Черная Принцесса: История Розы. Часть 1

* * *

– И вот вроде бы же не чужие люди… И да, пусть не родные. И вовсе же не люди… Но… И не чужие же! Сколько времени-то прошло?.. А все ведем же себя как собаки. Бездомные собаки… Брошенные… И причем что разных же еще и пород!.. И где я же – какой-нибудь шпиц. А она… доберман… нет… ротвейлер! Да… Да и к тому же… – легкий смешок слетел с ее надтреснутых и сухих губ, больше походящий на истерический и какой-то до боли обреченный, – …где она же уже готова вгрызться мне в глотку и грызть, загрызая заживо… Мне! Да. Мне и… как никому же другому… Рвать до крови! До вырванных кусков мышц и мяса… А я что? А я терплю. Терплю… и жду окончания ее трапезы – моей пытки. Ничего же! Подумаешь… – и вновь правой же рукой, с толстой кистью на черной пластиковой матовой ручке и темным же кремовым корректором на мягких длинных бордовых волосках наперевес, она так же легко, как и прервавшись же до этого и хмыкнув, проходится по слою уже нанесенного ранее светло-бежевого тонального крема на ярко выраженных скулах и крыльях курносого носа, – …будто впервые! Хотя да… Каждый же раз как первый. Вот только с болью уже не той… Помноженной же на все и все же разы сразу и одновременно! Наверное… Но ей же это нравится! Она же чувствует кайф от боли, принесенной нечеловеку… Принесенной мне! Она же ведь сильнее всего… сильнее всех… боль близких и родных… цепляет. Точнее – радует. Цепляет же как раз таки жертву, не хищника… И пусть конкретно же здесь боль не близкого и не родного. Но и не чужого же! Хотя опять же, скорее всего только для меня. Не для нее. Как и близкого и родного же – кому-то. И не ей… Но и тем самым же, особо, в отместку же ему… кому-то… самому. И в этот же раз пусть – не мене… Но и вновь не ей же! Несправедливо. Да… Но отчего бы и нет? – Касается следом боковых поверхностей высокого и широкого лба и нижней части суженного подбородка, растушевывая границы и фиксируя тон. – Ни с чем же несравнимое удовольствие – видеть, как кто-то захлебывается собственной кровью от твоих же собственных рук и ног… Когда и оригиналов, когда и… копий. А если же этот кто-то – еще и объект какой-никакой, но и мести тому же все кому-то… Это же эйфория! Без малого же – оргазм. Ведь и мало же того, что он близкий и родной. Так еще же и любимый человек… И нечеловек… Семья… Отец для… дочери! И как же в таком случае забыть о незнании?.. Наверное… как я. Как и о нечеловеке. И наверное же лишь: человеке… Наверное же, родном. Как и наверное же: близком. Любимом… Я ведь в остаточной и осадочной обиде – его чуть ли и не возненавидела!.. Но успела, вспомнила, что он-то как раз таки и… не помнит. Не знает. И как же ни странно здесь правило об освобождении от ответственности сработало отлично. Почему? Потому я ее взяла на себя… Как и его. Вместе с его же незнанием… Ведь я же ему не дала знать. Сама!

* * *

…И ведь ладно еще на лице

и так уж сильно

ничего нет! В смысле… На правой же стороне его и… Как и на теле же – тоже. А эти… Эти можно и не особо стараться скрывать – за одеждой же не так уж и видно…

А даже если и видно… Споткнулась, упала, очнулась – гипс! Ну да, ну да, ну… нет!

Не видно! Как и в случае же неожиданного столкновения с кем-то из демонов. А уж и тем более ангелов или… людей. Да и всех же их смесей! Не будет видно ничего. Как и неощутимо же что-то извне… Что-то не мое. Но… и мое. Будто от них же и не от них… Да… Как их же энергия! Но скорее же и одна из разновидностей самой же темной энергии… Демонической энергии… В остальном же сама же я и близко же к телу никого не допускаю. Ближе, чем и не кожа к коже. Да и, кроме нее же самой, никого…

Будто она и спрашивает об этом хоть когда и как!

