Четвертое сокровище
Шрифт:
— Видите ли, сэнсэй Дайдзэн умер.
— Не может быть! В самом деле? Кто же придет на его место?
— Он не назначил себе преемника.
Тушечница досталась Сакате, он руководил школой, ему же и перешел титул сэнсэя Дайдзэн.
Женщина наблюдала, как Ихара ест, и постоянно подливала ему чаю. Когда он закончил трапезу, она обратилась к нему:
— Пожалуйста, пойдемте со мной.
Слово «ябурэтэ» — изношенный, порванный — образовано из иероглифов «камень» и «кожа», и, скорее всего, имел значение «маленький кусочек», что подразумевает
Ихара последовал за женщиной через чайную в заднюю часть дома, где стены потрескались, потолок просел, весь пол встал на дыбы, а татами кишели насекомыми. Но все комнаты были такими же чистыми, как и спереди. Они остановились в комнате с таким низким входом, что Ихаре пришлось нагнугься в дверях.
В комнате стоял низкий столик, на котором были разложены тушечница, вощеные печати, бумага, подставка для кистей, груз для бумаги[42] и связка кистей. По всей комнате лежали пачки листов для упражнений, каллиграфические свитки были приколоты к стенам. Узкое окошко впускал0 в комнату от силы два-три луча света.
— Прекрасно, — сказал Ихара.
— Это комната, где занимался мой дед. Как видите, я оставила все так, как оставил все это он.
Ихару потянуло к кистям.
— Прошу вас, — сказала она. — Я была бы счастлива, если бы вы показали мне, какова каллиграфия Дайдзэн.
— Я не упражнялся уже много месяцев. И, кроме того, это комната вашего деда. Я не хотел бы нарушать ее порядок.
— Вы здесь ничего не нарушите — вы лишь окажете ей честь.
— Я был бы счастлив отблагодарить вас за доброту.
Ихара сел за стол и развернул кисти, а хозяйка подала ему воду… Ихара внимательно изучил кисти — для своего возраста они были в хорошем состоянии. Ихара растер брусок туши, смешал ее с водой и положил перед собой лист бумаги. Он очистил сознание, сосредоточился на бумаге и послал свою энергию через кисть.
Строки на бумаге складывались в иероглифы: «спокойный», «истерзанный» и «радостный». Таково ему было в этой чайной. Хозяйка улыбнулась:
— Это совершенство. Теперь я могу умереть с радостью.
— Нет-нет. Это не столь совершенно, как работы вашего деда. Мне нужно практиковаться еще много лет.
— Вы можете заниматься здесь, если у вас нет места в Эдо.
— Спасибо. Я буду очень счастлив.
Хозяйка поклонилась:
— Вы не хотели бы немного сакэ?
— Да. С удовольствием.
Фраза «кимоти-но ии» буквально значит «приятное чувство». Иероглиф «ки» — дух, энергия — произошел от изображения пара, поднимающегося над готовящимся рисом. Два следующих знака — «моти» — от глагола со значением «держать руками», который имеет метафорическое значение «претерпевать». Два последних знака — «но ии» — имеют значение «хороший», «правильный», «красивый» и тому подобное. Обратите внимание на мягкий, округлый характер черт этих знаков в отличие от остроты слова «ябурэтэ». Округлость и сглаженность черт достигаются большим количеством туши на кисти и более сильным нажимом.
Дневник наставника. Школа японской каллиграфии Дзэндзэн.
Ногути спросила, где он был.
— Так, бродил. Смотрел достопримечательности Эдо, — ответил Ихара.
— Я могла бы тебе показать достопримечательности Эдо.
— Думаю, я увидел все. что мне нужно.
— Твой отец любил ходить по Эдо и любоваться видами.
— Мне кажется, их слишком много.
Лицо Ногути устало вытянулось; она подумала немного, затем произнесла:
— Мне
жаль, что все так вышло с твоим отцом. Он был хорошим, жизнерадостным человеком.Ихара встал и открыл бумажную дверь сёдзи, пытаясь немного проветрить комнату.
