Четвертое сокровище

— Это будет круто, — сказал Уиджи, — после приезда сюда я был в городе всего пару раз.

Тина облокотилась о стену и повернулась к нему.

— Почему ты решил учиться в докторантуре?

Он посмотрел в окно: поезд въезжал на станцию.

— Долгая история. Наверное, не заточен я под врача.

На следующей станции несколько пассажиров вышло, несколько вошло. Прижимая к себе кейс, какой-то мужчина бежал вниз по эскалатору и махал машинисту, чтобы тот задержал поезд, но двери закрылись, и поезд тронулся. Мужчина выругался и показал средний палец.

— Наверное, я не могу представить себя ответственным за что-либо, — сказал Уиджи.

— Ответственным?

— За человеческую жизнь или смерть. — Уиджи откинулся на спинку и положил ногу на ногу. — Раньше или позже я напортачу. Все врачи ошибаются, вероятность этого слишком велика.

— Медицина — не точная наука.

Уиджи смотрел, как его нога подпрыгивает под грохот и скрежет поезда, пока тот вписывается в поворот.

— Конечно. Просто я не могу жить с ощущением, что кто-то постоянно следит за мной или проверяет меня, потому что я поставил не тот диагноз или назначил не то лекарство.

Они приехали в центр сразу после семи и решили где-нибудь выпить перед ужином. Заглянули в салун «Золотая лихорадка» на Пауэлл, нашли свободный столик у окна и заказали пива «Анкор Стим».

— Тут как бы для туристов, — заметила Тина. Уиджи озирал интерьер, в оформлении которого выдерживалась тема золотой лихорадки: лотки, кирки, пробирные весы. Когда принесли пиво, он сделал большой глоток. Тина чуть отхлебнула.

— А ты? — спросил Уиджи. — Почему вдруг аспирантура?

— Просто не смогла попасть в медицинский.

— Пыталась?

— Шучу. Я не хотела в медицинский.

— Предубеждение?

Тина согнала пальцем каплю влаги с пивной бутылки.

— Меня просто интересует мозг. Сознание. Я просто хочу знать, как оно работает.

Уиджи кивнул:

— Наверное, клево вырасти в таком городе, как Сан-Франциско.

— Не сказала бы, что так уж клево, — усмехнулась Тина.

— Но ты посмотри, сколько здесь всего.

— Может быть. Но я-то особенно не присматривалась — несколько соседних кварталов, только и всего. Японский район.

— В городке на юге Колорадо, где я вырос, нет Японского квартала. Нет и Китайского квартала, нет и Маленькой Италии, нет Миссионерского района. Там живут в основном белые да несколько наших семей. Когда у нас появился «7—11», весь город думал, что мы сделали чудовищный прорыв вперед. Мне тогда было около десяти и мы с приятелями тусовались там часами.

— У меня рядом был супермаркет «Ад Зевз», — сказала Тина.

— Ад Зевса?

— На самом деле он назывался «Звезда». В соседнем доме.

— А, понял. «Звезда» задом наперед.

Тина глотнула пива:

— Там стояли лотки с картошкой. Наверное, продавалась она плохо, потому что начинала прорастать — ну, знаешь, такие фиолетовые и зеленые ростки, из глазков пробиваются. Я заходила в магазин каждый день, чтобы посмотреть, как они выросли за ночь.

^{Дендриты: тонкие, похожие на конечности ответвления нейронов, активизирующиеся посредством синапсов других} нейронов. Дендриты могут увеличиваться или уменьшаться в объеме в течение жизни нейрона, устанавливая новые связи или отказываясь от старых, уже не нужных.

^{Тетрадь по неврологии, Кристина Хана Судзуки}

— И как они вырастали?

— Не помню, наверное, до самого пола. Чем-то похоже на нейроны, от которых отходят новые дендриты и синапсы, как мне это сейчас представляется. — Отпивая. Уиджи улыбнулся. — Блистательное детство, да?

Уиджи пожал плечами:

— Все это, мне кажется, относительно.

Когда они добрались до «Тэмпура-Хауса» — было уже около девяти, — толпа ужинающих поредела, и занято было только четыре-пять столиков. Киёми увидела Тину и Уиджи из глубины ресторана и поспешила к ним.

— Тетя Киёми, — поздоровалась Тина. — Это Уильям Крус, мой однокашник.

Киёми улыбнулась и пожала ему руку.

— Мы знакомы с Ханой с первого дня ее жизни.

— Вот как? Готов спорить, она была симпатичной.

— Очень. — Киёми потрепала Тину по голове. — Ты к матери или поесть?

— И то, и другое.

— Тогда как насчет славного столика вон там? — Киёми показала на угловой столик в верхней секции ресторана. — Уютный и отдельный.

— Здорово, — оценила Тина. Пока Киёми вела их к столику, Тина спросила: — Много работы сегодня?

— Вяловато, но это ничего. Время от времени мне нравятся спокойные вечера. — Когда они сели, Киёми спросила: — Чего-нибудь выпьете?

Тина повернулась к Уиджи:

— Одно большое пиво на двоих?

— Я — за.

— Большое «Саппоро», пожалуйста.

Киёми кивнула:

— Пойду скажу Ханако.

Когда Киёми отошла, Уиджи спросил Тину:

— Почему твоя тетя назвала тебя Хана?

— Это мое среднее имя. По-японски означает «цветок». А мамино — «цветочек». Мама и тетя Киёми всегда меня так называют.

— Ты предпочитаешь «Тина», насколько я понимаю.

— Если не трудно. Тебе понравилось бы, если б тебя называли цветком?

— Всяко лучше Уиджи.

— Извини. Тебе не нравится Уиджи?

— Шучу я. Правда.

Ханако вышла в зал, неся поднос с большой бутылкой и двумя стаканами.

— Ма, — сказала Тина, — это доктор Уильям Крус, Уиджи. Помнишь, я тебе о нем говорила? Это моя мама, Ханако.

— Хадзимэмаситэ, — поклонилась Ханако.

— Это означает, что она рада с тобой познакомиться, — объяснила Тина.

— И я рад.

Ханако поставила бутылку и пивные стаканчики на стол и спросила:

— Вы любите рыбу, доктор Крус? У нас есть свежий морской окунь.

Тина подалась к нему и прошептала:

— В своем заказе я обычно полагаюсь на шеф-повара.

— Конечно. Принесите, пожалуйста, морского окуня.

Ханако кивнула. Придерживая рукав кимоно, чтобы не мел стол, она разлила им пиво, потом вопросительно взглянула на Тину. Та ответила непринужденной улыбкой, дескать «он всего лишь друг». Глядя вслед Ханако, Уиджи сказал: