Чёрный лёд, белые лилии

— Мне очень срочно нужно, — умоляюще сложив руки на груди, сказала Таня. — Подскажете мне дорогу?

— Сонечка, справитесь без меня? Марина Павловна уже пришла ведь.

Аля быстро накинула на плечи байковый потёртый платок и вместе с Таней вышла из тёплой палатки в сырость ночного леса. Таня уже настроилась на долгий и утомительный путь, но, пройдя какую-то сотню метров по кустам и исцарапав все ноги, они вышли к узкой пыльной дороге.

— Вам вон туда, — Аля махнула рукой на восток. — Здесь всё время возят что-то, вот увидите, скоро поймаете попутку.

От всей души поблагодарив Алю и тепло простившись с ней, Таня осталась на обочине дороги одна. Из предосторожности отошла чуть вглубь, к кустам. Страшно уже не было, хотелось только добраться побыстрее. Долго, слава богу, ждать не пришлось: на дороге, поднимая столбы пыли, которая причудливо танцевала в свете луны, показался небольшой ладный грузовичок с крытым брезентом кузовом. Но внутрь Таня не попала: оказалось, что свернёт он перед каким-то Нечаевым и до батальона её не довезёт.

Спустя ещё минут двадцать, взметая совсем уж небывалую пыль и гремя на весь лес, рядом с ней остановилась какая-то разваливающаяся тарантайка. В кузове сидело человек шесть парней разных возрастов и родов войск. Таню подсадили и зачем-то сказали очень крепко держаться. Она опрометчиво не обратила на этот совет внимания и, стоило грузовику подпрыгнуть на первом же ухабе, подлетела на сантиметров пятнадцать вверх.

Шофёр держался за руль, парни — за борта, автоматы и ящики, а Таню ловил тот, у кого была свободная рука. Словом, это было путешествие из разряда незабываемых.

Второй батальон был замаскирован так хорошо, что Таня напрочь не увидела его: только оголённая рощица, залитое светом луны поле, небольшие плоские болотца, возвышенности, какие-то развалины. Только очень хорошо приглядевшись, можно было не то что заметить — скорее угадать места амбразур и ходов сообщения.

Из грузовика Таня не вылезла, а просто-напросто выпала. Ноги и спина болели страшно после немыслимой тряски, и завтра, наверное, она не встанет. Если, конечно, доживёт до завтра.

Солдаты и офицеры, ехавшие с ней, быстро исчезли, кто куда, и ей снова пришлось искать людей. Спустя десять минут напрасных поисков она заприметила у рощицы двух артиллеристов, которые курили, осторожно разгоняя сигаретный дым руками. Таня быстро подошла к ним и спросила про Гузенко.

— Матвея Ильича вам? — спросил артиллерист постарше, заросший чёрной щетиной.

— Да, да, — закивала Таня.

— Так он уехал давно, — фыркнул он.

— Как уехал?.. Куда?!

— Чего мелешь, если не знаешь? — нахмурился второй, помоложе, гладко выбритый. — Он до утра хотел остаться, ещё Соболеву говорил найти ему постель.

— Да это не Матвей Ильич хотел, а Колязин. А Матвей Ильич уж уехал днём.

— Какой ещё Колязин? Колязина убили вчера.

— Да не Колязина убили, а Козлякова!

— Можете меня проводить? — взмолилась Таня, обращаясь к артиллеристу помоложе.

— Ну отчего же не проводить. Вот докурю да и провожу.

— У меня важное поручение от майора Ставицкого!

Тут оба артиллериста посерьёзнели и даже перестали курить. Нахмурились, потушили сигареты и кивнули, мол, идём. Видимо, майора Ставицкого боялась до дрожи в коленях не только Машка — знали его и в соседнем батальоне.

А в землянке пахло едой. Стоило Тане переступить высокий порог, как она пошатнулась, но, сделав над собой усилие, встала прямо.

Офицерская землянка была совсем маленькой, но тоже чистенькой и обжитой. Видно, фронт давно уже держал оборону и стоял на одном месте, потому что всё здесь было ладно и прочно. Три кровати, стол. А на нём — большая, восхитительно пахнущая кастрюля.

Прямо на Таню смотрел совсем седой человек лет пятидесяти с красивыми, густыми усами. Лицо его было в морщинах и шрамах, но глаза смотрели по-доброму. Он сидел, по-домашнему расстегнув китель, на постели. На столе горело несколько свечек, наполнявших землянку тёплым светом.

— Вы… вы Гузенко? — напрочь забыв о субординации и думая только о том, как бы не грохнуться в обморок, пролепетала она.

— Гузенко, — кивнул мужчина. Назвать этого широкоплечего сильного человека стариком не поднимался язык.

— От командира батальона, — Таня протянула ему совсем помявшийся конвертик.

Гузенко быстро раскрыл его и пробежал глазами письмо, потом вполголоса сказал два слова какому-то человеку напротив, лица которого Таня была уже не в силах рассмотреть, и тот быстро выбежал.

А она вдруг испугалась. Что, если она поздно? Что, если этот строгий человек, лучший артиллерист на фронте, сейчас посмотрит на неё сурово и скажет: «Почему вы так поздно, сержант? Из-за вас мы понесли потери».

Гузенко и правда задержал на ней глаза, но ругать не стал.

— Спасибо, дочка. Небось, пришлось побегать-то за мной? — посмотрел тепло и испытующе.

— Никак нет, товарищ… товарищ старшина. Разве что совсем чуть-чуть.

— Ну, хорошо. Федя, не скажешь, чтобы машину грузили? Я сейчас поеду, — обратился он к возникшему на пороге капитану. Таню удивило бы подобное нарушение субординации, не чувствуй она себя такой разбитой.

— Как скажете, Матвей Ильич.

— Ну, присядь пока, не стой, — Гузенко указал Тане на постель напротив.

Слишком близко к кастрюле, от которой так пахло.

— Спасибо, товарищ старшина, я постою. Я не устала.

— Ну, смотри. Сейчас поедем в батальон, машина будет. Ты поесть-то не хочешь?

Гузенко приоткрыл крышку, и Таня почувствовала запах горячих щей. Она никогда не любила щи в училище, они всё казались ей какими-то безвкусными и противными, но сейчас она душу готова была продать за одну такую ложку. До только… только что-то не позволяло ей, и всё.

— Не хочу, товарищ старшина. Спасибо.

— Ну, как знаешь. А я вот поем пока.

Он зачерпнул глубокой алюминиевой ложкой из кастрюли, поднёс суп к тарелке. Таня чуть-чуть совсем только потянулась вперёд, чтобы только понюхать…

… и пришла в себя сидящей на кровати. Перед ней на коленях стоял Гузенко, чуть хлопая её по щеке.

— Очухалась? Сколько не ела-то? — заботливо спросил он. Таня чуть тряхнула головой, пытаясь прогнать лёгкий туман перед глазами.

— Ну? Когда ела в последний раз?

— Так вчера утром ела…— вместо своего голоса она услышала какое-то жалобное журчание. Гузенко отошёл от неё и сел на своё место, нахмурившись.

— Что, плохо в последнее время кормят? — нахмурился он. — А вроде должно быть нормально. Сам видел, в последние дни ящиками консервы подвозили. Так уж плохо?

— Да я не пробовала ещё.

— Это как?

— Я в поезде последний раз ела.

— Так ты из пополнения будешь? — спросил Гузенко, и Таня кивнула. — Да, ну и задачку тебе в первый день задали. Медсестра?