Черный PR (сборник)

– Ты – легкий человек. Я – не такой, как ты. Я все думаю: почему так? Мне сорок лет, высшее образование, я хороший специалист… И – бомж! Почему? Как так получилось? На каком этапе жизни что-то не так сделал?

– Сократ был философ. След в вечности оставил. А жил, как мы. Даже хуже – в бочке. Ты Бога-то не гневи. Я читал где-то, что жить надо, довольствуясь тем, что у тебя есть. Не искать рая, а уже сейчас жить так, как будто ты – в раю. Иначе Бог тебя накажет – лишит и того, что есть.

– У меня ничего нет. Или, может, он лишит меня моих книжек Кастанеды?

– Как это – ничего нет? А здоровье? А работа? Вот представь, не дай бог, несчастный случай, и ты лишился ног. Как дядя Вова. Что тогда запоешь?

– Да. Ты прав, наверно. Лучше голову себе не забивать всякими такими мыслями.

Аркаша не дослушал, чем закончился спор двух бродяг, и уснул.

Глава 6

Солнечный луч, проникнув в ночлежку сквозь какую-то щель, пощекотал закрытые глаза и теплой ладошкой приник к щеке. Аркаша проснулся в замечательном настроении. Ему снился прекрасный сон: речка, солнце, Димка, – и еще снилось, будто поймали они на удочку небывалое количество карасиков. В довершение счастья попросить бы у мамы блинов…

– Мам… Мам, ты дома?

– Мальчик маленький – к мамочке захотел! – захихикал кто-то.

Аркаша резко открыл глава. На своей скамье он увидел Сему, который уплетал бутерброд. Сразу все вспомнилось: и побег, и ночлежка, и вчерашний ужин. Радость испарилась так же моментально, как и сон.

– Проснулся? – Колян против обыкновения выглядел хмурым, может, потому, что вчера перебрал водочки. Аркаша знал по своей маме: на утро после очередной гулянки она была злая, вся какая-то смурная, вот как Колян сегодня. – Вставай! Сегодня твой первый рабочий день. Бери костыль и – вперед!

Он сунул Аркаше костыль дяди Вовы.

– Куда? – с готовностью откликнулся Аркаша, закидывая костыль на плечо, как ружье.

– Щас отведем, покажем.

За мальчика вступилась Галя.

– Пусть сначала поест ребенок… Поешь, Аркаша. А то стоять-то долго придется.

Через час Аркаша уже стоял в живописно рваной одежде, с костылем, на многолюдной улице с красивым названием Невский. Мимо него нескончаемым потоком шли люди. Смеющаяся беззаботная молодежь проходила мимо, даже не взглянув в его сторону. Хорошо одетые взрослые, озабоченно хмурясь, проходили мимо, как бы не замечая его. Но Аркаша видел, что замечают, но им как будто неловко перед ним. Пожилые женщины окидывали его сочувственным взглядом, одна старушка даже попыталась заговорить с ним. Но он смутился, не зная, что отвечать. Старушка смотрела на него так жалостно, даже глаза у нее увлажнились, врать ей не хотелось. Аркаша покраснел и молчал. Старушка повздыхала, вынула старенький кошелек, достала оттуда смятую десятку и, причитая, отошла. Много проходило и иностранцев. Они осматривали его, словно он был диковинный зверек в клетке. Впрочем, подавали неохотно. За два часа нудного стояния его пластиковый стаканчик только на одну треть был заполнен мелочью.

«Стыдоба-то какая, – думал Аркаша, пряча взгляд. – Выставился, как на витрине… А что делать? Как мамка говорит, назвался груздем… Как же меня достало вот так стоять!» Новоиспеченный «инвалид» изнывал, переминаясь с ноги на костыль и обратно, как вдруг почувствовал чей-то внимательный взгляд. Он обернулся. Неподалеку от него стоял хорошо одетый мальчик с аккуратной стрижкой – такой чистенький и с таким молочно-белым личиком, что походил на девочку, – стоял и с брезгливой усмешкой смотрел на него. Аркаша вмиг оценил и его отутюженные джинсы с невообразимым количеством кармашков, замочков и ярких нашивок, и его ослепительно новые кроссовки, и щеголеватую курточку, и ему мучительно стыдно стало своих лохмотьев. Поняв, что замечен, мальчик окликнул Аркашу:

– Эй ты, нищий!

