Четыре хвоста

Первые секунды схватки обозначились молчанием и лёгким шуршанием ветра, проникшего в зелёные кроны местных деревьев. Мы стояли напротив друг друга, анализируя шансы на наши победы. Сейчас каждый понимал, что мы выступили друг напротив друга, ощущая готовность выпустить кровь до последней капли крови своего врага. Никто не хотел нападать первым, прекрасно оценивая силы противника.

Всего мгновение, и мы сблизились со скоростью света, нанося целый ворох быстрых ударов. Клинки сталкивались со страшным звоном, закладывающим уши. Сталь блестела в лучах горячего летнего солнца, и от ударов высекались снопы искр, заставляя опасливо прикрывать глаза. Оба наших меча пели от каждого столкновения.

Паладин, накаченный множеством зелий, сваренных по древним рецептам, двигался со скоростью небесной молнии, нанося столь мощные удары, заставляющие гудеть удерживающие меч ладони. Воин попытался ударить снизу вверх, желая рассечь мне челюсть надвое, но встретил мой цвайхандер, обрушив удар мне на голову. Я закрылся мечом и даже сумел сдюжить, не рухнув на землю, но по всему телу пошла такая чудовищная волна, что от боли захотелось выблевать все свои внутренности, из-за чего я отпрыгнул назад, стараясь продолжать следить за быстрыми манёврами паладина, перемещающегося по нашей импровизированной арене со скоростью тени.

Кроткие секунды такой нужной передышки, и воин Кубка налетел на меня вновь. Он действовал молчаливо, но с силой дварфийского парового танка или дикого степного тура. Никогда прежде мне не удавалось видеть такой скорости ударов. Рыцарь раз за разом совершал выпады, целя то в голову, то в корпус, то желая ранить мои ноги. Его двуручный меч буквально пел, рассекая воздух с воистину ураганным свистом, и каждый раз мне приходилось напрягать каждую свою мышцу лишь для того, чтобы отразить хоть один удар, не говоря даже о попытке контратаковать.

Долго сдерживать напор я не мог. Меч этого человеческого воина не был стальным. Он словно изгибался от удара, заставляя не просто видеть, а предугадывать, куда устремится меч воина. Мне удавалось делать это, постоянно отступая шаг за шагом, но один раз я ошибся, не успел лишь на десятую долю мгновения, но, как бы то не было, сталь паладина достигла моей плоти. Широким ударом от левого бока к правому, он рассёк плотный гамбенизон так, словно это был лишь тонкий лист пергамента.

Клинок рассёк мой живот на два пальца ниже последнего из рёбер. Тело обожгло пламенем, и я почувствовал, как кровь фонтаном ударила из меня. Самая дорогая жидкость крупными каплями стала падать на землю, а сознание начало плыть. Меня словно окунули в реку. Не было больше вокруг рощи и воинов-монахов, готовых разорвать меня и сжечь на ближайшем костре. Тело потеряло контроль, рухнуло на землю, а я плыл по ледяной реке, уносящий меня в орочий Край Вечной Охоты, на встречу со своими многочисленными предками. Я уже видел эти прекрасные степи, леса и холмы, полные мясистой дичи и опасных хищников. Мне были видны вековые пиры с бесчисленными реками мёда, вина и эля, длинные дубовые столы, уставленные мясом и прекрасные девы, вьющиеся вокруг и зовущие наконец прийти к ним, отбросив свой дух.

– Верни.

– Свою.

– Кровь.

Слова прозвучали в голове так, словно с каждым звуком мой мозг клеймили раскалённой печатью. Я почувствовал древнюю силу, идущую ко мне из самой земли. Эта мощь шла из таких глубин, о которых не знали даже дварфы с их бесконечными туннелями, идущими в неизведанные недра планеты.

Моя кровь будто воспылала, превратившись в пылающий нектар, текущий по каждой жилке, приносящий настолько ужасную боль, сколь и великое удовольствие. Каждая частичка тела страдала и находилась в неимоверной неге, которую никогда ранее не приходилось мне испытывать.

Пред глазами предстало существо, чей ужас не мог описать язык ни одного народа. Я ощущал, что на меня смотрит сам Ад. Его взгляд заставлял тело полыхать, а мысли путаться, но отвернуться не было сил. Существо шептало, кричало и выло. Оно пробуждало каждую клеточку моей сущности, заставляя меня подняться, отпустить прекрасный мир, куда со всех паров неслась моя душа, вновь вынуждая меня сражаться.