Но и надо же отдать ей в этом хоть какое-то, но должное – не появляется же рядом со мной и не делает не магию вне стен не Хогвартса, когда со мною уже есть кто-то. Знает же, что тогда уже к вопросам выше прибавится и еще же столп. А там и столпы… И не только же ко мне. И что там уже без ответов будет никуда и никак… Я не оправдываю ее. Как и себя… Просто говорю и привожу же это все как факт: «пока же и что – так». И да, можно было бы, конечно, спустить все это на тормоза и отшутиться, мол: «Партаки как часть жизни и вторая натура! Да и я же сама тоже в какой-то степени партак…». Но зайдет же это не всем… Не от ангельской же энергии! Да и не человеческой. А уж и тем более при смеси и еще не выбранной пока точно и толком же стороне. И точно же не весело! Ведь в продолжении той незаконченной фразы почти сразу же после пойдет: «…как и ошибка. Ошибка, да! И как мое же второе имя. А первое – ее». Не его, да. Матери! И тоже же ведь не матери… Лучше уж пусть вообще не знают, чем так и частями… Без аргументов и фактов… Подтверждений или опровержений… Вот… как я. Как и я же сама! И не знают же…

пускай

ничего. Крепче же спать будут. А я же в это самое время немного подмажу здесь и… здесь. Под искусственным же слоем еще лучше ничего не будет видно, в случае же чего. Пусть и на запахе же это особо тоже никак не отразится. Если только сильно, конечно, не принюхиваться и осадки какие не пойдут и не выпадут в тот же миг… Но перестраховка ведь никогда и никому не вредила. Вот и сейчас же она мне не повредит. И… Все! Так-то. И так что… Немного же средств уходит. Я же ведь все же экономная…

* * *

– Кровь как вино хлещет через глотку. Попадая в рот, нос и уши… Вот только если приторный напиток попадает внутрь извне, и разве как амбре расходится по остальным каналам, то артериальная жидкость, как и капиллярная и венозная, выходит наружу изнутри… Тут же слышится хриплый и какой-то утробный кашель. За ним – мокрое харканье и гулкое сплевывание… По телу стекают алые, малиновые и вишневые струйки от бывшего фонтана крови… – Взяв другую кисть из того же набора, но тонкую и плоскую и лишь с небольшим посеребренным концом, девушка сменила и тон корректора на светлый, и теперь не спеша начала рисовать под глазами перевернутые треугольники, тщательно растушевывая границы. – И вот, кажется, пора бы уже приехать скорой! Но… ее нет. Да и как она приедет, если ее не вызывали? Не вызывала – видела ж смысла! Ведь на завтра все обязательно станет… вновь будет нормально. Для нее. Она же будет улыбаться… Будет приветствовать меня за завтраком… И расставаться до обеда… Чтобы встретиться уже за ужином вновь… Будет и задаваться вопросами о моем самочувствии и учебе… Конечно! Как же. Еще же и чтоб по-настоящему. Ага. Не о первом же так точно. Ну а вот о втором… За что же еще получать, как не за среднюю успеваемость и прогулы с объяснительными, а?! Так еще же и за очередной ее вызов, равно как и срыв, во всех же смыслах, в учебное заведение к директору. Ну и как бонус – за потраченное же впустую все еще вновь и все же еще на меня время. Ну а я… А что же снова я? Я и уже, конечно, далеко же и глубоко после, как и уже стандартно и по накатанной в режиме «ты, да я, да мы с тобой и двое же в лодке, не считая… косметички, ежедневника и ручки», вновь перед т… собой. До утра. А утром… Так миры, общий и каждого же в отдельности – мой и ее, снова вернутся на свои орбиты. И продолжат же свой путь… Как будто и вернув же все на круги своя. И как раньше… И не как! Где мы все же еще по отдельности. Да и никто. Ведь как никогда же не были, так никогда и не будем… Как и иначе!

* * *

…И никто ведь так и не заподозрит, что что-то вчера или еще же позавчера в очередной же раз пошло не так. Да и как? Ведь «счастливые улыбки» не дадут соврать.

Да-да. Обе. Но и лишь на момент же встречи лиц. Как ее же искусственная и моя же отзеркаленная. И что же лучше, а что хуже, а? Все равно. И тут же ведь – верно. Опять же, если еще учесть, что себя я не вижу со стороны и без зеркала, да и предпочитаю же если не вовсе, то и чаще же на себя не смотреть. И что всякое же лицемерие лучше с ней, чем и еще же одна худшая возможность схлопотать еще же и за его отсутствие без нее, при наличие же зато сложной и постной мины пусть и при все такой же игре.