– Сам ты нищий! – угрюмо огрызнулся Аркаша.

– А кто ты есть – раз милостыню просишь? Самый настоящий нищий и есть, – насмешливо возразил незнакомец.

– А тебе что за дело?

– Да так… У тебя правда нога сломана?

– Правда.

– А какая – правая или левая?

– Ну, правая, так что?

– Нет, ты покажи – какая? – глумился мальчишка.

– Вот эта.

– А это левая, – прыснул мальчишка.

– Ну, значит, левая. Чего пристал-то?

– А то! Притворяешься ты, вот что! Притворяешься, притворяешься!

Нахальный мальчишка прыгал перед Аркашей, высовывал язык, оттягивал уши, словом, измывался, как мог.

– Слышь, ты! Уйди! А то как дам!

– Не дашь – у тебя нога сломана. Ты меня не догонишь.

– Ах, не догоню?

– Не догонишь, не догонишь! Калека несчастный!

Разозлившись не на шутку, Аркаша замахнулся костылем и бросился на обидчика. Тот резво помчался от него, но Аркаша бегал быстрее и, конечно, догнал бы его, если бы вредный незнакомец не заскочил в черную блестящую машину. Почти в тот же миг машина тронулась с места. Оконное стекло опустилось, оттуда высунулась смеющаяся рожица мальчишки с высунутым языком. Аркаше только и осталось бессильно потрясать костылем вслед удаляющейся машине.

– Ну, погоди же! Только попадись мне! – крикнул он.

Глава 7

– Значит, нищий калека из тебя не получился? – вздохнул Колян, выслушав рассказ Аркаши.

– Ну не могу я, дядь Коль! И без того стыдно было, а как этот пацан обхамил по-всякому, так прямо невмоготу стало.

– Ну, прям беда с тобой! Что ты делать-то будешь?

– Хоть что, дядь Коль! Мы, деревенские, работы не боимся.

– Ты вообще умеешь хоть что-нибудь?

– А то! Я… я корову доил, когда мамка пьяная была. Я копать умею, картошку сажать, в огороде работать, полоть… Я как посажу морковку, у меня она такая здоровая, не то что на мамкиной грядке. Мамка говорила, что у меня рука счастливая.

– Вот беда! Где ж мы здесь, в городе, корову для тебя найдем?

– Я говорил, толку от него не будет, – заворчал дядя Вова. – Мало того, что просить не умеет, так еще и чистоплюистый попался, стыдно ему, видите ли. Прям антилигент, не скажешь, что из деревни.

– Может, на дачу его к кому устроить? – вмешалась баба Шура. – А что? Развесим объявление, что, мол, мальчишка, аккуратный, работящий, в помощь на даче.

– Навряд ли, – возразил Колян. – Кто ж беспризорника на дачу возьмет? Ну, а ты что скажешь? Что ты еще делать-то умеешь, кроме как корову доить и грядки копать?

– Я?… Не знаю… – совсем растерялся Аркаша. Ему было до слез совестно, что он ничем не может быть полезен, а сидеть на шее у этих людей не хотелось, да и зачем им лишний рот? Им бы себя прокормить. И так страшно ему стало – оттого, что прогонят, а идти некуда. И тут он вспомнил еще одно свое умение. – Я петь умею! Только не знаю, пригодится это или нет.

– Ну-ка спой, – кивнул Колян.

Аркаша запел песню, которую они так часто пели вдвоем с мамой, когда она еще не была «пропащая», когда после работ в огороде они садились на теплое, нагретое за день крылечко и, глядя в бескрайнюю даль на торжественно уходящее светило, в два голоса затягивали: «Ой, то не вечер…».

Вспомнив родные Камыши, маму, Аркаша пел с особенным чувством. Когда он замолчал, в ночлежке повисла тишина. Дядя Вова скручивал самокрутку, низко склонившись, и лицо у него было не желчное, как обычно, а несчастное и растроганное. Дед Иван смотрел торжественно, словно Аркаша пел не казацкую песню, а гимн. Мальчишки притихли на лавке. Галя качала на руках Юрчика, глядя куда-то невидящим взглядом и шептала: «То не вечер…» – то ли напевала, то ли думала о чем-то своем. Первой тишину нарушила баба Шура: