Четыре пера

Дюрранс знал, что есть еще одно объяснение колебаний и нерешительности Этни. Он также знал, что действительно существовало другое объяснение. Но завтра он сам уедет из устья Солкомба, а Этни отправится в Северный пролив и Донегол. Не стоило оспаривать клевету миссис Адер. Кроме того, он был близок к проему в живой изгороди, отделяющей сад «Заводи» от полей. Пройти через него, и Дюрранс освободится от миссис Адер. Успокаивая себя, он тихо произнес:

— Вы не такая как Этни.

От таких простых слов безумие миссис Адер прошло. Она осознала бесполезность своих слов, собственное хвастовство, клевету на Этни. Неважно, правда её слова или ложь, ими ничего не добьешься. Дюрранс всегда был в комнате с Этни, и ни разу на террасе с миссис Адер. Она осознала свое унижение и стала оправдываться.

— Мне кажется, я дурная женщина. Но в конце концов, у меня была не самая счастливая жизнь. Возможно, мне есть что рассказать.

Даже для нее это прозвучало жалко и неубедительно, но они дошли до проема в живой изгороди, и Дюрранс повернулся к ней. Она увидела, что его лицо потеряло свою суровость. Он стоял спокойно, готовясь выслушать ее. Он вспомнил, что в прежние времена, когда он видел, она всегда ассоциировалась с благородством кареты и сдержанностью речи. Казалось едва ли возможным, что именно эта женщина говорит с ним сейчас, и жестокий контраст заставил его поверить, что она должна что-то сказать.

— Расскажете? — мягко спросил он.

— Я вышла замуж чуть ли не в школе. Я была сущей девчонкой. Я ничего не знала и вышла замуж за мужчину, о котором ничего не знала. Это было решение моей матери, и она считала, без сомнения, что действует из лучших побуждений. Она оберегала меня как ребенка, успокаивала и освобождала от опасной бедности. Ввиду незнания я слепо подчинялась. На самом деле я вряд ли могла отказаться, потому что моя мать была властной женщиной, а я привыкла к послушанию. Я сделала так, как она велела, и послушно вышла замуж за человека, которого она выбрала. Дело достаточно распространенное, без сомнений, но от этого не легче.

— А мистер Адер? — спросил Дюрранс. Хотя он был старше вас, но он был добрым. Мне кажется, он вас любил.

— Да. Он был добрым и любил меня. И то и другое правда. Меня удерживало с ним лишь понимание, что он меня любит, если вы понимаете. Вначале я была довольна, полагаю. У меня был дом в городе, а другой здесь. Но было скучно, ох, как скучно! — она развела руками. — Вы знаете закоулки в промышленном городе? Ряды домиков, стоящих бок о бок, до безобразия похожих один на другой, с одинаковыми окнами, дверьми, ступеньками. Над головой шлейф дыма, и вся зелень сводится к растениям в грязном и темном окне. Улица, где любой сумасшедший религиозный шарлатан может пообещать внести немного цвета в их серую жизнь и приобретет столько сторонников, сколько захочет. Когда я вспоминаю свою жизнь, одна из таких маленьких улочек всегда приходит мне на ум. Есть женщины, их множество, без сомнения, для которых управлять большим домом, проводить сезон в Лондоне с обычной чередой визитов достаточно. Я, к сожалению, не из их числа. Скука! Вы со своей сотней тысяч дел не можете представить, насколько угнетающе скучной была моя жизнь. И это еще не все!

Она колебалась, но не могла остановиться на полпути, и слишком поздно было возвращать утраченные позиции. Она пошла до конца.

— Как я уже сказала, я вышла замуж, ничего не зная о важных вещах. Сначала я верила, что мне всего лишь отведена участь всех женщин. Но вскоре начала сомневаться. Я узнала, что из существования можно извлечь нечто большее, чем просто скуку; во всяком случае, у других было что-то еще, но не у меня. Но от этого понимания стало не легче. Если мне встречались мужчина с женщиной, катающиеся верхом, и случалось взглянуть в лицо проезжавшей мимо женщины; или может, поговорить с ней, когда она одна, и по счастливому взгляду и голосу с абсолютной уверенностью я понимала, что существует гораздо большее. Но этого шанса я лишилась из-за своей матери.

