Черное Солнце. За что наказывают учеников

Черный жрец безмолвствовал, будто не расслышал отнимающих надежду слов. Нет, невозможно! Он так долго ждал новой встречи с Учителем, а теперь тот покинет его навсегда… разве это справедливо? Его мечта, его наивная сказка длиною в четыреста лет пропала в один миг, превратилась в мимолетный снег, который исчезнет, истает без следа, как только выглянет солнце.

— Исцелять физическое тело, увы, далее бесполезно: оно слишком слабо, — с явным усилием выталкивая эти слова, продолжил Яниэр. Деликатный, чуть грассирующий голос северянина стал хрупким, точно хрусталь… ломкий голос этот неожиданно подействовал на Элиара как удар хлыста, так, что он отшатнулся. — Жизнь покидает Учителя. Очень скоро его… не станет.

Элиар бросил донельзя встревоженный взгляд на наставника: сквозь неплотно прикрытые муаровые занавеси под купол балдахина лился неясный жемчужный полумрак сегодняшнего снежного утра. Узкое лицо Совершенного было бесстрастно и похоже на маску, а кожа, кажется, стала еще бледнее, еще прозрачнее. Черно-серебряные волосы рассыпались по подушкам, остатки недавно выпитого снадобья влажно мерцали на четко очерченных губах. На изящной молочно-белой шее отчетливо проступали черные вены. Смотреть на них было больно.

Элиар почувствовал, что нервы сдают. Так, значит, там, в разрушенных заклятием Красных скалах, было последнее чародейство великого Красного Феникса Лианора? Объединенными усилиями они сотворили барьер, который в конечном итоге спас жизнь только ему одному? Это просто немыслимо!

Не желая думать об этом, Элиар тряхнул головой и заботливо поправил и без того лежащее идеально покрывало.

— Твоя черная магия очернила и извратила лотосную кровь Учителя, — словно в подтверждение его мыслей, тихо продолжил Яниэр. В бесстрастном тоне его не было ни малейшего намека на упрек и от этого как будто становилось еще невыносимее, еще мучительнее. — Он при смерти. Мне жаль, но Учителю ничем нельзя помочь. Выздоровление или даже замедление болезни более невозможно. Я говорю это как лучший врачеватель Материка, как великий жрец и как Первый ученик Красного Феникса Лианора. Я провел бессонную ночь подле него, прежде чем решиться на этот разговор. Все кончено, Элиар.

Губы его светлости мессира Элирия Лестера Лара чуть приоткрылись, и изо рта вытекла тонкая струйка крови. Незнакомой, совершенно черной крови, не имеющей священного аромата красного лотоса. Яниэр аккуратно промокнул ее салфеткой и вновь обратил на Элиара прозрачные как лед глаза.

— Я не сдамся, — сухо отрезал Черный жрец, отвечая на невысказанный вопрос.

Яниэр покачал головой.

— В твоих венах течет тьма, и ею была осквернена благословенная кровь Учителя. Отрава проникла глубоко и сумела добраться до сердца. Увы, теперь остается лишь ждать и готовиться к худшему. Мне тяжело нести такие злые вести, и я понимаю, как тяжело принять их… но попытайся отпустить прошлое. Учитель очень слаб и продолжает слабеть с каждым вздохом. Без постоянного очищения крови и вливания жизненной энергии он бы уже покинул нас. Но даже моих усилий недостаточно, чтобы помочь: воздействие черного цвета необратимо. Кровь Учителя не успела полностью вызреть и превратиться в лотосную, и, боюсь, завершения этого превращения мы не дождемся. Я прикажу подготовить погребальные дары, похоронную ладью и все необходимое для последних церемоний.

Элиар вскинул на него полный боли и гневного презрения взгляд:

— Ты всегда был к нему ближе всех… и смеешь поступать с ним так? В такой час ты смеешь отстраниться и отказаться от борьбы? Смеешь снова предать Учителя?

С невыразимыми чувствами Яниэр посмотрел ему прямо в глаза, будто пытаясь отыскать слова, которых не существовало. Так и не подобрав ничего стоящего, северянин наконец взял себя в руки и горько улыбнулся, этой странной, застывшей на губах неестественной улыбкой словно бы желая отгородиться от Элиара и его боли. Только что-то в надломленной позе обычно горделиво державшегося Первого ученика выдавало огромную растерянность и печаль.

— То, что должно произойти, произойдет, — без выражения, неестественно ровным и спокойным голосом сказал наконец Яниэр. — Если сможешь, прими это и смотри в грядущее без страха, без надежды.

Туго натянутая меж ними стеклянная сеть попыток примирения дрогнула и разбилась. От прозвучавших циничных слов Элиара передернуло. Он круто развернулся на каблуках, а в следующий миг почти потерявший контроль рассудок накрыла волна бешенства: внезапно удлинившиеся боевые когти дракона вцепились Яниэру в плечо: черненая сталь с легкостью разрывала не только расшитую серебром ткань, но и кожу, и мышцы. На белоснежных одеждах обличающе показалась алая кровь, весь рукав в несколько мгновений промок и отяжелел. Яниэр поморщился от боли, но не сделал попытки вырваться или как-то оправдать себя, без слов принимая всю доставшуюся ему ярость Великого Иерофанта.

