Черные бароны или мы служили при Чепичке

— Именно поэтому я и приехал к вам, — стенал лейтенант, — Чтобы вы мне помогли, пускай даже жёсткой, безжалостной критикой. Я не хочу оставаться в хвосте, но каким образом я должен политически воздействовать на банду пропойц и подонков?

— Вы так не говорите, товарищ! — закричал полковник, — И не теряйте из виду человека. Сегодня подонок, завтра, может быть, стахановец. Или герой труда! Человек развивается, когда мы на него правильно воздействуем. Товарищ Макаренко работал с беспризорными, и воспитал из них порядочных граждан Советского Союза. А если справился Макаренко, то почему не вы? Вам не хватает здорового честолюбия и большевистской решимости. Кто хочет зажигать, сам должен гореть! А вы только тлеете, а это начало стагнации. А от стагнации лишь один шажок к дезертирству, измене и сотрудничеству с неприятелем.

— Но я хочу гореть! — твердил лейтенант, — Я говорю о том, что я не могу сдвинуться, когда у меня такое начальство. Если бы у товарища Фурманова вместо Чапаева был старший лейтенант Перница…

— Он бы с ним справился, — загремел полковник, — Фурманов был честный, непреклонный большевик, и в любой ситуации шёл за светлой правдой мирового пролетариата. Вы не видите перспективы. Всякие сиюминутные детали ставите выше великих исторических перемен, что разворачиваются на наших глазах. Вас дезориентируют мелочи. Посреди мировой революции, которая потрясает основы прогнившего капиталистического мира, вы колеблетесь и спотыкаетесь. Вы должны исполниться энтузиазма, который поведёт вас вперёд, навстречу радостному завтра. И только потом вы сможете увлечь за собой остальных, тех, у кого до сих пор шоры на глазах. Читайте советскую литературу, штудируйте ежедневную печать и регулярно участвуйте в трудовых бригадах. Это вас закалит и сделает вас способным преодолеть самые трудные проблемы!

Полковник жестом дал лейтенанту понять, что закончил.

Замполит встал»смирно».

— Спасибо вам, товарищ полковник, — сказал он с чувством, — Вы мне очень помогли. Я многое вынес из нашего разговора. Разрешите идти.

В тот вечер лейтенант Троник впервые за долгое время сильно напился.

Все видели, что Душан Ясанек втрескался в Эвичку Седланкову так, что это принимает опасные масштабы. Он ходил по стройке, как лунатик, шептал себе под нос любовные стихи, падал в канавы, цеплялся одеждой за торчащие из досок гвозди и однажды чуть не утонул в цементе. Некоторые бойцы держались со снисходительным пониманием, иные завидовали или зубоскалили. Но Душана Ясанека посторонние мнения не интересовали. Когда он больше всего на свете любил социалистический строй, то всем его навязывал, но Эвичку Седланкову он берёг только для себя.

В этот раз к Душану прицепился кулак Вата.

— Слышь, редактор, шёл я тут как-то по городу, — начал он, — и видел там двою девчонку, как она заглядывалась на какого-то гражданского. Я теперь и гроша не дам за то, что она тебе не изменяет.

Ясанек эту провокацию оставил без ответа и сосредоточенно мешал раствор.

— Ты, небось, думаешь, что она божья невинность, — подзуживал его кулак, — ничего не видишь, не слышишь, строчишь для неё душещипательные стишки, и даже не наберешься смелости её как следует потрогать. Только такой женщине нужен нормальный парень. Ты у неё для вздохов и признаний в любви, а какой-нибудь повеса у тебя за спиной её драит.

Ясанек покраснел, но сдержал себя.

— Ты лжёшь, — сказал он, помедлив, — И закончим этот разговор.

Но кулак и не подумал. Он решил подразнить влюблённого солдата к своему удовольствию и на потеху многочисленным зевакам.

— По тебе видно, что ты ещё дурачок, — посмеивался Вата, — в женщинах не смыслишь ни на волосок. Думаешь, добыл себе седьмое чудо света? Да нет, парнишка, ты себе подцепил такую же блядищу, как и все остальные! Вертится, хлюпает, стишки читает, а сама при этом думает, чтоб там у неё не пустовало.

После этих слов произошло нечто необыкновенное. Тощий, хлипкий Душан Ясанек подошёл к стодвадцатикилограммовому кулаку и с ледяным спокойствием влепил ему две изрядные пощёчины. В этом было что-то столь благородное, что Вата лишь вытаращил глаза. Несколько секунд он оторопело глядел на Ясанека, а потом проворчал:«Да ну вас в жопу, никто шуток не понимает!».