Как и пробиться к

душам

душе. Моей! Про ее – не знаю… Была ли она вообще? А суть важно? Важно, как и иронично, по крайней мере и опять же все для меня, как раз таки и то, что – ее же улыбка еще и искусна. Выработана годами и отработана же чуть ли не веками! И только мы же сами, охотник и жертва, будем знать: «каково это – мухлевать и натягивать улыбки»… Ну а для всех же остальных это же самое каково так и не вскроется ни до, ни в процессе, ни уж тем более после – вечером и под ночь… Когда ей в очередной же раз позвонят из моего универа и скажут, что на первой половине пар я спала, а вторую благополучно и так же ведь непринужденно прогуляла. Да уж… И словно ведь

будто бы

специально

не замечают

не знают, и не хотят

замечать

знать, что я ангел, в конце-то концов! Пусть и наполовину… Но и ниспосланный же сюда уже не на побывку, а на постоянку! И не только же все для образования, как и обретения же своего предназначения и выбора стороны, настоящего и дальнейшей, но и себя… И как в этом же конкретном моменте, так и в принципе. Сначала спасая, а потом, возможно, еще и карая, если вдруг первое не понравится… А оно ведь и никак не понравится, если все это так и продолжится. С будто бы и не будто бы, чрезмерной же и важностью обучения. Важнее же, чем и все остальное и сразу… Я ведь тогда тоже, и не продолжить, могу – прямо-таки же уже и… начать… карать.

Возможно

…

* * *

Вдруг правая рука с ручкой слегка дрогнула, оставив небольшую синюю кляксу и развод от нее по тексту в смеси же с темной и светлой бежевой косметикой, и брюнетке пришлось вновь оборвать себя и прерваться. Не только и чтобы не запачкать остальное пространство, исписанное и не, листа, протянув лучи же кляксы дальше, но и подавить рвущиеся наружу слезы. Сцепив веки и несколько раз резко и резво, хрипло и почти что с надрывом, даже рыком вдохнуть и выдохнуть. Попытавшись параллельно же еще с этим выбросить из головы все последующие ассоциации на эту и не эту тему. Что могли же, как обычно, начаться за здравие и чистой синевой, а закончиться чем-то грязным и бурым. И вконец испортить же все ее и так небольшие труды. Что с лицом, что и с мыслями вслух.

Набрав в легкие в очередной же раз побольше воздуха. И сокрыв почти полностью, но и с явной победой, если не в войне, то в бою, подступающие слезы за дыхательными упражнениями. Она загнала их обратно и, вложив ручку между страниц, возвращая в руку последнюю кисть, обратилась вновь к себе в зеркале:

– Да! Не сплю… Не сплю ночами, плавно переходящими в утра. Отсыпаюсь же где и как придется… И у кого придется. И огребаю! Получаю и отхватываю за свою же добродетель! Кстати… А какими там, к слову, поступками прославиться нельзя? И за какие намерения дорогу в ад вымощают? За благие же, конечно! – И вновь же макнув кисть в светлый корректор, подчеркнула им спинку носа его тонкой линией. – Да и почему нет, да? Это же не их проблемы… Не их и забота! И будто они же знают – каково это. Нет. Как и все. Да и если бы даже знали… не приняли же бы во внимание! Не придали бы и значения… Какого-либо. Я ж козел отпущения! Му-че-ник! И этим все сказано! Но… – на миг запнувшись, она притихла и облизала сухие губы, чуть откашлявшись, чтобы вернуть уже окончательно голосу стойкость, а руке – силу и твердость. И вернулась к тому, на чем остановилась – так же незамысловато начав подсвечивать участки под скулами, добавляя им тем самым хоть и оптического, но объема. И не забывая же растушевывать грани, – …как же жалко это выглядит, наверное, со стороны… Лично для меня, по крайней мере! Строить из себя здоровых так же правдиво, как и алкоголики… алкоголики… признающиеся же в том, что они не пьют! И что трезвые как… стеклышко. Противно! Ужасно противно. Противно и… больно. Но ей… ей же, конечно, просто нравится приносить боль, не замечая ущерба… Какого-либо и кому-либо. Чему-либо! Для нее же это очередная игра. А для меня… Для меня лишь новый рубеж… и рубец! Новая борьба со слезами… Ха! Как и сейчас, к примеру.

* * *

…

Я же ведь все же экономная!

