Черный часослов

Я нашел его очень быстро: фасад был отделан деревом, выкрашенным зеленой краской, и на вывеске красовались золотистые буквы, выписанные вручную, – казалось, будто это был книжный магазинчик пятидесятых годов где-то в маленьком английском городке.

В этом месте чувствовалось очарование тщательно оберегаемой старины. Однако магазин был закрыт, о чем сообщала приклеенная к витрине записка: «Закрыто в связи с кончиной».

Как бы то ни было, я подошел поближе и увидел, что внутри помещения где-то горел свет. Я осмелился постучать в дверь костяшками пальцев. Никакой реакции не последовало – возможно, в магазине никого не было и свет просто забыли выключить.

Я уже собирался уходить, как вдруг мне пришло в голову позвонить по телефону, найденному мной в интернете. Я набрал номер и услышал, как внутри магазинчика раздался звонок. Телефон прозвонил несколько раз, пока наконец из прохода между стеллажами не появился человек, который подошел к прилавку и снял трубку красного аппарата – точно такого, какой был у моих бабушки с дедушкой много десятилетий назад.

– Меня нет, – произнес голос с сильным шотландским акцентом.

– Э-э-э… я хотел бы поговорить с Алистером Морганом, – сказал я.

– Я уже сказал вам, что меня нет, – повторил человек.

– Ну вообще-то вы все же находитесь сейчас в своем магазине. Я стою здесь, снаружи, в нескольких метрах от вас, и, хотя нас разделяет стекло, вижу, что вы разговариваете по телефону. Я понимаю, что сейчас не самое подходящее время…

Он положил трубку, даже не повернувшись, чтобы взглянуть на меня, и я увидел его удалявшуюся сгорбленную фигуру с гривой белых кудрей.

Кажется, я его упустил.

Алистер Морган мог вот-вот снова скрыться в темных проходах между стеллажами своего книжного магазина-аптеки, поэтому я в отчаянии забарабанил в стеклянную дверь и, почти прижавшись к ней лицом, крикнул вслед исчезавшей фигуре:

– Гаэль!

Человек остановился как вкопанный, повернул голову и впервые посмотрел на меня.

– Я сын Гаэля Лопеса де Айялы! Меня зовут Унаи! Мой дедушка передает вам свои соболезнования!

Алистер немного пошатнулся и, вытянув перед собой руку, оперся о стеллаж. Затем, помотав головой из стороны в сторону, словно стараясь прийти в себя, расправил плечи с почти театральным видом. В конце концов он открыл мне дверь, и мы оба застыли на пороге на расстоянии метров полутора, разглядывая друг друга.

Это был шестидесятилетний хиппи, и, похоже, гардероб у него остался прежним с тех самых пор, когда была сделана знакомая мне фотография. Теперь он носил к тому же седую бородку и усы, множество колец на пальцах и колье с магическим амулетом. На нем было пальто, отороченное золотой тесьмой, с заостренными плечевыми накладками. Алистер по-прежнему носил свои синие круглые очки, не думая снимать их даже в помещении, однако ему не удавалось скрыть за ними свои глаза, красные и опухшие от слез и, возможно, еще от каких-то не слишком легальных веществ. Во взгляде Алистера читались страх и недоверие.

– Я понимаю, что при нынешних печальных обстоятельствах вы не слишком рады визитам, – поспешил произнести я, прежде чем мой собеседник успеет вновь скрыться, как улитка в своем домике, – но мой дедушка так рвался поехать на похороны внучки Гаэля… Он очень дорожит памятью о вашем отце, однако ему уже девяносто девять лет, и мне с трудом удалось уговорить его не приезжать в Мадрид из Вильяверде. Я сам приехал сюда, чтобы выразить соболезнования от всей нашей семьи. Искренне вам сочувствую.

Алистер в ответ не произнес ни слова, а лишь провел рукой, унизанной кольцами, по моей щеке, как тот апостол – не помню, как его звали, – которому пришлось прикоснуться к ранам Христа, чтобы убедиться, что он воскрес.

– Сколько призраков… – прошептал он. – Если б ты не назвал себя, я бы подумал, что ты дух Гаэля, который явился, чтобы увести меня с собой в ад.

– Я надеюсь, мой отец находится сейчас в лучшем месте.

– Ну разумеется, да… прости, что я так сказал; пожалуй, не стоило так начинать разговор. Но дело в том, что ты просто вылитый отец, только проживший уже больше лет. Мне даже как-то жутковато видеть тебя… Ну, давай, проходи, составь мне ненадолго компанию. Я сейчас утешал себя лучшим лекарством…

Оказавшись внутри, я внимательно осмотрелся. Стеллажи были снабжены табличками с надписями, сделанными уже знакомым мне элегантным курсивом: «Для читателей с ностальгией по родине», «Чтобы пережить расставание», «Чтобы осознать последствия войны»…

– Вы имеете в виду свои книги?

– Нет, я имел в виду абсент, – подмигнул мне Алистер, и я впервые увидел в нем того бесшабашного повесу, каким он, очевидно, был в менее драматичные времена. – Ты как раз пришел в «зеленый час». У меня есть подруга, управляющая в Маласанье единственной абсентерией в Мадриде. Иногда она, сжалившись надо мной, приносит мне бутылку в обмен на какой-нибудь роман для излечения ее души. Как правило, моя рекомендация оказывается верной.

– Это вообще легально? – спросил я с некоторым сомнением.

– А потерять дочь – это что?

– Это в любом случае большое несчастье, – сказал я, чувствуя себя очень неловко.

Я всегда испытывал неловкость, когда вынужден был разговаривать с родственниками недавно скончавшегося человека.

– Несчастье – это похмелье, которое будет у меня завтра. Но я готов сейчас на что угодно, лишь бы забыться и не ощущать постоянно ее отсутствие.

Я понимал его, очень хорошо понимал.

Алистер предложил мне сесть напротив него за письменным столом и вынул из шкафчика со спрятанным в нем холодильником бутылку с жидкостью зеленого радиоактивного цвета. Затем достал два хрустальных бокала, кусковой сахар, еще одну бутылку – судя по всему, воды – и серебряную ложечку с отверстиями, которую он положил горизонтально на бокал. Наполнив его наполовину абсентом, Алистер стал понемногу наливать воду, растворявшую сахар в ложечке, – и тогда прозрачная зеленая жидкость в бокале начала мутнеть и становиться молочно-белой.

– «Эликсир алхимиков, меняющий мысли» – так это называл Эрнест.

Алистер залпом выпил содержимое бокала. Мне обожгло горло от одного вида этого.

– Кто?

– Хемингуэй. А Оскар говорил: «После первого стакана видишь все таким, каким хочешь видеть. После второго видишь то, чего нет. И в конце концов видишь все так, как есть на самом деле, и это страшнее всего».

– Уайльд, полагаю?

– Вот, мы с тобой уже начинаем говорить на одном языке, – с улыбкой заметил Алистер. – И ты тоже должен выпить. Не составить компанию человеку с бокалом – это невежливо.