Червь 4

— Я… — и всё, больше я ничего не смог из себя выдавить.

Я даже не мог сопротивляться. Послушно плюхнулся на мягкий матрац, продолжая смотреть Юрису в глаза. Нервозность и растерянность читались на его лице. Он хрустел шеей, часто поглядывая в сторону дверного проёма. Его загорелая кожа пахла потом, а когда он вновь обратился ко мне, в нос ударил запах жаренного мяса. Я чуть слюной не подавился.

— Инга, тебе нужно отдыхать. Я даже боюсь подумать, от куда у тебя такие раны, но досталось тебе похлеще зайца, угодившего в зубы волков.

Волки… Альфа… Пич…

Что с ними? Остался ли хоть кто-то в живых…

Он взялся за край скомканного одеял, накрыл меня, оставив открытым обмотанное тканью плечо.

— Я только смог убрать древко стрелы, наконечник засел глубоко в коже. Прости, вытащить побоялся. На каждое прикосновение ты реагировала страшным мычанием. Мы тут все перепугались.

В комнату вбежал Отто. Симпатичный парень, беловолосый, в серой рубахе и льняных шортах. Его лицо озаряла улыбка, пока он не увидел испачканные кровью тряпки на моём плече.

— Пап, с Ингой будет всё в порядке? — его голос дрожал. — Мы сегодня сможем погулять? Я хочу ей показать…

Отец забрал из его рук глиняную кружку, а потом ласково выгнал пацана из комнаты.

— Вот, Инга, попей.

Я осушил кружку до последней капли. Хотелось еще, но просить я был не в силах. Юрис оказался умным мужиком. Только заглянув мне в глаза, он всё понял. По первому зову Отто тут же воротился в комнату и так же быстро покинул её, убежав с пустой кружкой. Юрис достал из кармана штанов платок, нежно отёр моё лицо, насухо вытерев кожу от пота.

Такой заботы я еще не испытывал никогда в жизни. Желание отправиться в дорогу за новыми приключениями вмиг испарилось. Так бы и валялся тут до самой старости.

Кстати о старости.

В дверном проёме Отто нарисовался не один. За парнем стоял сутулый старик. Он шагнул вслед за парнишкой, переполняемого желанием напоить меня водой. Старик встал напротив моей койки. Седые брови стянулись к переносице. Хмурый взгляд зацепился за моё плечо, и только потом перебежал на лицо.

Юрис словно уколотый тупой иглой в зад тут же вскочил с кровати.

— А, Эдгарс, — Юрис протянул руку мужчине, — ну наконец-то! Мы заждались тебя.

Ярко-зелёный костюм туго стягивал худое тело, морщинистое лицо блестело от пота. На бедре висела кожаная сумка с длинным ремнём, перекинутым через плечо. Пожав руку Юрису, Эдгарс приблизился к кровати, нагнулся.

— Инга, — растерянно кинул Эдгарс, — ты даже представить себе не можешь, какую радость я испытал, услышав из уст это маленького хулигана весть о твоём возвращении в деревню. Ведь слух прошёл о твоей…

Он не договорил, словно опасался лишних ушей. Его глаза метнулись на Юриса.

— Я считаю, — прошептал Эдгарс, — Отто надо пойти погулять.

— Да-да, Эдгарс.

Юрис взглянул на паренька тяжёлым взглядом. Взгляни он так на меня, я бы понял всё сразу, и в ту же секунду испарился, оставив после себя облако молекул. Но Отто продолжал стоять как вкопанный, крепко держа глиняную кружку. Отец вырвал из его рук кружку, и уже на слова попросил его покинуть комнату. Всхлипнув от обиды, Отто ушёл прочь.

Убедившись, что нас больше никто не слышит, Эдгарс продолжил:

— Инга, ходят слухи, что ты погибла. И теперь я вижу, что они появились не на пустом месте, — он внимательно осматривает моё плечо. — Что случилось?

— Эдгарс, — вступился Юрис, — она не в силах рот открыть.

Мужские пальцы оттянули мне нижнюю губу, холодная вода полилась в глотку. Я только и мог, что жадно глотать.

— Хорошо, — проворчал Эдгарс, — может ТЫ мне расскажешь, что случилось с её плечом?

— За этим я тебя и позвал.

Юрис навис надо мной, накрыв широкой тенью. Его руки принялись колдовать над моим плечом. Пальцами он поддел торчавший край ткани, потянул на себя. Когда он попытался продеть его под моё плечо, я замычал от боли.

— Придётся срезать, — сказал он, раздосадовано мотнув головой. — В любом случае, повязку необходимо сменить.

Он достал нож. Медленно вставил холодное лезвие между кожей и засохшей от крови тканью.

— Придётся потерпеть, по-другому никак.

Я даже не успел переварить его слова, как острая боль вонзилась в плечо и молнией разошлась по всей шее. Наверно, сейчас моё лицо походило на скисший помидор. Или на кучку пепла от сгоревшего ковра. Я даже нашёл в себе силы сжать пальцами влажную от пота простыню. Начавшаяся судорога быстро прошла, как только Юрис в три быстрых рывка вспорол повязку.

— Смотри, — сказал он Эдгарсу.

Юрис не стал вытаскивать из-под меня пропитанные кровью тряпки. Он раздвинул затвердевшие края, и держал их всё то время, пока Эдгарс внимательно осматривал мою рану. Их лица округлились, мне стало любопытно не меньше. Я сумел сдвинуть глаза и чуть-чуть повернуть голову.

Раздувшееся плечо напоминало сдувшийся футбольный мяч. Рана больше походила на порез, оставленный после удара ножом. Края почернели и чуть поблёскивали от свежей сукровицы, сочившейся из посиневшей кожи.

— Когда мы её нашли, из её плеча торчала стрела. Древко я обломал, а вот наконечник…

— Вижу-вижу. Правильно сделали, что ко мне обратились в первую очередь.

Эдгарс деловито подошёл к кровати, не спуская глаз с моего плеча. Он широко растопырил ноздри и сделал глубокий вдох, вбирая в себя разившую от моего плеча вонь. Морщинистое лицо исказилось, словно он нюхнул что-то мерзкое. Цветочками тут и не пахло. И это факт — вонь гнилой плоти ударила и мне в нос.

А потом Эдгарс зацокал, и это свистящее цоканье говорило только об одном — всё плохо.

— Юрис, надо немедленно обработать рану. Мне понадобится горячая вода и что-нибудь из одежды, чистое.

— Хорошо-хорошо!

Юрис тут же засуетился. Вскочил с кровати и улетел в кухню. Эдгарс присел на край кровати, предусмотрительно взяв сумку в руки. Затем положил её на колени и сказал:

— Инга, не бойся, сейчас обработаем рану. Жить будешь! Он еще раз наклонился ко мне. Голова зависла над плечом. Он был так близко, что я мог рассмотреть седой пушок в его ушах. Я видел торчавший из ноздрей пучок волос, напоминающих потрёпанный веник. Щербатая кожа давно потеряла свою гладкость, обвисла тонкими мешочками, погребя в своих складках коричневые пятна старости. Он дышал мне в ухо. Тонкие губы не выдавали ни эмоций, ни слов.