Черный мел
Шрифт:
— Нет, я ничего не знал, — ответил Чад, сглатывая подступивший к горлу ком, все его внутренности как будто скрутились в тугой узел.
Остальные смотрели на него, поэтому он притворился удивленным и обрадованным. Наверное, получилось неплохо. Вскоре все оставили его в покое и забросали вопросами Джолиона и Эмилию.
Они сидели, держась за руки, их ладони лежали между ними на сиденье.
XXVI(iv).В ту ночь, возвращаясь в свое общежитие на другом берегу реки, Чад пытался скрыть слезы от прохожих. Очень пригодилась бейсболка «Нью-Йорк-Метс», он таскал ее в кармане для экстренных случаев. Ему не хотелось выглядеть здесь слишком
Его мысли напоминали мотылька, попавшего в абажур лампы: мотылек отчаянно бьется и хлопает крылышками и, опаленный, обессиленный, в конце концов падает. А потом, слегка отойдя от ожога, он снова начинает метаться. И снова падает, и снова взлетает… И каждая новая попытка слабее и бесплоднее предыдущих.
Чад вытер глаза и тряхнул головой. Теперь он мог задать себе вопрос: что хуже — отказ или это?
Что хуже — отказ или это?
В общежитии никто не попался навстречу. Он быстро запер свою комнату, схватил стул, стоящий у стола, и ударил им в стену, потом по одному принялся хватать со стола папки, тетради, салфетку, кофейную чашку с черной гущей и швырял их в картину с изображением английской сельской идиллии. Стекло на картине разбилось вдребезги.
Чад решил, что можно и остановиться.
Что хуже — отказ или это? Что хуже — отказ или это?
Чад резко выдвинул ящики в нижнем отделении платяного шкафа и швырнул их на пол, содержимое рассыпалось. Он вскочил на ящики и принялся прыгать, пока ящики не раскололись. Покончив с ящиками, он быстро огляделся по сторонам в поисках, чего бы еще разбить.
XXVI(v).Его плечо сжимали чьи-то пальцы, и какой-то голос звал по имени. Тогда Чад проснулся и открыл глаза.
Джолион отступил на несколько шагов от кровати и сказал:
— Меня впустила твоя соседка.
— Кто именно? — спросил Чад.
— Такая… очень энергичная девица.
— Митци, — предположил Чад.
— Брюнетка, — уточнил Джолион.
— Значит, Дженна. Если думаешь, что она энергичная, ты еще не видел Митци.
Джолион огляделся:
— Что здесь случилось?
— Слыхал когда-нибудь об ураганах?
— Как в «Волшебнике страны Оз»? Ранее я полагал, они случаются только на открытой местности.
— Значит, ты ни хрена не разбираешься в сложных погодных условиях в своей дурацкой стране.
Джолион посмотрел себе на ноги и быстро вскинул глаза на Чада:
— С твоей стороны несправедливо так говорить… Как-то в Танбридж-Уэлсе шел дождь целых два дня без перерыва.
Чад фыркнул, и Джолион усмехнулся. Атмосфера разрядилась.
— Чад, я собирался рассказать тебе первому.
— Ну да, конечно.
— В курсе был только Марк… Обычно Эмилия не забывала запирать дверь, когда мы оставались одни. Но однажды… Марк ввалился в комнату, и… Только поэтому он и узнал раньше всех. Я имею в виду, раньше тебя.
— К чему такая скрытность? Все рады и счастливы за вас.
— И ты?
— И я, конечно.
Джолион снова опустил взгляд на ноги:
— Эмилии казалось, что ты… По ее словам, иногда она смотрит на тебя, и… не знаю.
— Значит, Эмилия ненормальная, ясно?
— Ты прав, — сказал Джолион, — она ненормальная. — Он кивнул. — Ну, пошли, выпьем пива. Завтра поедем в Лондон — не сомневаюсь, остальные обойдутся без нас один денек. Одевайся, я угощаю.
