Червонные сабли

Рывком оттолкнувшись от стены, Ленька бросился было на помощь.

– Что вы делаете, белые гады!

– Стой и смотри, дойдет и твоя очередь, - сказал Туркул и так посмотрел на Леньку, точно саблей полоснул по лицу.

Чеченец держал пленного левой рукой за грудки, а правой занес шашку. Жалко, руки были связаны, а то бы узнали враги нашу силу...

– Ну вот что, - сказал Туркул, зачем-то вытирая руки о носовой платок.
– Разговор у меня короткий. Во время налета на штаб Терско-Астраханского полка вы убили моего брата. Ты присутствовал при этом?

– Жалею, что меня там не было, - тяжело дыша и облизывая сухие губы, проговорил Сергей.

Офицеры переглянулись. Каретников сказал Туркулу:

– Кажется, говорит правду...
– Контрразведчик быстро взглянул на Леньку и, наклонившись к полковнику, что-то сказал ему.

Тот отвечал так же тихо:

– Найдите и вызовите.

– Слушаюсь.

Каретников вышел, и было слышно, как он отдавал распоряжение дежурному вызвать кого-то.

Охранник-чеченец, карауливший Леньку, почувствовал, что речь идет о его пленнике, и крепче сжал шашку.

Но Ленька и сам понимал: нет никакой надежды на спасение.

В окно было видно, как по двору ходили казаки в папахах с кокардами, в суконных погонах. Вот один несет под мышкой гуся, к нему подошел другой, обнажил шашку, и оба они пошли с гусем в сарай. Мимо двора проехала кавалерия с длинными пиками. Они пели старинную казачью песню:

– Солдатушки, бравы ребятушки,

А есть у вас тетки?

– Есть у нас и тетки -

Две косушки водки,

Вот где наши тетки!..

Когда Каретников вернулся, допрос продолжался.

– Где расположены части вашей разбойничьей армии?

– У нас таких нет.

– Молчать!

– Сам молчи, белая мразь!
– ответил Сергей, не глядя на Туркула.

Неожиданно раздался топот копыт, и во двор влетел на темно-сером коне всадник. На нём лихо сидела белая папаха и такая же черкеска. Он картинно спрыгнул на ходу с коня, небрежно бросил на седло поводья, и, придерживая рукой серебряный кинжал спереди, легко взбежал по ступенькам. «Тоже какой-нибудь князек», - подумал Ленька, и в эту минуту открылась дверь. Офицер в черкеске весело звякнул шпорами и козырнул:

– Имею честь явиться, господа офицеры. Вы меня вызывали?

Заметив, что ни полковник, ни его помощник не выразили особой радости и продолжали молчать, прибывший понял, что ведется допрос. Лицо его приняло сосредоточенное выражение, и он покосился на пленников. Туркул спросил у него, кивнув в сторону Сергея:

– Господин поручик, вы знаете этих людей? Были они во время налета на штаб в Белоцерковке?

Судьба явно смеялась над Ленькой. Как в воду смотрел Ока Иванович, когда говорил Леньке: «Хорошо, если ты один поплатишься за свою ошибку, за то, что отпустил врага. А если товарищей подведешь?..»

С видом надменным и брезгливым присматривался Шатохин к Сергею, зашел с одной стороны, о другой.

– Никак нет, господин полковник, - сказал он.
– Этого не помню. Во всяком случае, я его не видел.

– А другой?

Вид у Леньки был страшный: черное лицо в кровавых подтеках. Шатохин долго вглядывался в него, узнавал и не узнавал. Потом отступил на шаг, будто испугался:

– Этот был!.. Клянусь честью офицера... Он участвовал в налёте на штаб, сидел в автомобиле. Я его отлично помню, он был в форме подпоручика. Господин полковник, если возможно... я вам ручаюсь...

Ленька не расслышал, о чем просил кадет. Старшие офицеры медлили с ответом, точно сомневались, нужно ли поступить так, как предлагает Шатохин. Потом Туркул позвал дежурного и одними бровями показал на Леньку:

– Этого увести... А с тобой, бессмертный, мы еще не закончили разговор.

Сережка, Сережка... Рваный рукав свисает с плеча и видно обожженное тело. Растрепаны волосы, губы почернели, а во всем облике смертельная усталость. Но держит он себя твердо. Наверно, хочет показать младшему братишке пример стойкости... Не бойся, Сережка, выдержу.

Когда Леньку увели, он слышал позади глухие удары и то, как Сергей отплевывался кровью и кричал:

– Оглянитесь, гады, красная месть идет за вами!

3

Толкая прикладом в спину, Леньку вели по двору. Почему так много белогвардейцев собралось вокруг и они смотрят на него?

– Энтот, что ли?
– спрашивали друг у друга солдаты.

– Он...

– Ишь, нехристь большевистская... Дай ему с левой, Матвей.

– Можно!
– И казак в приплюснутом картузе подошел, чтобы ударить Леньку, но конвойный не допустил.

– Дай я его отправлю на тот свет, - продолжал моложавый казачина с пышным чубом.

– Я сказал, не трожьте!
– сердился конвоир и толкал пленника прикладом, чтобы пошевеливался.

Леньку заперли в пустой хате, где было несколько окон, забитых снаружи досками. В полумраке виднелась широкая лавка у стены. Он присел на краю и прислушался.

Вечерело. Где-то далеко пропел петух, заблеяли овцы: должно быть, с поля возвращалось стадо. И опять донеслась негромкая песня:

– Солдатушки, бравы ребятушки,

А где ваши дети?

– Наши дети - пушки на лафете,

Вот где наши дети!..

Со связанными руками, шатаясь, Ленька обошел комнату в надежде найти хоть глоток воды. Пол в хате был земляной, и пахло сыростью. Но он не нашел воды. Под ногами хрустели зерна рассыпанной пшеницы: наверное, раньше здесь хранили зерно, а потом сделали тюрьму.

Он вернулся и снова сел на лавку. Позади раздался шорох. Ленька оглянулся и увидел крысу. Потом пробежала вторая. И Леньку взяла тоска. Вспомнил он Кампанеллу, ученого монаха. У того тоже в «крокодиловой яме» бегали крысы. Только был он прикован цепями и стоял по колено в грязи. От этих дум Леньке показались не трудными его испытания. Куда ему равняться с Кампанеллой! Только и сходство у них, что оба за Коммуну борются...

Загремел замок. Пригнувшись, в хату вошел часовой, пошарил фонарем по стенам, остановился на Леньке и приказал:

– Встать!

Ленька не пошевелился, да и тяжело было подниматься: болели связанные за спиной руки.

По легкой надменной походке, а потом и по белой черкеске с кинжалом узнал Ленька своего заклятого врага. Часовой, передавая Шатохину фонарь, осветил дорогой кинжал на поясе и засученные по локоть рукава.

– Иди, голубчик, оставь нас одних, - сказал Шатохин почти ласково.