минутами, часами по своему усмотрению.

По своему усмотрению она же и прервала поцелуй. Малика была настоящей женщиной, поэтому не могла не обратить внимания на мой подарок. Моя рука с флаконом все это время так и оставалась полусогнутой. Она взяла флакон, открыла, бросила на меня короткий лукавый взгляд. Кивком одобрила запах.

— Малика! – я собрался.

— Да! – она уже наносила духи на шею.

— Я тебя только очень прошу… Сейчас мне нужно все узнать про сады твоего свёкра и его соседа. Давай, ты сначала расскажешь.

Малика с усмешкой посмотрела на меня.

— Про сад?!

— Ддааа…

— Сааад…?

И уже черти плясали в ее глазах. И уже стояла рядом.

— Малика! Малика! – клянусь вам, люди, я пытался!

— Про сад! – шепнула она.

И уже обняла меня, и уже ее рука скользнула вниз. И уже мои штаны были не на мне, а путались внизу, в ногах...

...Если мой мозг в начале нашей встречи еще хоть как-то пытался претендовать на звание «председателя совета директоров», то теперь он был низложен. Исполняющим его обязанности стал один из членов совета, по странности носящий такое же незамысловатое имя – член!

Едва завидев Малику, он уже начал проявлять признаки волнения, беспокойства и нетерпения. А стоило ее ручке только коснуться его, как он молниеносно вскочил.

Так вскакивают и отдают честь рядовые, завидев генералиссимуса! Так вскакивает раб при виде своей царицы! (Хотя, конечно, при виде царицы раб падает ниц. Но нет правил без исключений. В данном случае – вскакивает!).

...Малика чуть подтолкнула меня. Пингвиньей походкой из-за путавшихся в ногах штанов, я сделал несколько шагов назад, плюхнулся на стул. Малика шла следом, уже приподнимая балахон.

— Конечно же, я расскажу тебе про наш сад!

Уселась на меня. Я возопил.

«Как так?! Как так могло получиться, что ей ничего не пришлось делать рукой, и нынешний «руководитель» сразу нашел нужную дорогу! Как?!»

— О! Наш сад прекрасен! – Малика уже медленно покачивалась на мне в такт своему рассказу.

...Отдышались. Малика первой пришла в себя. Улыбнулась. Встала. Ждала, когда я приду в себя. Поняла, что приходить буду долго. Огляделась. Подошла к столу. Схватила полотенце, намочила его водой из кувшина. Отвернулась, приводя себя в порядок. Я, наконец, пришел в себя.

— Тебе пора? – честно говоря, я был в отчаянии от этой мысли.

Она опять намочила полотенце. Подошла ко мне. Теперь стала приводить в порядок меня.

— Я тебе разве не сказала? – взгляд её был наивным и простодушным.

— Что?

— Муж уехал. Будет только завтра к вечеру!

Усмехнулась, наблюдая за моей детской радостью. Я откашлялся и собрался.

— Тогда почему мы до сих пор в одежде?

...Легли тут же на ковер. Целуясь, я заметил то, что меня сильно удивило. Её взгляд. В первый раз я видел смущение в её изумрудных глазах.

— Что? – я заволновался. – Что-то не так?

Дальнейшее поведение Малики совсем уже меня напугало. Она покраснела, отвела взгляд, уткнулась головой в мою грудь.

— Малика!

Я пытался оторвать её голову от груди. Но она упиралась, напоминая сейчас ребенка. Капризного и смущенного ребенка. Наконец, у меня получилось чуть отвести ее голову.

— Что, душа моя? – спрашивал я, пытаясь, заглянуть в ее глаза.

Градус ее смущения стал настолько большим, что она прикрыла лицо руками. Я сразу успокоился, понимая, что, слава Богу, ничего страшного не происходит. Просто... Просто... Я догадался!

— Ты хочешь, чтобы я сделал тебе так же, как в прошлый раз?

Малика, не отрывая рук от лица, после недолгой борьбы, переборов стыд и смущение, кивнула.

— Душа моя, – повторил я и мягко отвел её руки. Она не сопротивлялась. – Я сделаю это с удовольствием. И буду всегда делать по твоему желанию.

Малика выдохнула, взглядом поблагодарила. Я начал медленный спуск.

— Только... – остановила меня Малика.

— Да?

Она уже окончательно переборола все свои страхи.

— Как бы я тебя не просила, не останавливайся, пожалуйста! Я хочу дойти до конца!

— Будет исполнено, моя госпожа!

Я продолжил свое движение, думая с улыбкой, но не без примеси гордости, что эдак меня можно считать теперь еще и «прогрессором», заброшенным в город Константина, Руматой Эсторским, плюнувшим на попытки совершить глобальную революцию для всех и перевоспитать всех неразумных. А сосредоточившимся только на одной прекрасной женщине и решившим совершить эту революцию только для неё одной. Только для одной, но в той области, которая, на самом деле, имеет наибольшее значение в жизни всех: и разумных, и неразумных. В области взаимных отношений и всё спасающей любви...