И мне нельзя рассчитывать, как и расточительствовать на второй и третий слои… Нужно же обойтись всего одним! А иначе же признать еще больший ущерб, как и проигрыш за собой и победу, как и выгоду за ней же. Но уже и в войне. Нет! Вдох-выдох, вдох… Промокнуть сухими ватными дисками так и не сорвавшуюся, но оставшуюся в уголках глаз влагу… Влажными салфетками же протереть руки от старой косметики. На манер же имбиря – между разными видами суши… И на более-менее свежую и трезвую голову, как и лицо, вновь запылить участки кожи под глазами светло-бежевой пудрой. Да и… по всему… Чтобы даже фантомных и мнимых, а оттого же еще больше и фатальных, слез не было! Тех, что подкожны и…

души

душны… что не видны. Но и не значит, что их нет. Избавившись пусть даже от фантомного образа и запаха их… Вот так… Хорошо! Теперь немного округлой растушевки толстой новой кистью вокруг глаз, дабы если не целиком избавиться, то хоть частью и сокрыть же синяки… Подчеркнуть слегка брови темно-коричневым карандашом – только же лишь для их мягкой и плавной формы… И немного персиковых румян на яблочки щек. Можно все и той же толстой кистью. Что ведь и там беж, что здесь… И… Все растушевать! Да. И снова! Хоть я и не баба на самовар, но и так же будто свеклой натерлась… Остатками же румян заполнить боковое пространство поверхностей лба и шеи… Губы накрасить следом матовой нюдовой помадой… И… Все. Неплохо. Да, совсем неплохо! Не идеально же, конечно. Но… Сойдет! Да и уже пора выходить! И так слишком долго провозилась. Учитывая же, сколько еще времени потребовалось до. И не только на недовыпрямление волос… Но и крыльев! Как и на их же полное раскрытие, вычищение…

и очередную же борьбу с желанием сделать их однотонными! Собственноручно же повыдирав ненужные в данном же контексте перья. Да-да… Перфекционист во мне все так же ведь дремал. Но стоит признать, что уже и не спал!

А еще же я и со своей новообретенной сегодня хромотой… Как бы и надольше не опоздать же с ней. Если уж и не прийти вовремя… Уж куда-куда, а туда опаздывать никак нельзя. И если раньше я выходила за час, то теперь – за все два, а то и три приходится… Полетать, конечно, можно – задание все же. И как в других, в нем есть же такие некие послабления

и отчаянные меры при таких же временах

. Но и все так же ведь – чтоб без видимости. А лучше и вообще никак не привлекать к себе внимания… Никакого! Да и к свету же не взывать, призывая. Как и излишних же подозрений к себе!

И так ведь…

А уж тем и более к тьме…

* * *

– Эх… Ветер бьет меня в лицо, а я же все пытаюсь, стараюсь заставить соленую влагу вернуться обратно. Теперь уже, да, из-за него… Прохожие же в это самое время смотрят на меня как на прокаженную, неуравновешенную… дуру! Еще и говорящую же: сама с собой. А чего бы, собственно, и нет, м, не поговорить с хорошим человеком? Тоже мне… Да и пускай. Большинство же из них просто не умеют любить… Не умеют и понимать… А и тем более принимать! Не хотят и учиться… Куда уж им и преподавать? А умеют только ненавидеть и только лишь порицать. Меньшинство же… – фыркнув и даже как-то сплюнув себе под ноги своей же сиреневой все горечью и травянистой кислотой, девушка обняла себя покрепче и теплее же прижалась к себе самой. – Меньшинство. И этим все сказано! Куда им и против кого-то? Да и большинства! А меня? Они ведь никто… абсолютно никто… все не знают меня. Не знают и происходящего да и происходившего же со мной. Как и я – их. Но только вот отчего-то я на них не смотрю, а они смотрят… все равно смотрят… и точно, прямо в глаза. Как… ястребы. Не хуже ведь и моей матушки… кхм… матери! Тот ведь еще… ястреб. Хм. Да уж… Ястреб, удав и… заяц! Недюжинный перевес, как и недовес, м? Так еще же и… эти. Эх! Одни же враги… одни хищники вокруг. И я… одна. Но только же еще и жертва.

* * *

…Да, Егор. Хоть в чем-то ты не худший

враг

вариант… Не лучший из худших! Все же познается в сравнении… И в этот раз ты проиграл. И одновременно же выиграл. Ведь в твоей компании было бы хоть на грамм, но проще и… лучше. Да, еще же и глубже и темнее… тверже и… морознее… Но хоть и без ветра! Без хлестких и ударов мелких капель дождя в нем, что игл…

Все-таки пошел… И вот только бы никого из знакомых не встретить… Мечтай, да? Конечно! В какую еще погоду, как кроме и с течением же всего и сразу, можно да и встретить кого-то из них. Кого-то… кого… Да всех! Сразу же. И как назло. Закон подлости же… еще один… ни дать ни взять.

