Четыре туберозы

НА ДАЛЬНЕМ БЕРЕГУ

Что я вижу? — Мшистые кочевья. Что я слышу? — Рыканье медвежье. Не звенит поутру песня девья, Не скрипит весло у побережья. Только гривы тёмных волн на море Идут нескончаемым дозором, Да в тумане багровеют зори, Зажигают рёбра дальним горам. Я один с рассвета до заката, Я один с заката до рассвета, Жизнь — как будто бы одна утрата, Жизнь как будто бы давно пропета. Только нет! Не сдамся так легко я, Я не сторож у морского поля. Не сильней ли моря, скал и зноя Бешенством отточенная воля! Я гляжу на волны равнодушно. Не шуметь вам у моей могилы! Нити жизни только мне послушны, Захочу, — и будут снова силы. Жил, как воин, и умру, как воин, Не лежать мне, как доске на мелях. Что там? Парус… Сердце, я спокоен. Вечером покину этот берег.

НЕИЗВЕСТНЫЙ ЖЕНИХ

Neuille sur Seine

В Светлый праздник домой возвращался Поздней ночью к невесте жених. Он из церкви шёл и смеялся С толпою друзей молодых. Уронил на дорогу колечко, И другая его подняла. Задрожала в руке её свечка, А сердце шепнула: нашла. И всю жизнь, обручённая Богом Тебе, неизвестный жених, Прожила в спокойствии строгом, Далека от страстей земных. И когда она умирала, То колечко с руки сняла, Поглядела, ничего не сказала И, закрыв лицо, умерла.

КОБРА

Н. С. Анерт

Я кобра и жила в развалинах, В песке сверкала чешуя. На свете много мной ужаленных, Хоть я и добрая змея. Вот так всегда! Придут и тянутся, И дразнят прутиком меня. Моя ль вина, что вмиг обманутся, Что жало кобры — из огня? Бывало, в смертной неизбежности Они бегут, крича, к домам. Я предаюсь в печальной нежности Моим задумчивым мечтам. Не странна ль ты, судьба змеиная! Сперва манить, потом убить… И гну с приветливостью спину я, Как позолоченную нить. И вот однажды, кобра малая, Я у ручья ползла на мель, Как вдруг за лесом услыхала я Чужую дальнюю свирель. Те звуки были так знакомые, Хоть не слыхала раньше их, И уползла на них от дома я, От камней давних и родных. И сбылся жребий, мне назначенный, Живу в тюрьме из тростника. Не жаль свободы мне утраченной, Не жаль горячего песка. О, только б вновь, как цепь узорная, Под сладостный свирели звук, Могла обвиться, вся покорная, Вокруг его спокойных рук.

ТРИ ОГНЯ

Над морем пламень догорал, И был закат безумно-ал, И медленно вечерний час Угас. В пустыне дальней паладин Сражён был местью сарацин. Был ветром принят тихий глас, Угас. И в тот же миг в стране другой Охвачен замок был бедой. Навек огонь прекрасных глаз Угас. И три огня в один слились И тёмным небом пронеслись. Вот свет блеснул в последний раз, Угас.

II. О НЕЙ

ТЁРН И МЕЧ

Над ширью Русския Державы, В блистанье исполинских крыл Века назад орёл двуглавый Могучим взлётом воспарил. В грозе и славе неизменный, Сиял его суровый лик, И внятен был для всей вселенной Его торжественный язык. Но час пришёл неумолимый, Разъялось пропасти жерло, В последний раз в багряном дыме Мелькнуло гордое крыло. Крушились стены вековые, И хохотал, ликуя, ад, И там, где высилась Россия, Лишь вихри пламени гудят. Но в высях к Горнему Престолу Взывают: «Господи, спаси!», Склоняясь к гибнущему долу, Угодники Святой Руси. Пора придёт! Орёл двуглавый Небесным блеском осиян, Вскрылит из бездны с новой славой На изумленье чуждых стран. Орёл России из могилы Вспарит грядущее возжечь, Но знак страдания и силы В державных лапах — тёрн и меч.