Чад приподнял одеяло и взглянул на себя:
— Кажется, я спал в одежде…
XXVI(vi).Извините, мне самому не хочется перебивать прошлое настоящим. И все-таки придется на время прекратить. Я должен встать, отвлечься от работы,
перемотать назад.XXVI(vii).Резко, противно жужжит домофон. Кто-то стоит у входной двери.
Я решаю не обращать внимания. Может, это просто сосед забыл ключи, такое случается постоянно. Но я сейчас пишу важную сцену, в моем старом дневнике нет точных слов и фраз, какими мы обменивались в то утро. Кто-то снова и снова нажимает кнопку, я в досаде качаю головой — пытаюсь игнорировать жужжание, как надоедливую муху. Закрываю глаза и вспоминаю, чем тогда все закончилось в комнате Чада. Неужели мы сказали друг другу что-то важное? Еще чуть-чуть — и я закончу главу. Проклятый домофон! Кто-то снова и снова жмет на кнопку, и еще… и еще… и еще… и еще.
Я захлопываю дневник, вскакиваю на ноги. Невозможно работать! Подхожу к панели домофона, кричу:
— В чем дело?
— Помогите, пожалуйста, помогите! — Женский голос.
Гнев сразу исчезает, меня охватывает леденящий страх.
— Что случилось? — спрашиваю я.
— Пожалуйста, быстрее, он сейчас… — И громкий, пронзительный крик.
— Иду, иду, — говорю я. — Держитесь!
Я не знаю, куда кидаться. Смотрю на свои босые ноги. Обуться — не обуться? Вытираю о бедра вспотевшие ладони.
Выбегаю на площадку, перед квартирой напротив стоит сосед и ищет ключи, хлопая себя по карманам. Может, позвать его с собой?
Нет времени объяснять. Шлепаю босыми ногами по каменным ступеням, несусь вниз, перескакивая через две или три ступеньки.
Я слишком быстро бегу, с такой скоростью можно и шею себе свернуть!
Я замедляю ход. А потом еще замедляю.
На полпути я останавливаюсь, прислоняюсь к перилам, вцепляюсь в них изо всех сил.
А потом происходит кое-что ужасное… Мне так стыдно, но… если бы только я был в полном порядке, если бы выздоровление дошло до конца, если бы я чувствовал себя крепче, тогда я бы…
Я разворачиваюсь и поднимаюсь назад. Сосед еще ищет ключи и ругается вполголоса, роясь во всех карманах.
Я закрываю дверь и с хрипом падаю на пол. Вскоре порывисто вскакиваю и бегу искать лоток для льда. Разом принимаю вечернюю порцию таблеток. Чувство вины ужасно, оно не дает мне покоя. А еще я слышу стук — тук-тук-тук… Стук похож на дурное воспоминание, мне делается тошно: мир не хочет меня принять?.. Тук-тук-тук… Господи, позвольте мне закончить эту главу, но стук не прекращается, не исключено, кто-то стучит ко мне.
XXVII(i).Прошла неделя, не меньше, с тех пор как я в последний раз что-то написал.
А может, десять дней?
Все начинается с головной боли. Я просыпаюсь, как от толчка, как будто у меня за окном разверзается земля, как будто меня будит ужасный рев. И вдруг чувствую такую острую головную боль, что целый день не встаю с постели. Не забыть: таблетки — важная часть распорядка. Таблетки нужны, чтобы унять боль. Чем больше таблеток, тем меньше боли.
Я лежу, пытаюсь вспомнить странный сон. Неужели сон разбудил меня? Я видел не нас шестерых. На сей раз я был с женщиной в каком-то людном месте. Я много и бессвязно говорил, но о чем? Кто — Эмилия или Дэ? Во сне мне казалось, я вижу то одну, то другую, и как будто это не сон. Я в каком-то трансе подходил к стойке, рассказывал об Игре и пил виски, стопку за стопкой. Я словно вижу перед глазами картинку, голограмму, расплывающуюся по краям, и вместе с тем она настоящая. Я могу протянуть руку и потрогать свои воспоминания. Меня тошнит, я лежу в постели не шевелясь, как после тяжкого похмелья. Бывает ли похмелье, если пьешь во сне? И может ли сон причинять такую сильную головную боль?