Чёрный лёд, белые лилии

— Товарищ майор, что прикажете с ними делать?

— Да чёрт с ними, отдай напополам Колдуну и Миклашевскому, пусть возятся, если есть охота, — зло ответил майор, потом остановился, нахмурился, ещё раз оглянулся на них и негромко сказал сержанту, тяжело вздохнув: — Цирк какой-то, честное слово. Ну и куда их? Пристрелят сейчас, а мне как с этим потом? — махнул рукой и пошёл дальше. За ним быстро-быстро засеменил молоденький офицерик.

— Ой, мамочки, какой ужас, — Машка обернулась к строю, совершенно парализованная от страха. — Я его так боюсь, девочки, какой же он страшный, прямо кровь в жилах стынет…

— Тоже мне, сам он детский сад, — недовольно пробурчала Валера, беря Танину ладонь в свою.

Было и правда обидно. Они сейчас чуть не умерли от этих ужасных снарядов, взрывавшихся прямо рядом с ними, но встали и выползли. И учились они столько дней, столько старались, а обзывают детским садом.

— Ладно, девочки. Посмотрим, что будет, — примирительно сказала Надя, но видно было, что расстроена и она. — Он ведь нас ещё не знает.

— Что это за ужас вообще? — простонала Машка.

— Этот ужас — наш командир батальона, майор Ставицкий Иван Дмитриевич, и тебе стоит быть поосторожнее в выражениях.

Черноволосая строгая девушка выросла перед ними, будто из-под земли, и Таня наконец-то смогла, прищурившись, рассмотреть её внимательней. На вид ей было лет двадцать с небольшим, но в глубине тёмно-серых глаз отражалась пугающе взрослая строгость. Черты её лица были бы плавными и красивыми, не лежи на них тяжёлый отпечаток постоянной собранности и серьёзности.

Тане нравилась эта девушка, фамилию которой она, правда, не запомнила, а вот Маше, похоже, не очень, потому что она насупилась и сложила руки на груди.

— Но…

— Это был не совет, — отрезала старший сержант, быстро оглядела их покосившиеся, шатающиеся фигурки, едва заметно поморщилась и холодно заговорила, указывая на Валеру, Надю, Вику Осипову и Риту Лармину: — Ты, ты, ты и ты. Слушайте один раз, повторять не стану. Третья рота, третий взвод, командир вашего взвода лейтенант Миклашевский. Все остальные — третья рота, первый взвод, командир взвода прапорщик Калдаев. Это понятно?

— Как-как? — Машка, занимавшаяся отковыриванием грязи от подола кителя, подняла голову и захлопала глазами. — Я не услышала. Таня, мы с тобой вместе, да? Повторите ещё раз, пожалуйста.

Сержант смерила Широкову холодным взглядом. Таня оглянулась на девчонок, расстроилась, что не попала в один взвод с Валерой, и постаралась ей улыбнуться; но Ланская, очевидно, тоже была расстроена. Надя внимательно слушала, сдвинув брови, по лицу Вики было непонятно, сосредоточена ли она или просто собирается грохнуться в обморок, Машка продолжала хлопать глазами, а Бондарчук скривилась, видимо осознав, что попадает в один взвод с Таней и Машкой.

— Старший сержант Рутакова. Вы можете звать меня Рут, я ваш замкомвзвода, — обратилась она к Таниному взводу.

— А почему только мы? — поинтересовалась Машка, но в этот раз не получила в ответ даже взгляда.

— Здесь не детский сад и не институт. Сейчас даже не стреляли — так, разминались. Привыкайте, иначе во время артподготовки сойдёте с ума. А сейчас — очень короткая экскурсия, ничего повторять не буду. Идём, быстрей.

Все движения Рутаковой были неестественно резки и правильны, будто каждую секунду она находилась на плаце. Даже сейчас, просто оборачиваясь, она резко повернула плечи и приставила пятку одной ноги к пятке другой, как на строевом смотре.

