Чернила
Шрифт:
— Я знаю, что ты не спишь, — тихо сказала она и включила маленький абажур, стоящий на бортике ванны.
Зульфия похолодела, но на всякий случай открыла глаза. Она повернулась на другой бок и посмотрела на непрозрачную стеклянную ширму. Ей показалось, что Анфиса говорит по телефону.
— Иди сюда, — позвала ее вдруг появившаяся из-за ширмы стриженая голова. В предрассветных сумерках выражения лица было не разобрать, но по тону было слышно, что Заваркина улыбается.
Зуля нашарила на тумбочке свои очки и водрузила их на нос. Она встала, завернулась в плед и неслышно подошла к Анфисе.
— Ты меня теперь убьешь? — нервно спросила она.
— Ты умная, ты бы сама все поняла
— Вы ведь не родственники? — взмолилась она. Мысль об инцесте была ей отвратительна до слез.
Заваркина отрицательно покачала головой. Зуля облегченно вздохнула и заметно повеселела.
— У нас очень долгая и запутанная история, — сказала Анфиса, — нам проще и удобнее было называться братом и сестрой с двенадцати лет. Я прошу тебя и впредь о нас думать именно так.
Зуля открыла было рот, но Анфиса опередила ее.
— Я тебе обязательно все расскажу, — пообещала она, — не упущу ни одной детали. Но не сейчас. Сейчас мы просто хотим мирно, спокойно и, прости господи за вульгарность, сыто пожить.
Зульфия кивнула и вдруг, повинуясь внезапному порыву, обняла Анфису. Он не могла сейчас подобрать слов, чтобы выразить то, насколько она благодарна за доверенную ей тайну.
Глава вторая
Подвигами, как известно, злоупотреблять не стоит. Иначе можно привыкнуть к геройству и прожить всю свою жизнь безымянным страдальцем. Зульфия установила геракловский лимит: не больше двенадцати в год.
Но уже к концу этой недели она чувствовала себя вымотанной. Помимо подъемов в семь утра, каждый из которых уже тянул на отдельный подвиг, она выдержала ромовую вечеринку у Заваркиных, от которой на утро болела печенка, и умудрилась подчистить накопившиеся «хвосты»: ей не терпелось съездить в Дубный — поселок, оставшийся без воды. Поэтому утром в четверг усталой Зуле казалось, что придется либо похерить ограничения на великие свершения, либо просидеть тихо остаток года.
Кляня весь свет, она проснулась по будильнику, и, не нашарив левый тапочек на коврике у кровати, в раздражении запустила правым прямо на книжную полку. Она сводила себя в душ и позволила кофе убежать из турки, нашла в шкафу чистую и немятую одежду и заела раздражение бутербродом. К девяти заявилась в редакцию, планируя отправить двух девчонок-журналисток с заданиями и в тишине, под сигаретку составить план номера.
Ее офис был страшной съемной комнаткой в обшарпанном бывшем НИИ. Зуля однажды поймала себя на мысли, что никогда не работала там, где был бы сверкающий пол и занавески, подходящие к мебели. Ей доставались только душные прокуренные коридоры, заваленные строительным мусором, рассохшиеся окна и стены, крашенные масляной краской в омерзительно-зеленый.
Они договорились встретиться с Заваркиной в час дня: Зульфия решила поехать в «обезвоженный» поселок в самое пекло, чтобы фотографии получились драматичнее. Ей виделась растрескавшаяся земля, обветренные лица людей, старушка в пыльном платке, утирающая слезы сухонькой ручонкой, раскрасневшаяся беременная деваха, изнывающая от духоты и жажды. Воображая весь этот постапокалиптический ужас, Зульфия разве что в ладоши не хлопала: она предвкушала сенсацию.
Заваркина зашла в комнатку и с отвращением оглянулась по сторонам.
— Я забыла, как это противно, — скривилась она.
— Что именно? — рассеянно переспросила Зульфия.