Отец роты, старший лейтенант Перница, явно опускался. Ввиду того, что своё жалование он пропивал в сравнительно краткие сроки, ему приходилось выдумывать новые источники дохода.

Сначала он бродил от стройки к стройке, где одалживал деньги у солдат и гражданских. Это, впрочем, долго продолжаться не могло. Куда прибыльнее были различные способы давления. Кто хотел пойти в отпуск, знал, что наверняка достигнет своей цели, если принесёт в кабинет бутыль рома или другой сорокаградусной жидкости.

Соответственно работала и система увольнений. Солдат, которого Перница в рабочее время замечал вне объекта, мог откупиться бутылочкой. Самовольное оставление казармы стало безнаказанным за некоторое количество алкоголя. И прочие проступки, за исключением разве что открытого бунта, великодушно прощались за сущие пустяки. Лейтенант Троник был в бешенстве, потому что подобное поведение, по его мнению, не отвечало поведению офицера народно–демократической армии. Однако, до дна чаши горечи, что ему предстояло испить, было ещё далеко.

Хоть Перница и поглощал огромное количество алкоголя, утолить свою жажду он никак не мог. Чтобы достичь желанного насыщения, он начал по воскресеньям отпускать верующих солдат вместо боевой подготовки в костёл, и отнюдь не безвозмездно.

— Иуда! — стонал лейтенант Троник, — ввергает неокрепших солдат прямо в объятия классового врага только для того, чтобы залить себе глаза. Но как мне это всё надоест, пойду в высшие органы, и тогда его, гнусного скота, постигнет революционная справедливость!

На этот шаг он, впрочем, никак не решался, так что святая месса в Таборе проходила в присутствии нескольких солдат с чёрными погонами. Над этими молодыми людьми посмеивались некоторые атеисты, и кое-кто начал их называть»святошами», но в нужный момент вмешался Кунте.

— Парни, я бы их не доставал, — сказал он, — У нас в Голешовицах в рабочих пекарнях работал один набожный пекарь и ходил служить в костёл святого Антоничка. Это страшно злило одного товарища из заводского совета, и чтобы этого набожного пекаря поддеть, назвал его чихоштским чудом [50] . Ну, а в пекаря вдруг вселилась такая сила, что он схватил того деятеля поперёк туловища, поднял над головой и швырнул его в чан с тестом. Если бы не товарищеская помощь всего коллектива, то этот засранец утонул бы в тесте, набожного пекаря казнили бы за покушение на общественного деятеля, а католическая церковь приобрела бы мученика из Липниц–над–Сазавой. Поэтому я такого мнения, что каждый имеет право верить во что хочет, и никто над ним за это не должен посмеиваться.

50

«Чихоштское чудо» — событие, которое якобы имело место в 1950 году в костёле чешского города Чихошть. По словам местного священника, во время мессы двигался установленный на алтаре крест.

— Но где же тогда прогресс? — спросил учитель Анпош, — нельзя же равнодушно и тем более, с пониманием, смотреть на мракобесие? Надо же открывать людям глаза.

— Это ты прибереги для пионеров на гражданке, — посоветовал ему Кунте, — Ты тупой, как ведро, материалист диалектический, и только поэтому мы тебе ещё не надавали по заднице, хотя уже сто раз собирались.

— Это точно, — присоединился Дочекал, — особенно я.

Анпош предпочёл отойти, потому что и его сознательность сильно пострадала в эти трудные времена. Он по–прежнему восхищался строителями социализма, но постепенно приходил к мнению, что сейчас Палацкий [51] написал бы свою»Историю чешского народа»несколько по–другому.

51

Франтишек Палацкий (1798 — 1876) – чешский историк, политик и культурный деятель, автор крупных трудов по истории чешского народа.

— Ребята, — раздался в наступившей тишине голос рядового Блехи, — Я бы хотел в воскресенье съездить домой. Кто мне одолжит на пузырь рома для нашего живодёра?

— Я, — вызвался скупердяй и ростовщик в одном лице, то есть раскулаченный сельский сынок Вата, — Но когда будет возвращать, вернёшь на пятёрку больше.

— Эй, Вата, — строго спросил Салус, — Ты, пиявка насосавшаяся, у вас в семье, случаем, не было какого-нибудь еврея?

— Я с рождения всю жизнь христианин, — оскорблённо ответил кулак, — И в костёл бы ходил, если бы это было бесплатно.