Я сам не ощутил, как оказался на ногах, а руки подняли выпавший клинок, ставший мгновенно бесконечно холодным. Меч будто полностью стал из льда, который пронзил моё создание, которое покинули все лишние мысли, сконцентрировавшись исключительно на сражении.

Паладин посмотрел на меня. Мне даже показалось, что взгляд его приобрёл хоть какие-то эмоции, став заинтересованным, но даже так воин нисколько не опасался меня как противника. Теперь он видел меня, словно дичь, которую ещё стоит поймать.

– Нападай, сволочь. – шепнул я одними губами, чувствуя, как горячая кровь, превратившаяся едва ли не в магму, растекается по венам.

Прошло всего несколько мгновений, и схватка закипела с новой силой. Враг сблизился со мной за одну секунду, и мы принялись рубить друг друга с неистовостью, достойной древних героев. Время шло очень медленно, и, наконец, я заметил движущийся в атаке клинок. Если раньше древняя сталь просто смазывалась, превращаясь в сплошную тень, то теперь можно было вовремя отражать наносимые паладином удары и даже продвигаться вперёд.

Рыцарь наступал на меня, постоянно нанося удары, не давая и секунды на то, чтобы сконцентрироваться и попытаться нанести ответный удар. Его движения не несли ошибок, он был способен остановить меч даже в момент мощнейшего замаха, словно инерция для него была пустым словом, но и во мне открылось даже не второе, а уже десятое дыхание.

Понимая, что бесконечно отступать не получится, я решился атаковать сам, шагнув вперёд и сблизившись так, чтобы вынудить противника отступить хотя бы на шаг, ведь оперировать мечом на таком расстоянии будет физически невозможно.

Моя задумка оправдалась. Пропустив летящее мне в живот острие меча сбоку, я совершил широкий шаг вперёд, замахнувшись левой рукой, словно собираясь снести ударом кулака голову этого воина. Паладин не успевал всего десятые доли секунды, и это позволило мне попасть.

Кулак врезался в лицо паладина с такой мощностью, что шея обычного человека не выдержала бы и хрустнула, но этот сумел не просто удержаться на ногах, но и схватиться за меч. Я видел, как он отступил на несколько шагов, пошатнулся, едва не опрокинувшись на спину, но в одно лишь мгновение вновь вернулся в боевое состояние, будто не получил никакого урона.

Пользуясь секундами замешательства, я принялся давить, нанося быстрые удары, опасаясь контратаки, вытворяя просто невозможные связки и стараясь удивить своего противника. Рубящие удары сверху вниз сочетались с быстрыми колющими выпадами, переходящими в связки с перехватом для ударов «мордхау», надеясь добраться до своего противника хотя бы гардой. Но чем дольше затягивался бой, тем становилось сложнее. Сердце из едва тлеющего уголька превращалось в пылающий костёр, добавляя энергии и ярости, застилающий всяческие проявления разумности. Вместо того, чтобы аккуратно вести бой, мне приходилось просто рваться вперёд, бросаясь в безумную, практически самоубийственную атаку.

Затем что-то изменилось. В одно мгновение паладин будто сломался, превратился из гордого орла с хищным взглядом в толстую куропатку, настолько медленную и неповоротливую. До этого он спокойно вертел мечом так быстро, что движения его могли уловить только взгляд самых быстрых хищников, но теперь он на глазах стал намного медлительнее и нерасторопнее.

Выпад заканчивался новым выпадом, и постепенно мне начало казаться, что чаша весов этой дуэли склоняется в мою сторону. Казалось, что паладин становился медленнее, неповоротливее, будто отмахивался от ударов со значительно притупленной реакцией. Воин выдыхался, и это ещё сильнее подстёгивало меня рваться дальше вперёд, в тяжёлых и сложных попытках проломить оборону этого рыцаря. Двуручный меч в руках становился очинённым гусиным пером, которым я выводил красными чернилами судьбу этого сражения. Теперь я чувствовал себя поэтом, а не поединщиком, охотником, а не дичью, за которой охотится профессиональный ловчий, мастерски расставляя сети и направляя меня в сторону грамотно организованной засады. Я почувствовал сильный вкус крови, то приятное чувство доминирования, настигающее воина в тот момент, когда победа находится на расстоянии вытянутого меча.