И без их всех взглядов на и в меня, что камней… Бывает же, да! И ведь не признаюсь же после и лично же при встрече… Внутренне отлуплю себя сто пятьсот раз… но…

не признаюсь внешне

может, когда-то? Да! Возможно… Пока же я здесь, сейчас и… тут… можно и нужно об этом хотя бы написать… Нужно же всегда искать что-то хорошее, что даст сил на новый день… На завтра и послезавтра… И пусть даже этим

что-то и с чем-то

будешь ты… Да. Пусть этим шансом и возможностью конкретно же здесь, сейчас и тут, будешь ты! Умирать же морально –

так хоть с и под музыку

совершенно не то, что физически. Так что… Да. Ты же хотя бы меня и не бьешь… Во всяком же случае, как они и… она! Но ты этого не знаешь и не узнаешь

никогда-никогда…

опять же, по крайней мере пока

…никогда

. Найти бы только силы! Ведь быть в твоих глазах еще жальче и страдальче… прискорбнее? Проще же вообще не быть. Да и не быть совсем…

* * *

– А они все смотрят и смотрят… прямо-таки и ищут же любую возможность… небольшую и вероятность, любую причину того… что они живут лучше! Лучше, чем… я. И казалось бы: куда уж? Да? Но да! Есть же куда. Да и откуда… Хуже вот только некуда… И они же их находят – каждый свою и для себя. Когда видят красные глаза, после все же выступивших и пробежавших по щекам все еще блестящих дорожек от слез, которым же так вовремя помог внезапно налетевший пусть уже и не со спины, но и ударивший же в лицо, ветер. И тут же ведь как выдул, так и сдул их, спрятав. Будто законсервировав и высушив не хуже и потеков воска… Вместе с плотными слоями тональника и пудры поверх – теперь же словно и разрозненными хлопьями пыли на иконах. Которые я, конечно же, про запас всегда ношу с собой. И только и делаю, что накладываю: «поверх, поверх…»… С осыпавшимися и растворившимися в них еще и частичками-катышками черной туши и образовавшими же на месте синих синяков под глазами уже черные и круги. Не хотела же красить! Но и с собой ведь не взяла. Однако… судьба. Вот и панда вышла на прогулку… по цирку… уродов среди клоунов. Ну да… Конечно. Цирк ведь уехал. Забрал с собой и зоопарк. А мы вот остались! Все умрут… со смеху, конечно же… а мы… – невесело рассмеявшись, брюнетка поджала губы и хлюпнула носом, стараясь теперь наоборот разметать волосы и набросить их как можно больше и плотнее на лицо, словно и прячась же за ними как за завесой и ширмой. Но и не за шорами и шторой, чтобы все же хоть что-то еще и видеть. Если уж и не кого-то. Сделав же все это больше как раз таки для последнего и против же последних. И пытаясь же теперь вдыхать-цедить воздух через нос, а выдыхать-выплевывать через сомкнутые губы с челюстями. Будто пропуская же воздух через фильтр-барьер и очищая же его таким образом. Удерживая же при этом дождь, как и свежий воздух с озоном, подольше в себе как при поступлении и входе, так и при выходе. – Видят… Видят же все это. Как и опускающуюся голову, чтобы это же все спрятать… И спрятаться. Но… Но ведь поздно! Все явки сданы и пароли засвечены… Не палите, теперь же все спокойно, как в Багдаде, и отмечайте же галочками! И затем уже ведь только и говорите: «А моя жизнь, на самом-то деле, и не так уж плоха… Я ведь не плачу. А значит – все хорошо! Еще один день прожит не зря! И еще один прожить так же ведь можно. А там – и еще один. И еще…». Вот только: «Зачем? Да и за что? Кому?». Кто ответит? А кто и спросит?

Глава 3

* * *

Укутавшись и буквально утонув нижней частью лица в поднятом же сейчас вороте своей же черной кожаной куртки, и идя, а больше даже и ковыляя-прихрамывая на левую ногу по бульвару с опущенной к серому же асфальту головой, темноволосая девушка не замечала не то что верениц магазинов и кафе, ресторанов и баров, клубов, мигающих разноцветными светодиодными вывесками и простирающихся же по обе стороны от нее, но и идущего с той же скоростью, что и она, прямо же как и в задачке про поезда, на нее рыжего парня, витавшего же до этого в облаках из собственных же мыслей не хуже, чем и она же сама, но и до очевидно все-таки произошедшего между ними столкновения после.