Вся суровость исчезла с лица Дюрранса, а миссис Адер говорила с удивительной простотой. В ней не осталось ни следа прежнего ожесточения. Она не призывала к состраданию, она даже не оправдывалась; она просто мягко и спокойно рассказывала свою историю.

— А потом приехали вы, — продолжила она. — Я встречала вас снова и снова. Вы уезжали на службу и возвращались. И теперь я знала: гораздо большее не только существует, оно есть. Но конечно, я по-прежнему была этого лишена. Однако вопреки всему я чувствовала себя счастливее. Я думала, что мне следует довольствоваться вами как другом, следить за вашими успехами и гордиться ими. Но видите ли, приехала Этни, и вы повернулись к ней. Сразу, боже, сразу! Если бы только этого не произошло так быстро! Очень скоро я пожалела, что вы когда-то появились в моей жизни.

— Я ничего не знал об этом, — сказал Дюрранс. — Я даже не подозревал. Простите.

— Я старалась, чтобы вы не догадывались, — сказала миссис Адер. — Но я пыталась удержать вас, всеми силами. Ни одна сваха в мире не работала так упорно, чтобы соединить двух людей, как я старалась соединить Этни с мистером Фивершемом. И мне это удалось.

Это заявление поразило Дюрранса. Он прислонился спиной к живой изгороди и чуть не рассмеялся. Вот где начало печальной истории. Из какого пустяка она выросла! Банальная мысль, но от ее последствий перехватило дыхание. Таким был и Дюрранс в те дни, когда шел своей дорогой, не обращая внимания на окружающих, никогда не думая о том, что они в тот момент влияют на его жизнь вплоть до гибельного дня. Бесчестие и крах Фивершема, годы несчастья Этни, утомительное притворство последних месяцев, все это возникло много лет назад, когда миссис Адер, чтобы сохранить Дюрранса для себя, подтолкнула Фивершема и Этни друг к другу.

— И мне это удалось, — продолжила миссис Адер. — Вы рассказали об этом однажды утром в Роу. Как я была рада! Вы этого не заметили, я уверена. В следующее мгновение вы разрушили всю мою радость, сказав, что уезжаете в Судан. Вы отсутствовали три года. Для меня это были несчастливые годы. Вы вернулись. Мой муж умер, но Этни была свободна. Этни отказалась от вас, но вы ослепли, и она пожалела вас. Понимаете, какие взлеты и падения выпали на мою долю. Но эти месяцы здесь были самыми худшими.

— Мне очень жаль, — сказал Дюрранс. «Миссис Адер совершенно права, — подумал он. Нужно было что-нибудь ей сказать. Мир жестоко с ней обошелся».

Он мог понять, что она испытала, ведь во многом так же страдал и сам. Для него было совершенно ясно, почему она предала тайну Этни той ночью на террасе, и поэтому он проявил к ней мягкость.

— Мне очень жаль, миссис Адер, — нескладно повторил он. Он не знал, что еще сказать, и протянул ей руку.

— Прощайте, — сказала она, и Дюрранс перебрался через проем в живой изгороди и пересек поля в сторону своего дома.

Миссис Адер долгое время после его ухода стояла у живой изгороди. Она сделала свое дело и нанесла удар себе и мужчине, которого любила.

Это было абсолютно ясно. Заглянув немного вперед, она поняла: если Дюрранс в конце концов не разорвет помолвку с Этни, женится на ней и поедет на её родину, он вернется в Гессенс. Эта мысль еще более отчетливо показала миссис Адер глупость её выходки. Если бы только она промолчала, то сохранила бы по соседству настоящего и верного друга, а это уже кое-что. Это было бы здорово. Но, поскольку она проговорилась, они не смогут теперь без смущения встречаться и сердечно общаться. У них навсегда останутся воспоминания о том, что сказала она и услышал он в день своего отъезда в Висбаден.

Глава двадцать четвертая

На реке Нил

«Бессердечная страна, населенная бессердечным народом», — подумал Колдер, путешествуя по Нилу из Вади-Хальфы в Асуан во время трехмесячного отпуска. Он наклонился над поручнем верхней палубы парохода и посмотрел вниз, на привязанную рядом баржу. На нижней палубе баржи среди местных пассажиров стоял ангареб, на нем растянулось неподвижное тело, завернутое в черное.