Четыре туберозы

НОЧНОЙ ГОСТЬ

Долго я мчался по звонким гранитам. Долго, невеста, меня ты ждала. Конь ударяет о землю копытом, Пеной и кровью багрит удила. Выйди! Поскачем по звонким гранитам, Конь мой храпит и грызёт удила. Снегом моя серебрится могила Там, за горами, в холодном краю. Клятвой себя ты со мной обручила. Помнишь ли клятву, невеста, твою?.. Мне до зари лишь открылась могила. Клятву пришёл я напомнить твою. «Милый, о, милый! Живой иль за гробом, Ты лишь возьмёшь поцелуй моих уст. Сладко уснём мы под белым сугробом. Мир без тебя мне и тёмен, и пуст, Факел любви не угаснет за гробом, Лишь о тебе каждый вздох моих уст». Чудо свершилось. И ожил убитый. Кости одела зацветшая плоть, Смуглым румянцем зарделись ланиты. Благ и премудр всемогущий Господь. Только любовью воскреснет убитый. Только любовью сияет Господь.

ТРАВЫ (Баллада)

Пряные травы к ночи расцвели, Слили дыханье с дыханьем земли. Пар их, клубясь, к небесам восходил, Словно куренья незримых кадил [71] . Травы друг другу шептали, что вновь Близко пролита невинная кровь. Там, за рекой, на лесистой горе Рыцаря рыцарь убил на заре. Спящему в сердце вонзил он кинжал, Сел на коня и от трупа бежал. В залитой кровью звенящей броне Скачет он степью на борзом коне. Мчится по стеблям кровавая весть, Травы готовят предателю месть. Пьяными зельями луг напоён, Всадника клонит властительный сон. Сходит с коня он. В предутренней мгле Сладко уснуть на росистой земле. Вздыбились травы, свистят, поползли, Сонное тело кругом оплели. Горло сдавил ему бешеный дрок. Бьётся хрипящий зелёный клубок. Корни змеятся, под землю бегут, Стелют для рыцаря тёмный приют. Стебли вонзились, как тысячи жал. Дрогнул ещё… и навек замолчал. Вырос над телом горячий плакун. Бродит в полях одинокий скакун. Тщетно за лесом, тиха и бледна, Девушка будет вздыхать у окна. Больше не встанет убийца ночной. Господи, дай ему вечный покой!

71

В сборнике «Железный перстень» 1922 г.: «Словно куренье…» (прим. сост.).

КОРСАР

«Здравствуй, буйная ватага, удалых годов друзья! Вот и снова я — бродяга, вот опять повольник я» [72] . В. Брюсов

Вновь я ваш, морские волки! Вот вам верная рука! Я вернулся к вам по воле в ваши дальние века. Быть корсаром, быть корсаром… Как орёл парить над морем, Над вздыхающим простором уноситься Тёмным Горем! [73] Мчатся тучи, мчатся дали, мчатся волны, как в бреду. Я опять, бродяги моря, вас к победе поведу. Как чудовищные крылья, белый парус корабельный. Небо сверху, небо снизу, небо с морем нераздельны. Сердце жаждет свиста бури, сердце ждёт хмельной игры. Зазвенели, загудели боевые топоры. Гей, корабль! Трубите, трубы! На врата свинцовым градом Из чугунной глотки любо брызнуть чёрным коронадам. Все на борт! Полёт погони, пляшут пенные бугры. С жадным лязгом опустились абордажные багры. Визг канатов. Клубы дыма. О мечи звенят мечами. Будут золото и жемчуг, будут бархаты с парчами. Кончен бой… И снова дали… Вечер в волнах плавит медь. Нерушим устав корсара: в море жить и умереть. Счастлив тот, кто мог, как воин, путь пройти чредою бранной, Кто от жизни выпил кубок, полный влагой необманной. Ваш я вновь, морские волки! Вот вам верная рука. Я вернулся вольной волей в ваши дальние века.

72

В сборнике «Железный перстень» 1922 г. приводится только первая строка этого эпиграфа (прим. сост.).

73

В сборнике «Железный перстень» 1922 г.: «Над синеющим простором…» (прим. сост.).

ПОЕДИНОК

Вечер, тучи, тени шатки. Меж стволов неверный свет. Мы сошлись в последней схватке. Кто-то ляжет, кто-то нет. Дерзко поднято забрало. Капли пота на челе. Двух невмочь, я знаю, стало Выносить сырой земле. Я прочту ль в летящем миге, О, судьба, твою скрижаль? Пусть звучат в нещадном сдвиге [74] Щит о щит и сталь о сталь. Будет буря. Ветер злится. Гул несётся по горам. То, что хочет чёрный рыцарь, Только с жизнью я отдам. Ходит меч в руке упруго. Пусть конец мой неминуч, Под железною кольчугой На груди храню я ключ. Там в скале затвор скрипучий Весь оброс зелёным мхом. День и ночь копьё над кручей Высит сторож, старый гном. Тёмно-лапчатые ели Обступили узкий вход. Словно жалобы свирели, Нежный голос там поёт. И когда, объят дремотой, Сонный страж склонит копьё, Долетает имя чьё-то, Только, только не моё. Будь, что будет! Мчитесь, миги! Замолчи, моя печаль! Пусть звучат в последнем сдвиге Щит о щит и сталь о сталь.

