Четыре туберозы

НЕ ГОВОРИ

Не говори, что я устал, Не то железными руками Я гряну скалы над скалами, И брызнут вверх осколки скал. Не говори, что я устал. Не говори, что я страдал. Иначе мой победный хохот, Как моря бешеного грохот, Вселенной сдвинет пьедестал. Не говори, что я страдал. Не говори, что я любил. Не то кощунственною ложью Я окровавлю правду Божью, Любовь, которой мир служил. Не говори, что я любил. Не говори, что я умру, Не то я смерть низвергну с трона, Гремя, покатится корона, Пятой во прах её сотру. Не говори, что я умру.

ЭТО БЫЛО

Незабвенным дням моей первой любви

Тихая майская ночь… Звёзды горят в вышине… В небе, словно виденья, рисуются контуры сосен… Всё кругом замолчало. Но в этом молчанье Море звуков таится… Сладко нам внимать безмолвию ночи. Хочется что-то сказать… Слово дрожит на устах. Призраки мыслей неясных, мелькая немой вереницей, Тонут бесследно во мраке сонного парка. Нега разлита вокруг… Что ж ты плачешь, дитя?.. «Больно любить», — говоришь. Полно, не плачь, дорогая, Всё это сон — порожденье томительной грёзы. Снова настало молчанье. А где-то бесцветные тени Мчатся, бегут, налетают одна на другую И, долетев, умирают в мгновенном лобзанье. Всё расплывается тихо, и призрак холодный Сердце мне сжал беспощадно железной рукою. Где я видел её — эту безумную ночь?.. Тише… тише…

ЕЛЕНЕ Т-ВОЙ

Я и ты — огонь и камень, Но в зрачках твоих лишь раз Я узнал знакомый пламень. Вот блеснул, и вот погас. Но я понял, что с тобою, Тайной властью сплетены, Мы блуждали под луною На полях иной страны. Но я понял, что от века Скован нам единый путь, И не воле человека Неизбежность обмануть. Ноябрь 1904

ВЕЧЕР [66]

Вечер печальный окутан туманами, Гаснет унылый закат. Сердце не хочет жить только обманами, Сердце не хочет утрат. Горьки рыдания моря тревожного, Глухо вздыхает прибой. Сердце не хочет искать невозможного, Сердцу желанен покой.

ВПЕРЁД

66

В альманахе «Гриф» № 2 (1904 г.) это стихотворение приводится с подписью Л. В. (прим. сост.).

Смело двинемся, братья!.. Ветер рвёт паруса. Буря воет проклятья, С морем спорит гроза. Бросим берег туманный! Любо мчаться вперёд!.. Свет нам грезится странный. Нас безвестность зовёт. Там, за гранью заколдованной Весь объятый вечным сном, Неподвижностью окованный, Мёртвый город мы найдём. Меж немыми колоннадами Там стоит забытый храм. Бесконечными аркадами Он восходит к небесам [67] . Полны дерзкого желания, Смелым шумом голосов Мы смутим покой молчания, Тайну дремлющих веков. И над каменной могилою Тех, кто сгинули, как дым, С неизведанною силою Наше имя начертим.

67

В альманахе «Гриф» № 1 (1903 г.) данная строфа отсутствует (прим. сост.).

НА РАСПУТЬЕ

Рыдает звон колокольный, Властный и внятный зов. Шёл я дорогой окольной Так много долгих часов. Храма отверстые двери. Виден тёмный алтарь. Торжественно, в ясной вере Диакон подъемлет орарь. Волна кадильного дыма, Клубясь, наполнила храм. Молча прошёл я мимо, Навстречу иным богам. Сурово вослед глядели Тёмные лики икон, Но душой голоса владели, Мечты неумолчный звон. Летел печально за мною Напев знакомых стихир, Но вдали влекущей волною Голубой струился эфир. И вольная песня моря Звала к другим берегам, И волны, с волнами споря, Ложились к моим ногам.

Летучий голландец ** Вторая книга стихов

Лидии

I. В ДАЛЯХ

АТТИЛА

Венчанный Божий серп, властительный Аттила, Пою тебя всей страстью слабых уст. Твой меч был Страх, и Смерть тебе служила, И кровь вокруг текла до конских узд. Вселенной ты явил стихийный лик Невзгоды. Твоя, как лава, хлынула орда. Перед твоим конём склонялися народы, И разлетались пылью города [68] . Тебя родила глубь незнаемых кочевий. Где ты, там прах, — и выжжены пути. Ты должен был разить в священном гневе, Чтоб жизнь могла иною расцвести. Ты должен был придти. Огнистые скрижали — «Земное — тлен» — над миром ты возжёг. В тех рунах смерть народы прочитали, И всяк познал, что жив Каратель Бог. Ты пролетел, как вихрь, как бурный облак в небе. Опять цветёт полей оживших грудь, И тёмный Рок, как прежде, зыблет жребий, Чтоб в должный час на мир его метнуть. Исполнен срок. Пора! Нависни чёрной тучей. Мы ждём тебя. Нас душит злая сонь. Пусть грянет гром! Приди, и жги, и мучай, И вновь обрушь живительный огонь.