Молчание Первого ученика вместо ожидаемых оправданий взбесило Элиара еще больше:

— Как смеешь ты вести себя так отстраненно, когда Учитель еще жив? — почти зарычал он. — Как смеешь быть столь спокоен и равнодушен и говорить о нем как о мертвеце? Убирайся прочь и не смей после этого называть себя его Первым учеником!

Яниэр поджал губы, перестав прятаться за холодной, но беспомощной улыбкой.

— Мне тоже больно, Элирион, — негромко отозвался он наконец. — А видеть твою боль и быть не в состоянии помочь — поверь, от этого мое сердце разрывается вдвое сильнее. Но я не могу сделать для исцеления больше, чем уже сделал. Дальнейшие усилия не принесут никакого эффекта. Мне будет лучше заняться другим: кто-то должен провести положенные церемонии и воздать Учителю дань уважения. С твоего позволения я велю зажечь свечу последнего вздоха и начать бдение, дабы проводить душу Учителя со всеми достойными почестями.

Элиар вздрогнул и замолчал. Свеча последнего вдоха зажигалась, когда умирающему оставалось совсем недолго. Она должна была угаснуть вместе с дыханием Учителя — и сообщить всем о его кончине.

— Убирайся! — опомнившись, со страшной злостью вскричал Элиар. Отпустив соученика, он оттолкнул того к двери с такой силой, что едва не опрокинул на пол. В слепом гневе Черный жрец почти не контролировал себя. — Прочь!

— Я удалюсь, чтобы ты мог попрощаться наедине, — голос Яниэра стал совершенно бесцветным. — Когда нашего Учителя не станет, позволь мне остаться с телом и оплакивать его за нас обоих. Для тебя это будет слишком тяжело, поэтому будь с ним, пока он жив.

Повернувшись в сторону недвижно лежащего Красного Феникса, он добавил едва слышно:

— Спите спокойно, достопочтенный Учитель.

С этими скорбными словами на устах Яниэр низко поклонился и вышел, скрывая проступившие на глазах слезы.

Учитель, конечно, безмолвствовал. Неизвестно, слышал ли он в своих предсмертных грезах последнее прощание Первого ученика… а вот Элиару оно проникло глубоко в душу, чтобы в мгновение ока сжечь ее дотла. В одном проклятый Яниэр был прав: тяжелая болезнь Учителя вытащила из наглухо закрытого сердца Черного жреца все тайные переживания, все спрятанные чувства. Дважды пережитая им прежде смерть Учителя многократно обострила страх, и бороться с этим страхом стало почти невозможно. Неужели впереди только новые потери? Вот-вот душа Учителя выскользнет из разрушающегося тела и отправится в небытие. Утонченная, возвышенная и непостижимая душа, которую подчас было так сложно понять. Тот, кого он так жаждет удержать, скоро станет лишь тенью…

Подойдя ближе, у изголовья кровати Элиар преклонил колени и робко коснулся ладони Учителя, взял ее трепетно, словно бабочку, — совершенно безжизненную, ледяную на ощупь ладонь. Нет, он не мог, подобно слишком трезвомыслящему Первому ученику, покинуть наставника в такой момент, оставить Красного Феникса одного в безжалостном холодном сне… Он знал: это был сон смерти.

Элиар принялся осторожно растирать изящные пальцы и, в конце концов добившись некоторой теплоты, принял ее за хороший знак и немного успокоился. Держа Учителя за руку, Элиар о чем-то ласково разговаривал с ним вполголоса, не в силах, как подобало в смертный час, обратиться с молитвами к вечным обитателям Надмирья, не в силах отыскать в своем сердце нужных слов. Сердце и разум его совершенно опустели. Да и просить о чем-то небожителей было без толку: они не преклонят слуха к просьбам злостного нарушителя древних законов. Нечистые молитвы жреца Черного Солнца, отступника и еретика, уж конечно останутся без ответа. Он мог преподнести небожителям как дар только свою пустоту.

— Я не позволю вам снова исчезнуть. — Слова прозвучали как клятва — непритворно возвышенно, горько и тяжело.

Элиар вдруг осознал, что в глубине души всегда молился не далеким равнодушным богам, давно покинувшим земной мир и лишившим людей благословения, а тому, кто на самом деле владел его жизнью и его мыслями.

Воистину, в долгой жизни своей к добру или к худу он повстречал лишь одно божество… невыносимое надменное божество с глазами цвета холодного океана…

В бедном сердце своем выходец из Великих степей возносил молитвы только одному-единственному человеку, без чувств возлежащему сейчас на постели. Мертвенно-бледный, с пугающе запавшими щеками, с заострившимися чертами, его светлость мессир Элирий Лестер Лар завис между жизнью и смертью, как должен был зависнуть он сам, подпав под действие заклятия запечатывания души. Несмотря на трагичность ситуации, выражение лица Учителя оставалось очень благостным, умиротворенным, и смотреть на это было особенно больно. На последней границе наставник казался мирно спящим.