74

В сборнике «Железный перстень» 1922 г.: «Пусть звенят в последнем сдвиге…» (прим. сост.).

ЛЕТУЧИЙ ГОЛЛАНДЕЦ

Я летучий корсар. Я скиталец морей. Видит в бурю мой призрачный взгляд. Много встретилось мне на пути кораблей, Ни один не вернулся назад. Я не ведаю сна. Я не знаю утех. Вижу небо да синюю гладь. Я не знаю, за чей неотпущенный грех Осуждён я лишь гибель вещать. Кто на море рождён, кто любимец удач, Только глянут — и дрогнут они, Коль зажгутся на высях темнеющих мачт Надо мной голубые огни. Словно звон похорон, мой протяжный призыв Прозвучит над холмами зыбей. И домчит к берегам равнодушный прилив Только щепы изломанных рей. И, вскипая, волна будет бить о борта Молчаливые трупы пловцов, Но никто не расскажет из них никогда Про подводный таинственный кров. Я не помню о них. Мой корабль окрылён И неведомой силой стремим. Дни за днями идут, как тоскующий сон, Ночь за ночью, как тающий дым. День и ночь у руля. День и ночь у руля Я стою, подневольный палач. Только мне никогда не раздастся: «Земля!» С высоты фосфорических мачт.

БОГАТЫРЬ [75]

Над водою бледною [76] Спит лесная ширь. Чащей заповедною Едет богатырь. Конь идёт над кручами, Верный путь исчез. Стенами дремучими Подступает лес. За горой на западе Гаснет алый щит. «Сколько чудищ, на поди, Из лесу глядит. Так и тянут лапищи, Разевают пасть. В их ли скверном капище Смелому пропасть! Как возьмусь за палицу, Все вы — наутёк. Кто сдержать похвалится Богатырский скок? [77] Нечисть!.. Эка невидаль! Что мне чёрный хор? [78] » И пронзает в гневе даль Запылавший взор [79] . Где-то меж ракитами [80] Ухает сова. Мягко под копытами Стелется трава. Тёмною осокою [81] Ветер шелестит, За горой высокою Гаснет алый щит.

75

В сборнике «Железный перстень» 1922 г. это стихотворение дублируется с подписью: П. Н. Краснову (прим. сост.).

76

В сборнике «Железный перстень» 1922 г.: «Над рекою бледною…» (прим. сост.).

77

В сборнике «Железный перстень» 1922 г. данная строфа отсутствует (прим. сост.).

78

В сборнике «Железный перстень» 1922 г.: «Подходи в упор!..» (прим. сост.).

79

В сборнике «Железный перстень» 1922 г. за этой строфой следуют ещё две:

Ведь не век плохи дела. Веруй горячо! Мало ль тяги видело Русское плечо. Кровью всё окупится. В небе честь моя. Там за Русь заступится Праведный Судья.

И далее (прим. сост.).

80

В сборнике «Железный перстень» 1922 г.: «В логе, за ракитами…» (прим. сост.).

81

В сборнике «Железный перстень» 1922 г.: «Сонною осокою…» (прим. сост.).

КОНДОТЬЕР

Я кондотьер, беспечный и красивый, Готов на всё, рублю всегда с плеча. Есть в урне жребий хоть один счастливый? — Его достану остриём меча. Мне мил узор расцвеченных нарядов, Их слишком пышный и тяжёлый блеск. Люблю идти среди враждебных взглядов, Чтоб плащ горел от шитых арабеск. Я люб чужим и жёнам, и невестам, Мне весело на козни их глядеть, И вдруг потом как бы случайным жестом Порвать хитро раскинутую сеть. В кругу врагов мой облик прост и ясен. Та простота — мой самый лучший щит, Но задремли, удар мой не напрасен, И враг у ног поверженным лежит [82] . Я всё прощу, легко поверю чуду, Вчера язвившим дружеским устам, Но ни одной обиды не забуду И каждому сторицею воздам. За всё плачу. С отеческой любовью Судьба не даст мне всё, чем я богат, Плачу за всё иль золотом, иль кровью Друзьям втройне, врагам во много крат. Я кондотьер. И мне бросают плату И говорят: «Ты нанят, ты в плену!» Но кто купил, не сетуй на расплату, Я на тебя же шпагу поверну. Смеюсь над всем… И сам Святейший Папа Меня смутить анафемой не мог. Но мне жалка больная птичья лапа И придорожный сломанный цветок.

82

В сборнике «Железный перстень» 1922 г.: «И враг у ног поверженный лежит…» (прим. сост.).

