Черный PR (сборник)

Безрадостное впечатление от встречи смягчилось в столовой, где телевизионщиков накормили до отвала вкуснейшими котлетами из натурального парного мяса, картофельным пюре, утопавшем в сливочном масле, да еще и каждому по сто грамм налили.

Затем их привезли в коровник. Это сооружение производило странное впечатление… Двухэтажное кирпичное здание, довольно длинное, оно представляло резкий контраст с приземистыми деревянными домишками села.

– Это – коровник? – удивился Вася, пока они подходили ко входу. – Больше похоже на жилой дом. Или у вас что – коровы на квартирах живут?

– Это – больное место, как и школа. – Веселое лицо Ивана Афанасьевича стало тоскливым. – Дело в том, что строительство коровника, как и школы, началось в 80-х годах. Оставалось достроить совсем малость, как грянула катастройка эта треклятая, и все рухнуло. Да вот пойдемте, я вам покажу, как шикарно все это должно было выглядеть.

Они вошли в здание, поднялись по лестнице на второй этаж. Поскольку на улице стемнело, а электричество отсутствовало, провожатый включил фонарик, который нарочно захватил, очевидно, предвидя возможность экскурсии. Неровный свет плясал по неоштукатуренным стенам.

– Осторожнее! Сейчас войдем в основное помещение.

Длинный свет фонаря пронизал пыльную холодную темноту. Взорам телевизионщиков предстало большое помещение с аккуратными кабинками для коров. А Иван Афанасьевич ловко выхватывал светом то одну, то другую достопримечательность.

– Во! Видали? Центральное отопление! Рассчитывали, что коровник теплый будет… А вот эти трубки? По проекту, к каждой корове должна была подводиться по ним теплая вода, чтобы доярка могла животину спокойно обмыть, в тепле, не морозя рук… А вот это, думаете, что? Вентиляция! Чтобы духу от живности не было… Впечатляет? То-то… У нас вообще этот коровник чуть ли не центром досуга должен был стать. Сейчас уже вам не буду показывать – нет времени – помещения для доярок: раздевалка, душ, комната отдыха. Но – не успели достроить.

– Где же теперь коровы?

– А сейчас увидите – половину первого этажа им выделили. Сейчас ведь поголовье сократилось раз в десять, поэтому и хоромы такие уже не нужны – содержать в них некого, все стадо – под нож.

Они спустились на первый этаж. Иван Афанасьевич толкнул обитую дерматином дверь. В нос ударила душная, тошнотворная вонь. Съемочная группа следом за своим провожатым вошла в помещение, где помещались коровы. Здесь творился шум-гам-тарарам: животные топтались на сене и мычали, доярки таскали полные ведра воды, оживленно перекликались, обмывали вымя. По полу текли ручьи. В холодном воздухе висел пар.

– Ну, что ж, за работу, – скомандовал Вася. – Иван Афанасьевич, здесь можно фонарь подключить? А то, хоть свет и есть, все равно темновато.

Подключили фонарь, провод от которого тут же попал в свежий навоз. Егор с большими предосторожностями, чтобы, не дай бог, не уронить, вытащил из сумки камеру, закинул на плечо и двинулся к ближайшей доярке. Ею оказалась баба средних лет, круглолицая, полная. Она выглядела совершенно обалдевшей от счастья, что ее снимают, улыбалась во весь румяный рот с недостающими передними зубами. Даше было зябко, и дрожь пробирала от одного вида того, как доярка окунала красные замерзшие руки в ледяную воду, а затем ловкими движениями мыла вымя.

– Добрый день! – наконец решила заговорить с ней Даша, вынимая блокнот и готовясь записывать. – Как вас зовут?

– Нина Петровна Ильина.

– Нина Петровна, вы здешняя?

– Не, нездешняя я, из соседней деревни. Нас тут таких с пяток наберется.

– А почему у себя не работаете?

– Так у нас негде. А тут, слава богу, места были, нас и взяли.

– И… далеко ваша деревня?

– Не, километров пять всего.

– Вас привозят на работу на служебном?

– Ха! Скажете тоже… Пешком идем!

– Пешком? Пять километров? А если дойка утренняя? Во сколько же надо выйти из дома?

– Утренняя в шесть начинается. Стало быть, часов в пять утра выйти надо.

– А встаете тогда во сколько?

– В четыре. Надо ж еще свою скотину обслужить…

– Ну, а зимой-то как вы идете?

– Так и идем.

– Так ведь темно?

– Понятное дело, темно, зимой-то в пять – еще ночь настоящая.

Даша с содроганием представила, как женщины бредут по заснеженной дороге, ночью, одни-одинешеньки, в кромешной темноте, которая подсвечивается только светом луны, звезд да белизной снега.

– А если мороз под сорок?

– Под сорок… Этой зимой и за сорок было. Идем… А чего? Не сибирячки мы, что ли? Главное, одеться потеплее. Так и катимся, как шарики.

– И… Сколько же вы получаете?

Доярка назвала сумму.

– Это за какой период? – не поняла Даша. Она столько зарабатывала за неделю.

– Это за месяц.

– И вас это устраивает?!

– Еще бы! Да на нас вся наша деревня чуть не молится. Все без работы, а мы, пятеро, как будто избранные какие. И потом, у нас же еще хозяйство свое, скотина, огород… Так что ничего, можно жить… Да вам-то не плохо ли, милая?

– Плохо! – Даша побледнела, покачнулась и упала бы, если бы не ухватилась на руку Егора.

– Ой, милая девушка, это вы с непривычки! – доярка была огорчена и обеспокоена. Она вскочила, чуть не опрокинув ведро и, подхватив Дашу под руку, вывела ее из коровника.

– Это с непривычки, – повторяла она. – Мы-то привычные, а вы не выдержали – это понятно, душно.

К ним уже подскочил Иван Афанасьевич.

– Ну, как вы себя чувствуете?

Даша, выйдя на воздух, присела на корточки, зачерпнула горсть не растаявшего, колючего снега, приложила к лицу.

– Кажется, полегчало… Но туда я больше не вернусь!

– И не надо!

– Как же они-то работают?

– Они-то – привычные.

– А знаете, Иван Афанасьевич, что я подумала: как эти женщины должны меня ненавидеть!

– Ненавидеть? Вас?! Да что вы!

– Ну конечно! Они, как вы говорите, привычные: каждый день в такой духоте, вони, и они не стоят с блокнотиком, как я, а еще и работают! А я? Приехала к ним, фифа такая городская, в мехах, с маникюром (вспомнились потрескавшиеся широкие руки доярки), да еще и, постояв пять минут там, где они часами вкалывают, чуть в обморок не грохнулась.

– Да что вы! – повторил их провожатый. – Знаете, как они рады, что вы приехали, что вы их снимаете! А вы говорите – ненавидят…

К ним подоспела Алла.

– Может, дать аспирин? – предложила она, с готовностью раскрывая сумочку.

Даша отказалась, сказав, что на свежем воздухе ей стало лучше.

Минут через двадцать вышли Вася и Егор.

– Что, дезертирка? – весело пророкотал режиссер. – Сбежала?.. Ну, Афанасьич, а теперь в магазин!

После того, как телевизионщики затарились в магазине, они вернулись в школу, встретившую их мрачной тишиной, тоскливой темнотой и жутким холодом. Иван Афанасьевич, пока они снимали, притащил буржуйку, которая потихоньку коптила, слабо освещая красноватым светом импровизированную спальню.