Черное Солнце. За что наказывают учеников

Однако то была лишь иллюзия. Дыхание Учителя постепенно замирало. Он дышал все реже, с большим трудом: болезнь превращала каждый новый вдох, каждый глоток драгоценного воздуха в настоящее испытание. Учитель боролся за него в одиночку, а Элиар… увы, как и совсем недавно под завалами Красных скал, ничем не мог помочь.

Учитель никогда не знал поражения. Но… прямо сейчас на его глазах Красный Феникс проигрывал самую важную свою битву — битву за жизнь.

Чтобы еще хоть ненадолго удержать наставника на этом свете, Элиар был готов на все, но в действительности мог сделать только очень немногое: находиться рядом, крепко держать за руку, говорить успокаивающие слова, в надежде, что они приносят обреченной душе хотя бы слабое утешение. Если бы только было возможно принести в жертву самого себя, чтобы спасти Учителя, чтобы спасти весь этот умирающий, захлебывающийся болью несчастный мир, он принял бы смерть без сожалений. Но, увы, небожителей не интересовала его неблагая жертва. Черное, лишенное всякой чистоты солнце восходило по его венам, тысячелепестковый черный лотос проклятия распускался в его крови.

Он мог бы принести в жертву не себя, а невинного чистокровного Совершенного или, если задаться целью, могущественного Первородного — Игнация или Аверия. Но Элиар понимал: даже если небожители снизойдут и примут подношение чистой крови, это не удовлетворит их полностью, не остановит черный мор. Возможно, замедлит его, заставит поутихнуть ненадолго, но не остановит. К тому же Учитель был уже заражен, а зараженных в любом случае не исцелить. Речь шла лишь о том, чтобы снизить количество смертей и отсрочить неминуемую гибель человеческой цивилизации.

Увы, в глазах высших обитателей Надмирья исключительной ценностью обладала жизнь одного только Красного Феникса, жизнь носителя благословения, получившего его из рук самого Илиирэ, пресветлого владыки миров. На всем Материке вернувшийся из небытия его светлость мессир Элирий Лестер Лар оставался единственным жрецом Красного Солнца, единственным преданным последователем древних богов, покровительствовавшим когда-то Лианору и его народу.

А потому только лотосная кровь Учителя, законного наместника небожителей на земле, имела силу великой искупительной жертвы.

В этом заключалась ужасная несправедливость и горькая ирония: Красный Феникс мог спасти всех, но только не себя. Для того, чтобы избавить Материк от проклятия черного мора, Учитель должен был принять смерть, отказаться от жизни, которую даровал бы остальным. Он мог обменять свою жизнь на жизнь целого мира. Но сейчас, когда умирал он сам, никто другой не в силах был помочь, никто другой не мог занять его место на алтаре… страшное и почетное место.

Никто другой не мог совершить то, что было подвластно Красному Фениксу.

В смятении и гневе Элиар не мог допустить даже мысли об этом, но отрицать очевидное более стало невозможно: да, Учитель снова умирал из-за него. Надежды на избавление не было: ужасное проклятие тянулось за ними из жизни в жизнь. Порочный круг, из которого нельзя вырваться, вновь замыкался. Нужно было попытаться сделать хоть что-то, испробовать хоть что-то, чтобы спасти Учителя… но Элиар с ужасом и отчаянием понимал: он совершенно бессилен. Он мог бы разбить руки в кровь, но не преодолел бы разделяющей их с наставником незримой преграды — смерти.

Скоро они останутся по разные ее стороны навеки.

Словно в давешнем жутком сне, Элиару оставалось только беспомощно наблюдать, как жизнь покидает тело его дорогого Учителя, — и исчезать вместе с ним.

Глава 39

Журавль летает высоко

Эпоха Черного Солнца. Год 359. Сезон, когда зерна прорастают

Показываются побеги бамбука. День тридцать восьмой от пробуждения Бенну. Цитадель Волчье Логово

*черной тушью*

Некоторые вещи причиняют слишком много боли, чтобы с ней можно было справиться.

Всю свою душевную привязанность Элиар поместил в одного человека — и не мог потерять его. Он не мог опять держать в руках бесчувственное тело, в котором уже не было Учителя, не мог передать его Яниэру для проведения посмертных ритуалов… не мог перенести осознание того, что никогда впредь не увидит Красного Феникса живым. Это окончательно разрушило бы то немногое, что от него оставили две предыдущие смерти его светлости мессира Элирия Лестера Лара.

Элиар обреченно замирал в тоске, словно бабочка в предзимье. Он больше не знал, что ему делать. Он не был готов вновь существовать без наставника.

Конечно, можно было снова ждать подходящего дня, растить подходящий сосуд, уповая, что и в третий раз душа откликнется на зов… Но шансы на успех казались призрачными. Слишком многое изменилось, и на сей раз надежды не было: черный мор убивал не только Учителя, но и весь мир.

Душевная боль достигла пика и застыла, ледяная хватка отчаяния стиснула мятущийся разум. Со щемящим сердцем, с мукой Элиар смотрел и смотрел на умирающего наставника.

Еще долго он стоял у кровати, не поднимаясь с колен, не замечая ничего вокруг, не выпуская из своей руки безжизненную ладонь Учителя. Зловещее ожидание истощило, выпило все силы: от него словно бы осталась одна только хрупкая пустая скорлупа. В какой-то миг, подняв голову и устремив взгляд в недавнюю белую круговерть за окном, Элиар увидел лишь тьму и понял, что в городе уже приютилась ночь.

На прощание поцеловав руку Учителя, Элиар поднялся и ненадолго вышел, притворив за собою двери так тихо, будто боялся разбудить. Не сразу он заметил, что Яниэр не ушел, а продолжает стоять тут же, неподалеку от входа в опочивальню, по-видимому, ожидая его появления. Первый ученик выглядел еще более уставшим и осунувшимся, чем утром. Но даже крайняя степень утомления не смогла стереть печаль с его бледного лица.

— Ты что, был здесь все это время? — стараясь стряхнуть с себя слабость, грубовато спросил Черный жрец, остановившись.

— Отдал нужные распоряжения и вернулся, — слабо улыбнулся в ответ Яниэр. — Хотел скрасить твое одиночество.

Элиар покачал головой, удивленный несвойственным Яниэру доброжелательным отношением.

— Иди отдыхать, Первый ученик, — отрывисто велел он. — Впереди еще много забот. Не волнуйся, я буду здесь, подле Учителя. Если что-то случится, тебе дадут знать.

Яниэр приблизился и, не говоря лишнего, мягко положил ладонь ему на плечо. Так было лучше всего: утешительные слова только мучают и растравляют душу. Возможно ли слушать их без боли, без горечи?

К тому же Первый ученик, должно быть, не меньше его самого подавлен и нуждается в утешении. Несмотря на всегдашний холодный и неприступный вид северянина, Элиар был уверен: боль грядущей утраты свила гнездышко и в его сердце. Не показанные никому слезы прочертили влажные дорожки на его лице.