Черные бароны или мы служили при Чепичке
Шрифт:
— А как же Эвичка? — возразил Ясанек, — Думаешь, я могу у неё так показаться?
— Дружище! — захохотал Кефалин, — Ты за последние два года вообще смотрелся в зеркало? Видел, как ты выглядишь в форме?
А потом настала пора вернуть государству то, что ему принадлежит. Старшины, кладовщики и другие канцелярские крысы развили небывалую активность и их все моментально возненавидели. Это, впрочем, в данный момент было неважно. Важнее было то, что солдаты должны были сдать всё обмундирование и амуницию в том количестве, в котором получили, что не очень хорошо получалось. Множество рубашек и других частей одежды были выменяны на сигареты или алкоголь, что-то пропало или было утеряно при частых переездах, нельзя не упомянуть и деятельность криминальных элементов, чья привычка
Короче говоря, многих вещей недоставало. Само собой, можно было бы за них заплатить, но требуемые суммы многократно превышали фактическую цену исчезнувших предметов, и были так неслыханно высоки, что никто платить не собирался. И оставалось одно. Забыть про воспитание, решительно подавить голос совести и ограбить своих товарищей.
В роте начали красть, и таким неслыханным образом, что это было даже забавно. Кулак Вата ночью был полностью обчищен, но уже через сутки имел всё, что требовал устав и даже кое-что сверх того. При этом ему пришлось идти на работу без рубашки, потому что краденое бельё было ему так мало, что все попытки впихнуть в него своё могучее тело окончились полным провалом.
У Кефалина остался пустой сундук. Лишь на дне лежал какой-то поясок, который должен был бы что-то поддерживать, только вот что бы это ни было, оно тоже безвозвратно сгинуло.
— Тебе надо накрасть всё обратно, — посоветовал Салус, — Если хочешь, я тебе помогу.
Кефалин не хотел.
— Кто добрых советов не слушает, тому не поможешь, — сказал Салус, — Кто о себе не может позаботиться, тот за это поплатится! Когда евреи окончательно придут к власти, олухи вроде тебя сдохнут под забором!
Старший лейтенант Перница снова пил. И не только. К всему прочему он сошёлся с пани Андулой из Чеканиц, на которую у него были серьёзные планы. Пани Андуле опротивел муж–алкоголик, поэтому она искала утеху в других местах, но нельзя сказать, что на этот раз ей повезло больше. Это можно объяснить только тем, что некоторые женщины выбирают определённый тип мужчин. Кунте в связи с этим вспомнил одну даму, проживавшую на границе Голешовиц и Летны, которая хоть и была ростом около ста восьмидесяти сантиметров, испытывала слабость к маленьким, тощим мужчинкам, а все её мужья были жокеями.
Так и пани Андула, которой осточертел алкоголик, бок о бок с которым она жила уже седьмой год, была очарована другим алкоголиком, который был хоть и не хуже, но и никоим образом не лучше.
Перница сиял.«Теперь у меня есть девка», — причмокивал он, — «Прямо такая, как мне нужна. Не женщина, а кобыла! Всем пожелал бы эту стерву испытать в постели!»
Лейтенант Перница отхватил себе слишком большой кусок счастья и слишком жадно от него откусывал, что не могло продолжаться долго. Какой-то завистник познакомил супруга Андулы с безобразиями, которые творятся в его доме в то время, пока он сидит за стаканом, и супруг принял новость с неодобрением. Он был крепкий, коренастого сложения, и хоть уже имел в крови несколько промилле, знал, в чём его честь. После ужина он, как обычно, пошёл в пивную, но уже не сидел там, по своей привычке, до закрытия, а выпил всего четыре пива и в начале десятого покинул заведение.
— Господа, не хочу попасть пальцем в небо, — ухмыльнулся бармен, — Но сдаётся мне, сегодня будет изрядная заваруха.
