Черныш

В пять часов он повел Лизу в деловой клуб обедать. В огромные окна, в каждое из которых свободно мог бы влететь не Ньюпор даже, а целый Вуазен, видна была Мойка. Фотографии Волховстроя висели на стене против окон. Пианола, заведенная официантом, гремела буденовский марш.

Йорка Кащеев говорил:

– Теперь слушайте мои директивы: в Фонтанку не кидаться, в Мойку тоже не надо. Не люблю, когда хорошая девушка зря пропадает. Сбавьте газ и вытягивайте до воскресенья молча. А там что я буду делать - не вмешивайтесь. Йорка Кащеев не подведет. Подкручу так, что останетесь довольны.

– Что вы хотите делать?
– спросила Лиза.

– Да уж не сомневайтесь, - неопределенно отвечал Йорка Кащеев.
– Не сбуксую - буду поддирать. Бузить я умею.

И он наклонился вдруг через стол к Лизе:

– Не вижу, я, что ли? Поглядеть хотите: не замечательный ли жених придет в воскресенье. Может прямо Илья Муромец, корабль с парусами, а не жених? Если замечательный - пожалуйста. А если нет - так условие: чуть я пришел - вы вон из комнаты. Есть?

VI.

Варвара Петровна председательствовала на вечеринке. Это она устроила на деньги Чаплина ужин с обильной выпивкой. Она же посоветовала пригласить Никиту-грузчика. Варвара Петровна так ухаживала за Никитой, подливая ему вина и горькой, что тот был уже близок к состоянию Уточкина: Уточкина тошнило на кухне. Труженик Малой Невки невнятно мычал в ответ на любезные слова Варвары Петровны.

Черныш сидел рядом с Лизой. Они уже присмотрелись друг к другу, поговорили о покойной фельдшерице, и теперь Черныш постучал ножом о тарелку с такой силой, что тарелка треснула, и встал.

– Извиняюсь, - сказал он, - в честь прекрасной дочери моего старого друга, такого же, как и я, солдата, я написал сегодня за ночь стих и прошу простить меня за малую литературность. Зато этот стих льется из души.

И он прочел длинное любовное стихотворение, которое, впрочем, кончалось так:

Князей, и лордов, и графов,

И фон-баронов, и купцов,

Мы победили весь царизм,

Да здравствует наш коммунизм!

Стихи очень понравились собравшимся. Последние четыре строчки вызвали оживленный спор. Варвара Петровна энергично возражала против политики в делах любви. Спрошенный по этому поводу Никита-грузчик отвечал кратко:

– Победим. Не будем рабами. Сволочи капиталисты.

Лиза хвалила стихи. Когда Чаплин, икнув, вышел на кухню к управдому, Черныш обернулся к Лизе, решив окончательно покорить невесту рассказом о своих необыкновенных геройских подвигах.

– Разрешите рассказать вам о том, как мы побеждали царизм. Это небольшой эпизод о моем переломе.

– Очень интересно, - отвечала Лиза.

Черныш приступил к рассказу без промедления:

– Я тогда был, сами себе представляете, взводным в особом отряде. В Питере, в девятнадцатом году. Фамилия моя вам известная - Черныш. Но вам неизвестно, что еще в самую борьбу, в семнадцатом году, я сказал Керенскому из армии: "вы, гражданин Керенский, еврей, и явление непопулярное среди масс". Я после этого однажды избирался делегатом. Вам не скучно, если я продолжу дальше рассказ?

– Очень не скучно, - сказала Лиза.

– Тогда представьте себе: однажды вызывают меня на полигон для высшей меры наказания. Приезжаю. А там выстроена шеренга старичков.

Старички - это все генералы, а с самого правого фланга маленький старичок, по-ихнему - "ваше высокопревосходительство". А я не сам командую делом. Надо мной этакий элемент во френче, сами себе, конечно, представляете. И вот говорит он мне: "я скажу тебе "пли" и ты скажешь взводу "пли" - и больше ничего". Дело обыкновенное: я нисколько не изумился. Фамилия моя известная - Черныш. Я очень стою за революцию и выбирался делегатом. И вот - вы уже себе это представляете - вынимает правофланговый старичок из кармана портсигар и обращается с покорнейшей просьбой. Вот, говорит, у меня осталась коробка папирос, 25 штук, - так разрешите перед высшей мерой раскурить с приятелями-генералами. Сами себе представляете. Начальник был очень хороший, понимающий, и высшую меру применял с большими душевными переживаниями.
– Хорошо, сказал он, - курите. И вы уже видите картину: выходит высокопревосходительство из строя и каждому генералу дает по папиросе и себе берет. А две, что остались лишними, ломает и кинул на земь, нам не дал. И вот стоит перед нами шеренга старичков и курит папиросы.

