Четвертый брак черной вдовы

— С чего бы? — хмыкнул Хоэль, взлетая по ступеням крыльца.

— Я кое-что купила сегодня утром и прошу тебя позаботиться о моей покупке — проследи за конюхом, пожалуйста.

— Ты лошадь, что ли купила? — Хоэль уже хотел открыть дверь, но Катарина указала взглядом в сторону сада, и он оглянулся.

Возле беседки стоял на привязи серый андалузец. Из сбруи на нем была только узда, а гриву украшали свежие розы.

Катарина наблюдала за мужем, ожидая восторгов по возвращению Офико, но Хоэль совсем не обрадовался, а наоборот — помрачнел. Поставив жену на ноги, он потер подбородок.

— Так, — сказал он со вздохом. — И откуда же у нас покупка?

— Сегодня утром я поговорила с доном Тадео, — объяснила Катарина, — рассказала, что ты продал даже не коня, а друга, чтобы вернуть мне долг, и он уступил твоего дорогого Офико сразу же. Даже не хотел брать денег, но я настояла. Теперь он твой, Хоэль.

— Так, — муж отвернулся от беседки, и Катарина удивленно посмотрела на коня — что не понравилось?

— Начнем с того, — заговорил Хоэль, — что конь теперь твой, а не мой.

— О чем ты? Мы — муж и жена, и все у нас общее

— Не все! — перебил он ее, повысив голос. — Зайдем в дом. Не хочу, чтобы твоя соседка нас подслушивала.

— С каких это пор тебя заботит, что говорят соседи? — изумилась Катарина, но в дом они зашли и даже поднялись в спальню, чтобы поговорить без свидетелей. — Почему ты вдруг переменился? Я думала, этот конь много значит для тебя

— Много, — отрезал Хоэль. — Но принять его от тебя я не могу.

— Но почему?! — почти закричала Катарина.

— Потому что тогда я стану тем самым проходимцем, охотником за твоими деньгами, как и говорила твоя мачеха!

Он замолчал, замолчала и Катарина. Надо было сразу догадаться, что Хоэль заупрямится. Ох уж эта мужская гордость

— Хорошо, — сказала она, обнимая мужа, — пусть Офико будет моим конем. Когда-нибудь ты разбогатеешь, и я продам его тебе

— Разбогатею? — саркастически переспросил Хоэль, но обнял Катарину и прижал к себе так крепко, что у нее перехватило дыхание.

— А пока, будь добр, позаботься, чтобы моего коня устроили, как он этого заслуживает. Необыкновенно красивый конь. Только почему у него такое странное имя?

На губах Хоэля мелькнула слабая улыбка:

— Этот поганец сначала от меня нос воротил. Наверное, тоже кичился своей благородной кровью. Вот и назвал его Мордоворотом.

— Мне всегда нравилось твое остроумие, — подбодрила его Катарина. — А теперь — иди. Офико заждался, а мне и правда надо отдохнуть.

— Отдохнуть до вечера, — поставил он условие, уже горя нетерпением, лаская шею и плечи Катарины.

— Хотя бы до вечера, — она поцеловала его на прощанье, заперла двери, а потом с улыбкой смотрела, как Хоэль выскочил из дома и добрых четверть часа обнимался с Офико — почти с такой же страстью, как обнимал жену.

«Мужчины» — подумала она, раздеваясь и падая в постель. Блаженная усталость навалилась, и Катарина уснула крепко и без сновидений.

Жизнь в Каса-Пелирохо изменилась. Впрочем, сказать это было бы не совсем верно и слишком просто. Жизнь в Каса-Пелирохо изменилась волшебно, удивительно, встала с ног на голову. Или, наоборот, утвердилась ногами на земле?..

Катарина чувствовала себя, как птица, что расправила крылья и взмыла в небо. Лусия плакала, умоляя ее одуматься, но Катарина не понимала ее слез. Одуматься? Да она, наконец, одумалась! А ей предлагают снова превратиться в куклу, у которой нет ни души, ни сердца, ни тела.

