Чернила

— Вы, наверно, не догадываетесь, почему я вас позвал? — спросил он, зачем-то взмахнув своей дорогой ручкой.

— Нет, — призналась Зульфия, — но вы же мне объясните, правда?

— Правда, — сказал он бодро, снова взмахнув ручкой. С ее пера сорвалась чернильная капля и, пролетев довольно приличное расстояние, шмякнулась на стол перед Зульфией. И она, и Барашкин проводили ее взглядом.

— Стол испорчен, — сказала Зульфия равнодушно. Внутри он была напряжена, сжата, как пружина в руках у часовщика.

— Это вы верно подметили, — вдруг развязно подмигнул ей вице-губернатор.

Он встал со своего кресла и, обойдя приставной стол с другой стороны, остановился напротив Зульфии.

— Представьте, что этот предмет меблировки, сделанный из редких пород дерева и отполированный приходящей уборщицей — это город Б. А вы… Вы — чернила, — Барашкин ткнул пальцем в каплю и размазал ее. Зульфия прерывисто вздохнула: не зря он начал с метафоричного размазывания ее по столешнице.

— Так вот, — продолжал он, — если вам позволить летать там, где вам вздумается, вы испортите весь стол и сведете на нет труд множества людей.

«Ах, вот оно что!», — подумала Зульфия. Метафора показалась ей неправдоподобной, и, если честно, довольно глупой, но она благоразумно промолчала.

— Вы — чернила, — снова повторил он, — если перефразировать, то вы — «чернилы». Вы и ваш якобы фотограф Анфиса Заваркина. Вы очерняете и пачкаете наш город добра и благополучия для собственной потехи…

Ехидные слова рвались у Зульфии с языка. Ей хотелось напомнить, что не она потехи ради «обезводила» в самую жару целый поселок с живыми людьми. Не она давала идиотские комментарии и не она присылала ничего не значащие отписки в ответ на вполне вменяемые запросы. И не она сейчас врет и выкручивается, пытаясь представить все случившееся нелепостью, недоразумением, не стоящим внимания.

Но Зульфия не решилась озвучить свои мысли. Она лишь повела бровью, давая знать всматривающемуся в ее лицо Барашкину, что ожидает продолжения.

— Я хочу, чтобы вы работали на меня, — наконец выпалил он и замолчал. Зульфия поняла, что время реагировать.

— Мне нужны подробности, — сказала она, пытаясь сгладить модуляции своего голоса и не дать пробиться негодованию. Она догадывалась, что если отказаться тут же, «не отходя от кассы», да еще и присовокупить несколько крепких словечек, то вице-губернатор, как выражается Заваркина, сотрет ее в порошочек.

Барашкин, будто поняв, что компромисс возможен, вернулся в свое кресло и расслабился.

— Город выпускает газету под названием «Благая весть», — начал он, — ничего особенного, очередной листок с городскими новостями. Я хочу, чтобы вы взяли ее под свое крыло и, как исключительно чуткий руководитель, превратили ее в нечто стоящее. Не буду скрывать: задача сложная. В штате предусмотрено всего две ставки: вас, редактора и начальника, и одного журналиста. Временами к вам на практику будет направляться интерн, выпускник журфака, которого вы сможете обучить всем премудростям профессии. Я считаю, что для вас «Благая весть» — это шанс раскрыть все свои таланты: и как руководителя, и как педагога, и как журналиста.

Вице-губернатор сделал паузу и Зульфия поняла: Барашкин пытался играть на ее тщеславии и желании блеснуть и выделиться из местной серой журналисткой братии, скучной как подложка под замороженной курицей. И она с удивлением обнаружила, что не прочь принять этот вызов. К тому же, владелец «Причудливых новостей», который поимел немало проблем из-за ее самодеятельности, дал ей понять, что рано или поздно укажет ей на дверь. Причем, скорее, рано, чем поздно.

— Но у меня есть условие, — голос Барашкина стал вкрадчивым, — вы возьмете на ставку журналиста определенного человека.

«Ага!» — возликовала та часть Зульфии, что была помешана на конспирологии, — «соглядатай!».

— Это не то, о чем вы подумали, — Барашкин будто прочитал ее мысли, — я хочу, чтобы вы взяли на работу вашего фотографа Анфису Заваркину. Нельзя дать пропасть такому таланту.

Барашкин улыбался, а Зульфия опешила. Не потому, что не хотела работать с Анфисой, а потому что не ожидала такого поворота. Да, фотографии были замечательные, но это не повод делать из Заваркиной журналиста.

— Мне нужно время, — сказала она. Барашкин встал и застегнул пуговицу на пиджаке, давая понять, что не против окончания аудиенции. Он подошел к поднявшейся со стула Зульфие и протянул ей руку.

— Не тяните с ответом, — он снова развязно подмигнул ей. Зульфия, пожала протянутую влажную кисть, и, борясь с желанием немедленно вытереть руку об джинсы, вышла из кабинета, коротко кивнув на прощание.

В голове у нее в залихватском танце кружились вопросы. Зачем ему понадобилась Заваркина? Сколько ей будут платить? Ждут ли от нее каких-то особенных материалов? Или от нее требуется только сидеть, клепать дурацкие статейки и помалкивать? Стоит ли ей согласиться на непыльную и легкую работенку, презрев свои стремления вырастить на плодородной почве города Б настоящую журналистику?

Она не могла посоветоваться с Анфисой или Васей. Зульфие казалось, что лучше всего будет оставить ее будущее соглашение с вице-губернатором втайне от обоих. И, не найдя другого выхода, подавив стеснение, она набрала «эсэмэску» Зузичу, попросив о встрече. Она написала, что хочет попросить у него совета в одном важном вопросе, и тот с радостью согласился, написав, что заедет за ней после работы.

Зульфия отметила про себя, что ответная «эсэмэска» пришла почти сразу же. Он ждал ее звонка? Или чатился с другими женщинами, когда пришло ее сообщение? В ее голове снова завертелись вопросы, но она решительно отставила их в сторону: на этот раз она не будет ничего портить беспочвенными подозрениями и прочими женскими слабостями. Все ведь так хорошо…

Зульфия снова вернулась к решению, которое ей предстояло принять, и почувствовала какое-то странное веселье. Несмотря на кучу вопросов без ответа, глухое презрение к Барашкину, негодование за попытку свалить на нее вину за случившееся в Дубном и прочие вещи, которые портили ей жизнь, она, Зульфия, все-таки блеснула.

Так или иначе, она заявила о себе.

***

— Очевидно, она, как редактор, умеет управлять Заваркиной, — предположил Барашкин.

Федор Гаврилович Кравченко зашел к нему в кабинет под конец рабочего дня. Вице-губернатор понял, что если начальник отложил все дела и погнал свою английскую машину в такую жару из пригорода, то разговор предстоит серьезный.

Но губернатор был настроен благожелательно. Ему уже успели доложить, что история с Дубным больше не повториться, что «чернилы» обезврежены (Барашкину очень понравилось играть словами) и что никто больше не вторгнется в его частные владения без особого на то разрешения и не заговорит с его дочерью. Последнее Кравченко подчеркнул особо.

— Я понимаю желание этих падальщиков нарыть как можно больше свежих трупов… — говорил он задумчиво.

— Хуже всего, что они и старыми не побрезгуют, — позволил себе вклиниться Барашкин. От властного гласа, которым он разговаривал с Зульфией, не осталось и следа: сейчас он был сущий мед.