— Работать, — ответила Анфиса и уселась на стул, стоящий у двери. Тот предательски
хрустнул.— Я сейчас я кое-что отправлю начальству, и поедем, — хозяйским тоном заявила госпожа Редактор. Она отчаянно важничала, но Заваркина, привыкшая к ее стилю общения, равнодушно принялась перелистывать фото в старой Васиной камере, то и дело улыбаясь каким-нибудь кадрам.
— Жарко, — вдруг сказала она, и провела рукой по стриженой голове, словно смахивая с нее пыль.
— Ой, побыла бы ты здесь в июне! — улыбнулась Зульфия, — вот это была красотища: духота, тополиный пух мечется по кабинету, и еще этот монстр оглушительно хрюкал. Теперь, слава Богу, сломался, — Зульфия махнула рукой на допотопный кондиционер. Окно, на котором он висел, было огромное и страшное, как существование жителей стран третьего мира.
В отличие от прошлого лета, которое неумело сочетало сорокапятиградусную жару с ураганами, нынешнее выдалось самым обыкновенным: с самой обыкновенной жарой, с самым обыкновенным палящим солнцем и самыми обыкновенными душными ночами. Пыльный и раскаленный городской воздух, в котором висела белая и плотная цементная пыль, едва ли был пригоден для дыхания. Зульфие все время хотелось умыться, а лучше — окунуть туловище целиком в прохладную воду и ходить мокрой до наступления сумерек.
— Я не представляю, как в такую жарищу сидеть вообще без воды! — вознегодовала она, когда дряхлый автобус высадил их на центральной площади Дубного, — да еще и беременной!
Анфиса хрюкнула что-то невнятное в ответ. Она оглядывалась по сторонам.
— Ты была когда-нибудь беременной? — поинтересовалась она.
— Нет! — воскликнула Зульфия и тут же засмущалась своих интонаций. Ее «нет» прозвучало, будто предположение, что она может забеременеть, оскорбляло ее как человека.
Заваркина с любопытством посмотрела на нее.
— Ну, буду же когда-нибудь! — поправилась Зуля, — а ты?
— Меня забавляет мысль, что во мне могут завестись дети, — Заваркина пожала плечами, — но тогда нам придется уехать из города…
Зуля вспомнила о доверенной ей тайне, и в ее голове помимо воли завертелись картинки. Самой яркой из них было видение, в котором Асю и Васю закидывают на Главной площади камнями, обвинив в инцесте. Зуля помотала головой и выкинула эту чушь из очереди на обдумывание: она не хотела отвлекаться от дела.
— И представь себе — летом, в жару и без воды, — вернулась она к теме, — ад же!
— Ладно, пойдем и найдем угнетенных граждан, — Заваркина снова огляделась по сторонам, — куда идти-то?
Зуля махнула рукой, и они медленно побрели мимо пыльных пятиэтажек, которыми была застроена западная половина Дубного. Восточная половина состояла из особняков, солидных и не очень, и Зульфия знала, что среди них затерялся скромный домик главы города Б.
— Нас там кто-нибудь ждет? — скучным голосом спросила Заваркина, пнув камешек красным кедом.
— Да, внучка Ольги Алексеевны, та беременная бедняжка, встретит нас у подъезда.
Внучка, отекшая блондинка с жидкими волосенками на седьмом месяце беременности, переминалась у подъезда на своих слоновьих ногах. Она постно кивнула и молча завела их в прохладное нутро подъезда.
Ни Ольга Алексеевна, ни ее квартира не производили впечатления чего-то побитого жизнью и глубоко несчастного, что расстроило Анфису. Зульфия же приободрилась, узрев вместо предполагаемой маразматической старушки чопорную пожилую даму с аккуратно уложенными и старомодно подсиненными седыми волосами и французским маникюром. Она восседала на диване в большой светлой комнате среди своих изображений: ее фото украшали книжные полки, тумбочку и письменный стол, а на стене висел ее огромный портрет — на холсте и маслом.