68

В сборнике «Железный перстень» 1922 г.: «И распадались пылью города…» (прим. сост.).

ЗАВОЕВАТЕЛЬ

Утёсы одеты в алмазные хлопья. За нами, как тучи, нависли снега. Но радостным лесом вздымаются копья, И кличут рога. Уж ветер ущелий свивает туманы, И даль развернулась, чиста и ясна. Синеют у ног беззащитные страны. Дорога вольна. Нам золото нив! Нам цветущие долы! Нам зелень лугов, где пестреют стада! Дрожите, беспечные мирные сёла И вы, города! Я небо над вами, как лаву, расплавлю. Вся жизнь замутится, как пенный поток. Где были дворцы, я лишь камни оставлю Да дикий песок. И дали застынут в недвижности линий. Их сна не нарушит никто никогда. И тихо пойдёт над замолкшей пустыней Годов череда. И будет на том бесконечном погосте Лишь ветер взвивать золотистую пыль, Да солнце палить побелевшие кости, Истлевшую быль. За мною проносятся жадные клики. То волки завыли, почуяв врага. Как пламя их шлемы, как молнии — пики, Как буря — рога!

ПРОКЛЯТЫЙ ЗАМОК

По вечерам вокруг руин Благоухает дикий тмин, Глядят сквозь мраморы колонн Пролёты чёрные окон. И дремлет старый архитрав, Опутан сетью цепких трав. Никто не ведает, давно ль В том замке жил седой король. Как майский день, свежа, мила, Его младая дочь цвела. Однажды, бесом обуян, Греховным пылом стал он пьян. Таясь во тьме, как вор ночной, Прокрался он в её покой. Сгубил король родную дочь. Её любил одну лишь ночь. Вот ночь прошла… Пришёл рассвет, А королевы нет и нет. Бежит, зовёт… Идут к реке. Там плащ белеет на песке. Всевышним грешник осуждён. С собой покончил ядом он. С тех пор народ из рода в род Проклятым замок тот зовёт. Безлюден, мрачен и забыт, Полуразрушен он стоит. Где был когда-то смех гостей, Лишь крики сов и шипы змей. И хмуро смотрит архитрав, Опутан сетью цепких трав.

ЮЛИАН ОТСТУПНИК [69]

Когда мечта выводит тени Из мрака отошедших лет, Перед тобой клоню колени, Безумец, Кесарь и Поэт. В тиши поруганных хранилищ Тебе предстал — и счастлив ты! — Из пепла брошенных святилищ Нетленный образ Красоты. Пускай средь грохота и гула, Дряхлея, рушились века, Но руль Вселенной повернула Твоя бестрепетно рука. И вновь омыты белой пеной, Воскресли блеск и нагота, И перед Анадиоменой Поникло дерево Креста. От мирных нег, от пышных тронов Тебя стремил твой тёмный Рок. И стяги римских легионов Пошли на царственный Восток. В морях пустынь, в горючем зное, В песках, где странен каждый след, Мечом ты возвратил былое, Гром Александровых побед. Ты пал на грани дальней мира, Сражён неведомой стрелой, И стала царская порфира Тебе последней пеленой. И всё, что ты хранил, как тайну, Что ты лелеял в скрытых снах, Самум Судьбы, как лист случайный, Унёс и разметал во прах. И всё ж ты жив! И в смертной сени Для Красоты забвенья нет. Я пред тобой клоню колени, Безумец, Кесарь и Поэт!

69

В сборнике «Железный перстень» 1922 г. это стихотворение дублируется под заголовком «ЮЛИАН» (прим. сост.).

ПЕСНЯ ВИКИНГОВ

Братья, трубите, трубите! Правьте смелей корабли. Видите, чёрные нити Там протянулись вдали. Скоро возникнут над морем Башни, дворцы, купола. Бранную песнь мы завторим [70] Вещему скрипу весла. Взвейся губительной вестью Знамя из чёрной парчи! Завтра, несытые местью, Кровью напьются мечи. Бурным промчимся пожаром, Всё сокрушим на бегу. Горе и юным, и старым, Смерть за пощаду врагу! Слава Гаральду Гардраду! Смелому путь без границ. Сладки нам будут в награду Ласки пленённых цариц. Руки разить не устанут. Бейся, кто весел и юн! В битве погибших помянут Скальды под рокоты струн. Верный победному кличу, Радостен бег корабля. Коршуны чуют добычу… Вот показалась земля.

70

В сборнике «Железный перстень» 1922 г.: «Бранною песнью завторим…» (прим. сост.).