Он не ошибался. Супруг Андулы вернулся домой и обнаружил, что мужчина, лежащий в постели с его женой, ему вовсе не симпатичен. Схватив кочергу, он кинулся на офицера. Едва одетый Перница выскочил в окно, негалантно оставив Андулу на произвол судьбы, и помчался к Табору. Разъярённый муж с кочергой — за ним. Старший лейтенант не отличался физической формой и расстояние между ним и супругом Андулы уверенно сокращалось. Мысль о том, что он будет избит кочергой и обнаружен в одних трусах на берегу Лужнице, страшила Перницу. И, хоть Перница и сторонился воды, как мало кто другой, он прыгнул от ревущего мстителя в реку и переплыл на другой берег. Супруг Андулы швырнул в него кочергой и промахнулся совсем чуть–чуть. Изрыгнув немалую порцию ругательств, он отправился домой, чтобы отколотить
хотя бы пани Андулу.Старший лейтенант Перница оказался в относительной безопасности. Он щёлкал зубами и трясся от холода, потому что было немного ниже нуля, как это обычно бывает в декабре, а он никогда не состоял в каком-либо кружке моржей. Ему хотелось расплакаться, но это было неправильное решение. Надо было срочно вернуться в казарму, но при этом избегать центральных улиц Табора. Старший лейтенант решительно отправился в путь, но тут же завопил, потому что порезал ногу об старую ржавую кастрюлю. Тут он чуть не заплакал, но задерживаться было нельзя. Вода, стекающая по телу, замерзала, и трусы стали словно из жести.
Ни к чему лишний раз смаковать мучения офицера народно–демократической армии, попавшего в трудное положение. Известно, что старший лейтенант Перница добрался до казармы около половины одиннадцатого и приказал дежурному по роте заварить чаю. Однако, чай не помог, и через пару часов беднягу отвезли в больницу с воспалением легких. Первая рота вспомогательного технического батальона перед самой демобилизацией осталась без командира.
Лейтенант Троник протестовал. Уже в который раз он докладывал в Непомуки, что ситуация серьёзная, а он не может взять на себя полную ответственность за дальнейшие события в подразделении. Сложность обстановки общеизвестна, и даже двое офицеров не могли гарантировать гладкое протекание последних дней. Теперь это уже практически исключено.
— Что мне сделать, Троник? — спросил его по телефону Таперича, — Так во всех частях.
— Но ведь я политработник, — жаловался замполит, — Как я смогу выполнять трудные командирские задачи, которые наверняка встанут в ближайшие дни?
— А что, если командир пал в бою? — спросил Таперича, и, прежде, чем Троник успел ответить, повесил трубку.
Замполит злобно стиснул кулаки. Да, Таперича был в известном смысле прав. Если командир пал в бою, то его заместитель автоматически и без отговорок занимает его место. Но так же правда и то, что технические батальоны были устроены совсем не для того, чтобы воевать. Если бы дошло дело до войны, то пришлось бы провести тщательный отбор, опасных элементов отстранить, а при необходимости и ликвидировать. Сейчас же ситуация совершенно иная. Никого нельзя не то что ликвидировать, но даже и серьёзно наказать. Непомуки желают, чтобы увольнение солдат в запас прошло гладко и предупреждают перед осложнениями? А что может предпринять жалкий заместитель по политической работе, когда он всего один? Рота в последние дни может совершенно опуститься и предаться пьянству. И он должен противостоять всем безобразиям, и позволить себя избивать и пинать? Нет, это решительно ни к чему. Лейтенант Троник принял решение. Он сообщил старшине Блажеку, что неважно себя чувствует и пошёл в больницу на обследование. В госпитале его приняли приветливо и с пониманием. То ли, он у своих подчинённых научился симулировать, то ли с ним и вправду что-то случилось. Так или иначе, в подразделение он не возвратился и остался в стационарном отделении.
Теперь ротой командовал старшина Блажек, если это благородное слово вообще уместно тут употребить. С его вступлением в командование ротой служба практически закончилась.
Некоторые привычки, конечно, остались. По утрам группы солдат с большим опозданием трусили на стройку, и кое–где дело даже доходило до имитации трудовых усилий. Заканчивали, ясное дело, на час раньше, потом бойцы набивались в умывальную. Мылись они гораздо тщательнее, чем когда-либо, потому что потом следовало переодевание в гражданскую одежду и наступление на город Табор.
— Парни! — кричал старшина Блажек, сам одетый в хорошо сидящий тёмно–серый костюм, — С офицерами не драться, иначе всё пропало. Через неделю едем домой, ни к чему рисковать по мелочи.
Эти уговоры были, в общем, излишни. Солдаты, избавившись от формы, словно скинули волчьи, или скорее даже свиные шкуры, и преобразились в элегантных молодых людей, умеющих следить за собой. Некоторые шли к девушкам, некоторые направлялись в рестораны или просто в пивные, но к их поведению нельзя было предъявить никаких замечаний.