Четвертое сокровище
Шрифт:
— Да. Судзуки-сан?
— Зовите меня, пожалуйста, Тина.
Она сняла обувь и надела тапочки, стоявшие у двери. Они прошли в первую комнату налево, где несколько стульев были хаотично расставлены вокруг двух маленьких столиков. Жестом он показал на один столик, где уже был приготовлен чай.
— Чай, — сказала Тина. — Как любезно с вашей стороны.
— Пустяки.
Тина села, а он разлил чай.
— Сколько времени вы уже в школе Дзэндзэн?
Его голова склонилось сначала в одну сторону, затем в другую.
— Около десяти лет. Я был докторантом
— Мистер… то есть Роберт говорил мне, что вы старший наставник школы.
Годзэн слегка наклонил голову:
— Я стараюсь делать все, что в моих силах.
Тина улыбнулась в ответ на эту традиционную японскую скромность, осмотрелась.
— Какая приятная у вас обстановка.
— Спасибо.
Она перевела взгляд на него.
— Мне очень жаль, что с сэнсэем такая беда. Он еще в больнице?
— Да. В реабилитации.
— Надеюсь, он быстро поправится, — сказала Тина. хотя, насколько она помнила из занятий, последствия инсультов неизлечимы. — Роберт сказал, что сэнсэй не может писать? Он больше не может практиковать сёдо?
Годзэн уставился в свою чашку.
— Это самая трагическая новость.
— Еще Роберт сказал, что сэнсэй делает рисунки, в которых вроде бы используются комбинации иероглифических черт. Извините, я не очень-то разбираюсь в сёдо.
«Яку» — вертикальная черта с крюком — является одной из базовых черт «эйдзи хаппо». В конце вертикальной черты надавите сильнее на кисть. Затем быстрым движением кисти руки оторвите кисточку от бумаги в направлении верхнего левого угла. «Яку» значит «прыжок» или «танец». Последнее движение кисти в этой черте действительно напоминает прыжок танцора.
Дневник наставника. Школа японской каллиграфии Дзэндзэн.
Годзэн повернулся и показал на каллиграфию в рамке:
— Этот иероглиф изображает «эйдзи хаппо» — во семь основных иероглифических черт. — Он встал и, no-дойдя к изображению, показал, какие восемь черт имеются в виду.
— Вы хороший учитель, — заметила Тина, когда он вернулся и сел.
— Спасибо.
Тина сделала глоток чаю и еще раз по-дружески ему улыбнулась.
— Как вы думаете, сэнсэй бы не возражал, если бы мы поработали с ним в нашей исследовательской программе?
Глаза Годзэна метались по комнате, словно искали где-то ответ.
— Это сложно. Я не могу сказать. Вы могли бы спросить его самого, но не думаю, что он поймет.
— Я могла бы попробовать.
— Вероятно, да. Но поможет ли ему ваше исследование?
— Этого я не знаю, — ответила она. — Я только приступаю к изучению проблемы.
Годзэн несколько раз повернул чашку в пальцах.
— Я
поеду в больницу вместе с вами.Он довез ее до больницы. На дорогу ушло пятнадцать минут — от кампуса к Беркли-Хиллз, до границ Окленда-Беркли. Годзэн нашел место для парковки и они подошли ко входу.
— Я подожду здесь, хорошо?
— Хорошо.
— Его зовут Симано. Это имя, под которым его сюда поместили.
Тина повторила имя и вошла в здание. В вестибюле отыскала схему, на которой было указано расположение реабилитационного крыла. В лабиринте коридоров ей пришло в голову, что Годзэн, быть может, не хотел видеть своего сэнсэя в больнице. Здесь это уже не тот сэнсэй, который учил его когда-то сёдо. А может, он просто не любит больниц.
В реабилитационном крыле Тина обратилась к сестре, сидевшей за рабочим компьютером:
— Могу ли я увидеть пациента по фамилии Симано?
— Сэнсэя? Увидеть-то можете, только он не разговаривает.
— Я знаю.
— А вы кто?
— Тина Судзуки.
Сестра внесла ее имя в компьютер.
— Палата 5-77, дальше по коридору с правой стороны.
— Спасибо.
Тина прошла по коридору и отыскала нужную комнату. Она тихо постучала, затем легонько толкнула дверь. Внутри была типичная палата: две кровати, тумбочки, ширмы и телевизор в дальнем углу. Только одна кровать была занята.
На цыпочках Тина подошла к ней. Японец, лежавшим на левом боку, был накрыт одеялом. Закрытые глаза, спокойное дыхание. По лицу был разлит покой, спутанные волосы — почти полностью седые.
— Э-эй? — позвала она через минуту почти шепотом.
Его лоб, широкий и сильный, слегка наморщился, веки, дрогнув, приоткрылись. Голова дернулась. Тина видела, как он нахмурился, снова моргнул, словно ему снились кошмары. Его веки медленно открылись, показав расфокусированные глаза, пустые, будто он еще спит или вглядывается куда-то в глубину своего сознания.
— Эй? — снова позвала Тина.
Глаза сэнсэя вроде обратились на нее, по крайней мере — на ее голос, но лишь на долю секунды. Он снова закрыл глаза, потом открыл и посмотрел на Тину.
— Сэнсэй?
Его рот слегка приоткрылся, из него вырвалось застоявшееся дыхание, но звука не было. Губы сэнсэя опять сомкнулись и снова разомкнулись. Его глаза закатились вниз, будто он пытался посмотреть на собственный рот. В углу рта выступила капелька слюны. Тина взяла из коробки на тумбочке салфетку и вытерла. Он моргнул от прикосновения, закрыл глаза.
Дверь отворилась, и в палату вошел врач. Ему пришлось слегка наклониться, чтобы не задеть притолоку. На самой макушке у него сияла лысина, словно от протер ее в дверных проемах.
— Родственница? — спросил он, изучая карту сэнсэя.
— Подруга друга. — Она взглянула на больного — глаза его были по-прежнему закрыты. — Вообще-то я аспирантка в Калифорнийском университете. По нейрологии.
— Нейрология, а? Докторант?
— Да.
Он шагнул вперед.
— Доктор Джеффри, — представился он, протягивая руку с длинными костлявыми пальцами.