ИЗГНАННИК

I

Изгнанник, стою одиноко над спокойною, чуждой рекой. Высоко надо мной Сияют холодные, ясные звёзды. Строги и просты Очертанья мостов и линии дальних огней. О Ней, о Ней, Врагами распятой, Отнятой На долгие года, Может быть — навсегда, Сердце сжимается и медленно, медленно ноет. Кто приютит? Кто укроет Потерявшего родину странника, Изгнанника? Куда идти? Нет пути.

II

Вижу, закрыв глаза, как там, на востоке, поникли родные просторы Реки, степи и горы, И месяц, странно огромный, Тусклый и тёмный, Повис над землёй злобным и мёртвым ликом. Сдавленным криком, Чудится, воздух дрожит. Ни звука! Даже ветер не шумит над могилами, Над погибшими силами, Что веру свою Вместе с головами своими Сложили в неравном бою За Её пречистое имя. Окрест — тишина. Она, Россия, спит.

III

Господи! Ты один всё видишь. Господи! Ты один всё знаешь. Ужели Ты Русь до конца возненавидишь? Ужели Ты Русь до конца отвергаешь? Нам, поникшим в тёмной печали, Не прочесть Твои горние скрижали. Мы сами расколоты враждою и спорами, Горькими, как полынь, укорами. Не ведаем, не знаем, Не зная, изнемогаем. Мы знаем только одно: Оно Кровью прикипело к нашим душам. Мы все не нарушим Ни ради чего Этого одного.

IV

Через наши невзгоды, через наши страданья, До последнего нашего дыханья, До последнего смертного объятья Будем верны тому, за что умерли наши братья. Нам не ведом ни день, ни час, Но много иль мало останется нас, Пока не спадут с России вериги, Мы будем работать для святого прихода Твоего, русская свобода. Ты же, Господи, в Твоей небесной книге Запиши всех за родину убиенных, Знаемых и безыменных, И простри над ними, Усопшими рабами Твоими, Твой светлый покров, Во веки веков. Париж. Весна. Ночь над Сеной. 1922

ГУГЕНОТЫ (Из английских мотивов)

Генералу П. Н. Врангелю

То был прекрасный и грозный час, Конница шла в атаку на нас, Сотня за сотней в ряд. Труб пронзительны трели, Белые перья блестели… Сабли на солнце горят. Только нас горсть, но все на подбор. Были мы к морю прижаты в упор. Воля, как сталь, остра. Мы не мечтали о чуде, Молча честные люди Гибли во имя добра. Но никогда и никто, друзья, Счастлив так не был в тот миг, как я. Свой призывая черёд, Встречные падали немы. Как ветер, клонил их шлемы Мой клич: «За веру! Вперёд!»

СТАРЫЙ КОЛОКОЛ

Опять, опять стою у этих медных недр, Слой пыли говорит о пережитых годах, В пролётах каменных пустынный свищет ветр, В забытых плачет переходах. Ужель ты, колокол, в опале позабыл, Что в годы давних смут твои уста вещали И твой безмерный гнев, и твой священный пыл, Глаголы мщенья и печали? Когда глухая ночь легла на землю-мать, И градом выбиты лежат родные нивы, Ты ль будешь, колокол, испуганно молчать, Как раб коварный и ленивый? Проснись! Гуди опять! Пускай святая медь, Стеная, всколыхнёт покой заснувшей силы И людям возвестит, что лучше умереть, Чем быть живым во тьме могилы. Без устали качай чугунный твой язык, Стони, рыдай, кляни полуночные чары! Пускай, как зверя вой, твой будет долгий рык, Твой вопль пронзительный и ярый! Но если речь твоя не будет так громка, Чтоб к новой битве мир опять проснулся дольний Разбей в отчаянье ненужные бока И грянься наземь с колокольни!