ОТШЕЛЬНИК

Глушь темноствольная сосен. Тишь и янтарная мгла. Цепью мелькающих вёсен Жизнь прошумела, прошла. В мире скитается Лихо, Рыщет Лукавый без сна. Странника на берег тихий Скоро домчала волна. Годы идут. И поныне В мир запечатана дверь. Любы Царице-Пустыне Равно и схимник, и зверь. Злоба растает, смирится В радости розовых зорь. Белка по келье резвится, Бродит заботливый хорь. Утро придёт. Над откосом Стану я, руки воздев. С хором лесным стоголосым Древний сольётся напев. Сосны — народ преклоненный, Небо — лазоревый храм. Солнце — светильник нетленный [83] , Пар над рекой — фимиам. Вечер… И с радостью новой Мерю я пройденный путь. Знаю, в колоде дубовой Время навеки уснуть. Глушь темноствольная сосен. Жёлтая каплет смола. Только бы Вечная Осень, Смерть, не забыла, пришла.

83

В сборнике «Железный перстень» 1922 г.: «Сосны — народ преклонённый, / Небо — лазоревый храм. / Солнце — светильник зажжённый…» (прим. сост.).

ПОСЛЕДНИЙ [84]

Медлит день в осенних панорамах… Алой дрожью окна огневеют. Смотрят деды в потускнелых рамах, Что-то видят, знают и жалеют. Я иду по длинной галерее. Розовеют, теплятся колонны. Сердце бьёт то тише, то скорее. Звук шагов рождает отклик сонный. Я один, один, как сокол в клетке. Бой часов замедлен и негромок… Между вами, сумрачные предки, Я брожу, последний ваш потомок. Вашим гневом рушились престолы, Вашей волей открывались страны. Где прошёл ваш путь, стонали долы И следы кровавились, как раны. Весь тот пыл, упорство и отвагу, Весь тот блеск величий и хотений, Словно поле грозовую влагу, Принял я от прошлых поколений. Но погас в бессилье и в изменах Гордый сон былых великолепий. Я лишь призрак в этих древних стенах, Я лишь тень в полузабытом склепе. Тает день в осенних панорамах… Алой дрожью окна огневеют. Смотрят деды в потускнелых рамах, Что-то видят, знают и жалеют.

84

В сборнике «Железный перстень» 1922 г. это стихотворение дублируется под заголовком «ПОТОМОК» (прим. сост.).

ПОСЛЕДНИЙ ЧЕЛОВЕК

Кометы знак, как кольца змея, Венчает небо. Так. Пора. Лежу, недвижный, цепенея, У охладевшего костра. Великий день неслышно прожит. Сомкнулось вечное кольцо. Последних мигов не встревожит Ничьё склонённое лицо. Кругом взметнулись пики башен И глыбы каменных громад. В алмазах лунных изукрашен Воздушных арок зыбкий ряд. Суровый храм, как череп белый, Глядит провалами очей. Молчит парламент опустелый, Молчит покинутый музей. Эмблема равенства и братства На них резцом иссечена. Бери ненужные богатства, Хранитель новый, Тишина! И пусть всё то, чем люди жили, Что слито яркостью племён, Уснёт под слоем серой пыли, В полёте мертвенных времён. Я знаю, житель отдалённый На тверди блещущих планет, Влеком мечтой неутолённой, Откроет вновь наш мёртвый свет. И с вещей дрожью гость случайный Пытливо стогны обойдёт И наши муки, наши тайны В страницах ветхих [85] развернёт. Когда ж, тревожный и усталый, Предастся сладостному сну, К его челу, как атом малый, Я, призрак ласковый, прильну. Всё море радостей и болей, Что было ведомо векам, В него вдохну могучей волей, Навек пришельцу передам. И, приобщённый тайным звеньям, Летя пространствами назад, Снесёт грядущим поколеньям Старинной жизни тонкий яд… В иных мирах, осилив бездну, Тысячелетий тёмных дверь, Я, дух Земли, опять воскресну Со всем, что умерло теперь.  …………………………… Застыла кровь. Текут мгновенья. Мой взор смыкают цепи сна. Мои пустынные владенья Прими, Властитель Тишина!

85

в сборнике «Железный перстень» 1922 г.: «В страницах вещих…» (прим. сост.).

II. НОЧНЫЕ ГОЛОСА

ОСЕННИЕ СЛЁЗЫ

Долги осенние ночи. Ветер гудёт над оврагом. Оползни облачных клочий По небу тянутся шагом. Жёлтые, тусклые травы, Запахи листьев и прели, Холод осенней отравы В зове пастушьей свирели. Нивы в безлюдном покое, Красные кисти рябины. В траурно-сумрачной хвое Сеть золотой паутины. Ветви в шуршащем уборе. Блёклые краски заката, Робкие, бледные зори. Всё это было когда-то… Всё это было когда-то… Сердце не знает, давно ли. Слёзы старинной утраты. Слёзы ласкающей боли.