Тут Черныш оборвал свой рассказ.

– Разрешите, чтоб скучно не стало, выпить ваше здоровье. Лизавета Матвеевна?

Он осушил рюмку горькой, отер губы салфеткой и продолжал:

– Курят они курят, а мы ждем. И это ужасно как больно было ждать, один из взвода - так всю ночь после того плакал, хотя и терпел от генералов в своей жизни очень много. Бросают генералы один за другим свои докуренные папиросы и начальник говорит: "пли", тогда я...

– Да что вы там о политике разговариваете?
– перебила Варвара Петровна.
– Рассказали бы что-нибудь приятное, из жизни, раз жених.

– Продолжайте, пожалуйста, - попросила Лиза.

Черныш продолжал:

– Я тоже сказал "пли", взвод выстрелил и генералы упали. Но вы себе не представляете, как завертелся правофланговый старичок. Завертелся он постарайтесь войти в его положение - вьюном. Повернулся, а потом упал, как и все, мертвым. Вот вам забавная загадка в роде ребуса: отчего вертелся мертвый генерал?

– Не знаю, - отвечала Лиза.

– И я не знал, - сказал Черныш. И до того не знал, что к батьке, к Булак-Балаховичу свернул. Свернул и вместе с ним станцию Сиверская брал. Дело у нас, как известно, не вышло. Батька в критический момент смылся, а нас - в плен. Ну, я все от души рассказал и - как человек в пролетарском государстве свой, крестьянин - меня простили. А тем более война, и я в Красную Армию опять пошел. Но загадка - загадкой и осталась: отчего генерал вертелся?

Он налил себе рюмку водки, выпил, еще налил, еще выпил и налил еще. Он забыл о Лизе совсем. Наконец, он отвел рукой рюмку. Рюмка опрокинулась, и водка залила скатерть. Черныш взволновался.

– Простите, я вам стол испортил!

Лиза спросила испуганно:

– А это вы в первый раз тогда расстреливали?

– В первый раз пьем, - отвечал Чаплин, входя в комнату.
– Первый раз за всю борьбу. Вот с долгой трезвости и затошнило меня. А Никита-то - глядите!

Никита-грузчик совсем опьянел. Он опустил голову на скатерть и сразу переселился на Малую Невку. Невка была запружена барками, барки были полны дров, а дрова были покрыты скатертью. Грузчик никак не мог снять скатерть, чтобы приняться за разгрузку: руки не действовали, ноги не сдвигались с места, голова же лежала на скатерти и ее никак нельзя было поднять. А дров все больше и больше, до неба, выше неба... Варвара Петровна с помощью Чаплина протащила Никиту-грузчика на кухню и осталась с ним. А Уточкин, шатаясь, пошел домой, чтобы свалиться на кровать и заснуть.

Йорка Кащеев явился к двенадцати часам: он так условился с Лизой. В этот вечер вид у Лизы такой, словно она все время в опасности, однако же нисколько не боится и знает, что делать. Когда она говорит, она откидывает голову, словно кто тянет ее за волосы, и глядит собеседнику прямо в глаза. И тогда видно, что подбородок у нее - упрямый: выдвинут слегка вперед. Она провела Йорку Кащеева в столовую и вышла, предоставив Йорке делать все, что он хочет, - по условию.

Когда она вернулась, Черныш, неодобрительно оглядывая Йорку Кащеева, спрашивал:

– А вы кто такой будете?

– Летчик, - отвечал Йорка Кащеев.

Черныш жалостливо покачал головой.

– Плохое ремесло. Представляю себе живо, как это скучно вам должно быть все летать да летать. Удивляюсь, зачем это и есть на свете такое ремесло!

– Повесьте свои штаны на забор и удивляйтесь перед ними, - возразил Йорка Кащеев.
– А передо мной удивляться нечего!

Черныш отвечал кратко:

– Драться я - ого-го!
– как умею.

– Намереваешься?

И Йорка Кащеев поднялся со стула.