Таня слушала Рутакову краем уха: больше смотрела. Потому что посмотреть было на что.

Части сто тридцать пятой мотострелковой дивизии укрепились в полётинских лесах, в семидесяти-семидесяти пяти километрах севернее Амура. Американские войска рвались из Хабаровска сюда, к Вяземскому, Переяславке и Святогорью. Разгорались бои за каждый клочок земли.

За редким леском, видневшимся впереди, в шестистах метрах находился передний край обороны. Здесь же, на открытой местности, расположился в блиндажах и землянках командный пункт полка, а чуть дальше, за несколькими оврагами, — командный пункт дивизии. Северо-восточнее, в лесу, стояла санитарная часть.

Основная часть солдат и офицеров жила ближе к передовой. Именно туда Рутакова, ловко спрыгнув в одну из траншей, быстрым шагом повела девчонок.

— Мы обороняем южный берег Хора, это река километрах в семи к северу, — коротко рассказывала она. — Полк стоит от Полётки до Грязного. Здесь первая рота и разведчики. Ну и куда ж вас селить?..

Почти у каждой землянки Рутакова останавливалась, заходя внутрь и перебрасываясь несколькими словами с солдатами. Видимо, искала, куда можно поселить их, и пока найти не могла. Таня шла, почти бежала, стараясь успевать за широкими шагами Рутаковой, и всё-таки всё время спотыкалась и хоть на секунду, но замирала. Вокруг расстилался совершенно незнакомый ей мир.

Никогда ей ещё не доводилось видеть такого сплетения окопов и траншей, амбразур, ходов сообщения, пулемётных гнёзд. Они окутывали всё пространство вокруг, словно паутина, и заплутать в них не стоило, кажется, ровным счётом ничего. То и дело показывались насыпи землянок, тщательно замаскированная и укрытая техника.

И люди — их было столько, что у Тани рябило в глазах. Грязные, большей частью оборванные и неопрятные, но всё же без умолку о чём-то болтавшие и хохотавшие. Где-то играла гитара и мужской бас напевал весёлые частушки. Все эти люди, стоило девчонкам появиться в траншее, будто по какому-то сигналу высыпали наружу, оборачивались, замолкали и только таращили на них глаза, как на что-то невиданное, и задумчиво чесали затылки, изредка выдавая: «Ничего себе», «Это что, правда к нам?» или «Вот это да...» Некоторые парни помоложе улыбались, махали, зазывали к себе на огонёк и даже пытались заговорить, но Рут обрывала их, если не словом, то взглядом, и быстро шла дальше. Её, очевидно, хорошо знали, побаивались и уважали. Других девушек, кроме них, видно в полку пока не было.

— Здесь можно ходить по земле, разве что случайно зашибёт снарядом. После леса — передовая, там только по окопам, головы не высовывать. Снайперов американских как собак нерезаных, — сказала она и исчезла внутри одной из землянок. Несколько минут было слышно только глухой недовольный разговор, и вскоре на пороге появились недовольные лейтенанты с вещмешками в руках.

— Ничего, ничего, в тесноте да не в обиде, — холодно проговорила им вслед Рут, а затем обратилась к девчонкам: — Здесь будете жить ввосьмером, ещё Алю к вам подселят, медсестру, ей места в санчасти не хватает.

Слава богу, что ввосьмером. Не так, наверное, страшно.

Рядом с ними, всё так же тараща глаза, возникло трое парней. Рут вздохнула, словно предчувствуя что-то неизбежное.

— Ничего себе… — выдохнул первый, казах, кажется, с очаровательной щербатой улыбкой. — Ничего себе, какие у нас теперь девушки. Какие девушки, а, Монах? Это же наши, Рут?

— Трое слева наши.

— Арамис, — улыбнулся он во все тридцать два, обнажая щель между зубами, и протянул Машке руку.

Теперь настала их очередь таращить глаза: смуглый тоненький казах с раскосыми глазами весьма слабо ассоциировался с образом мушкетёра.