Киото
Офис Тэцуо Судзуки по-прежнему хранил следы былой роскоши, несмотря на экономический крах, постигший компанию в период застоя. По крайней мере, он выглядел роскошнее неприглядного кабинета Кандо. Сам Кандо смотрел, как застройщик читает его отчет о ресторане якитории его обанкротившихся владельцах. Судзуки сильно сдал за последние несколько лет: кожа стала землистой, глаза налились кровью, в волосах появились седые пряди. Когда пузырь японской экономики лопнул, банки рассыпались, а компаниям пришлось решиться на неслыханные увольнения, империи Судзуки пришлось туго. В конце 1970-х и начале 80-х застройщик кредитовал свою неуемную экспансию вздутыми ценами на недвижимость. Когда же в конце 80-х и начале 90-х все обрушилось, цены резко упали, и обеспечение его кредитов обесценилось едва ли не до нуля. Банки пытались взимать задолженности по ссудам, арестовывая собственность, но было уже слишком поздно. В конце концов, банки бросили эту затею с арестами, решив. что разумнее подождать лучших времен, чем возвращать иену-другую с каждой ссуженной сотни.
Первым провалился проект Судзуки с курортом на Мауи — его гордостью, флагманом курортного филиала империи Судзуки. Когда экономика пошла ко дну, туристы перестали ездить на острова, особенно — в дорогие для отдыха места. В дни дутого благополучия даже обычные «сарариманы»[43] на свои щедрые премиальные могли позволить себе отдых на курорте. Теперь же это было по карману лишь очень богатым людям, а таких осталось крайне мало. Банк отца Ханако вернул курорт себе, но вскоре сам пошел ко дну. Отец Ханако умер вскоре после от сердечного приступа — вызванного, без сомнения, тяжелой депрессией. Мать Ханако проглотила полный пузырек снотворного на следующий день после его похорон.
Кандо было жаль Судзуки. Жаль, несмотря на унижение и психологическую пытку, которым подверг его застройщик. Боль в нем не утихала все эти годы.
— Особо нечего изымать, не так ли? — спросил Судзуки, дочитав отчет.
— Похоже на то. Только оборудование.
— Б/у. Никчемное.
— Практически.
Судзуки вздохнул:
— Никаких денежных активов?
— Нет. Ни иены. — Кандо был рад, что у владельцев не было никакой наличности; Судзуки приказал бы ему забрать все, что у них было.
— Я устал от этого дерьма, — сказал Судзуки. Похоже — себе самому, а не Кандо. И не этому миру. — Гоняйся тут за всякими сраными мамашами и папашами, которые не выполняют условия аренды.
— Будут еще какие-нибудь просьбы? — спросил Кандо.
Судзуки ухмыльнулся детективу:
— Умеешь готовить якитори?
Беркли
Сомнений не было — он держал Тушечницу Дайдзэн. Годзэн взвесил ее в руках, пытаясь решить, что делать дальше. Он предпочел бы оставить ее здесь, в ящике стола, словно бы вообще не находил ее. С другой стороны, если сэнсэй Дзэндзэн не оправится от болезни, члены семьи заберут все вещи и обнаружат тушечницу. Это привело бы к сильному конфузу, а школа Дзэндзэн была бы дискредитирована связью с заблудшим сэнсэем. Кроме того, нужно было думать о традиции и долгой истории состязаний между школами Дайдзэн и Курокава. Тушечница, главный трофей, была такой же неотъемлемой частью состязаний, как само искусство каллиграфии.
Открытие принципиально изменило место Годзэнз в мире сёдо. Он был лучшим учеником двадцать девятого сэнсэя Дайдзэн, а, как известно, лучший ученик в школе Дайдзэн непременно становился следующим сэнсэем.
От этой мысли у него подкосились ноги. Конечно, он здесь — не в школе Дайдзэн. А если бы он в ней был — считался бы он и тогда лучшим?
Решив подождать, что будет дальше с сэнсэем Дзэндзэн, он снова положил тушечницу в коробку. Сэнсэй Дзэндзэн может оправиться быстро, и тогда Годзэну придется забыть о своей находке.