Да, речь и о теле! Она еще слишком молода, чтобы похоронить себя. Столько лет во вдовьих одеждах — столько лет жизни потеряно. Но Катарина не жалела. Стоило пережить столько потерь, столько одиноких тоскливых ночей, чтобы встретить Хоэля. Скажи ей кто-нибудь полгода назад, что она будет так страстно и искренне любить мужчину, который только недавно научился читать и писать, а о правилах поведения в обществе имел весьма смутные представления — она бы расхохоталась лгуну в лицо.

Ведь мужчина должен быть истинным рыцарем (так считала она тогда) — на белом коне, в сверкающих латах, галантный, томно вздыхающий о предмете свой любви!

Но ее рыцарь оказался совсем иным — вовсе не галантным, и без сверкающих лат. А коня ему и вовсе пришлось продать. Только кому нужна внешняя мишура? Глупышкам, не знающим жизни. Ведь главное — не лоск, и не правильность речей. Главное — что в сердце огонь, а душа без гнильцы. Главное, чтобы мужчина был надежной стеной, а не декоративной расписной ширмой. А Хоэль был именно стеной — надежной, крепкой, за которой можно спрятаться, к которой можно прижаться, впитывая каменную силу.

Это был их медовый месяц, и они проживали его, как юные влюбленные — дурачась, играя и предаваясь самым изысканным наслаждениям. Они ездили на пикники, и Катарина возвращалась такой уставшей, словно охотилась на медведя, а не наслаждалась вином и фруктами на поляне или взгорочке, а Хоэль только посмеивался, глядя на жену горящими глазами. Они гуляли по саду, украдкой целуясь в розах, сидели на лужайке перед беседкой, и Катарина читала мужу стихи или пьесы, а он внимательно слушал, но иногда начинает валить жену на траву прямо посреди особо трагической сцены. Они не пропускали ни одной пьесы дона Гарсиласо и ходили на другие уличные представления, арендуя балкончик с видом на площадь. Теперь Катарина не прятала лица, а на соседних балконах начали появляться другие благородные донны, вдруг посчитавшие, что то, что не зазорно герцогине дель Астра, может быть весьма интересным и для них.

После слушанья о фиктивности брака Катарина, опасавшаяся, что вся Тьерга отвернется от них, в первое же утро получила столько приглашений, добрых пожеланий и писем сочувствия, что сначала расценила это, как шутку. Но, поразмыслив, пришла к выводу, что высший свет не терпит нарушения приличий, если только эти приличия не нарушаются особами знатными, богатыми и красивыми. А они с мужем были именно такими, и весь мир принадлежал им, и она намеревалась воспользоваться всеми благами этого мира. Тем более что так долго была их лишена.

Продолжали они с мужем и полюбившуюся пикантную игру — Катарина дразнила Хоэля, показывая красивое белье украдкой и в самых неподходящих местах. Однажды она умудрилась продемонстрировать Хоэлю новые чулочки за завтраком, прямо при Лусии, которая ничего не заметила и удивленно захлопала глазами, когда Хоэль вдруг вспомнил, что ему срочно необходимо поговорить с женой и утащил Катарину прямо от заварных пирожков с вишневым вареньем. Утащил, естественно, в спальню.

Супруги вернулись через четверть часа, стараясь сохранять серьезный вид, но Лусия онемела от ужаса, увидев, что прическа Катарины растрепалась, а ворот платья надорван.

Разговор между подругами не замедлил состояться сразу же после завтрака, и Лусия, захлебываясь слезами, схватила Катарину за руку.

— Он превращает тебя в такое же животное, как сам, — говорила компаньонка. — Дон Тадео приходил вчера, хотел видеть тебя Он так страдает Он не верит, что ты живешь с этим мужланом и надеется, что ты скоро разведешься Он хочет на тебе жениться

— Хочет жениться? — усмехнулась Катарина, нетерпеливо поглядывая в окно, где прогуливался среди розовых кустов Хоэль, дожидаясь, когда она выйдет. — Неплохо бы дону Тадео сначала спросить меня — хочу ли я стать его женой. А не сплетничать.