Чикита

Сквозь ткань шали Чикита углядела в профиль краснощекого офицера иммиграционной службы, который сердечно приветствовал их, полагая, что Рустика прижимает к груди младенца. Но, когда с формальностями было покончено и кубинцы собрались было двигаться дальше, он вдруг хрипло выкрикнул: «Стоп!» — поднял шаль, укрывавшую аквариум, и принялся хмуро рассматривать Буку. «What is this?» [22] — потрясенно вопросил он. Румальдо, струхнув, как бы их не погрузили на паром и не отправили на Эллис-Айленд, словно пассажиров третьего класса, прибывших из Европы, поспешил разъяснить, что это манхуари, экзотическая рыба, совершенно безобидная — хоть и very ugly [23] ,— поскольку питается исключительно водными растениями.

22

Что это такое? (англ.).

23

Очень уродливая (англ.).

В этот миг Бука, словно желая опровергнуть свое мнимое вегетарианство, счел за лучшее зевнуть, и офицер совсем помрачнел при виде его острых зубов. Что за чудище они вознамерились протащить в страну? Мучимый духотой и гамом десятков пассажиров, томившихся в длинной очереди и жаждавших воссоединиться с друзьями и родственниками по ту сторону перил, Румальдо призвал весь свой ум, чтобы успокоить янки. Он заверил, что зверюга при всей своей отвратности представляет огромный научный интерес и сегодня же они отдадут ее в дар общественному аквариуму, где ею смогут бесплатно любоваться все ньюйоркцы [24] .

24

Еще одна нестыковка во времени: Нью-Йоркский аквариум в Баттери-парке открылся только 10 декабря 1897 года, то есть через пять месяцев после прибытия Чикиты в Нью-Йорк.

Чикита уже совсем изнурилась, начала задыхаться и приготовилась высунуть голову, чтобы вступить в перепалку с офицером, но тот внезапно разрешил им пройти. Дальше дело пошло быстрее: они проложили себе путь сквозь толпу, раздобыли экипаж, и Мундо, Рустика и маленькая мумия расселись внутри. Румальдо проверил, на месте ли весь багаж, велел кучеру везти их в «Хоффман-хаус» и присоединился к остальным. «Трогай!» — прокричал он и в сотый раз пояснил, что выбрал «Хоффман-хаус», не такой шикарный отель, как «Астор» или «Метрополитен», за то, что он нынче в моде у многих творческих личностей.

Неизвестно, то ли кучер плохо расслышал указания, то ли был новичком на Манхэттене, то ли сбился из-за сутолоки в порту, то ли попросту решил нажиться на пассажирах. Так или иначе, вместо того чтобы направить экипаж на Уолл-стрит и въехать в Железный Вавилон, так сказать, парадными воротами, дорогой банков, денег и процветания, он решил вопреки здравому смыслу избрать заднюю дверь, то бишь углубиться в еврейско-итальянский квартал, способный навести ужас на всякого.

Чикиту ошеломили грязные запруженные улицы. Это преддверие ада — и есть хваленый современный Нью-Йорк? Широко распахнув глаза, она смотрела на линялые безвкусные здания, стены, прорезанные пролетами железных лестниц, лавки с вывесками на идише, лотки с фруктами, овощами, рыбой и птицей, как попало раскиданные вдоль тротуаров, горластых бродячих торговцев, толкавших тележки с товаром, женщин, которые тащили тяжелые корзины с хлебом, развешивали на балконах белье или болтали с соседками, мальчишек-газетчиков и мальчишек, пинавших чиненые мячи, рабочих, нищих, проституток и пьяниц, полицейских, которые расхаживали по двое в шлемах, похожих на перевернутые ночные горшки, осматривались в поисках возможных воришек и угрожающе покачивали дубинками, фургоны, запряженные тощими одрами и едва пробивавшие путь сквозь рои прохожих, а также шумные поезда, несшиеся по уродливому железному желобу на уровне крыш.

Чикита зажала нос платочком, чтобы не задохнуться от запаха гнили, грязи, застарелого пота, мочи и экскрементов, доносившегося отовсюду: от помойных ведер, гниющих на жаре товаров, ветхих обносков, сточных вод и лошадиных куч. Крики, смех, чумазые и осунувшиеся лица, столпотворение, нищета, жужжание мух, колыбельки в дверях домов и выбоины на дороге, которые ни один кучер не старался объехать. Куда их завез ее брат? Представшая картинка совсем не похожа на цивилизованный город из его восторженных рассказов.

Рустика с Мундо, похоже, были разочарованы не меньше, но Румальдо со снисходительной улыбкой всех успокоил: таков уж Нижний Ист-Сайд, гнусный и безобразный загон, в котором ютятся и выживают как могут самые бедные и недавние иммигранты. Ночью, когда люди прячутся по своим каморкам и гул замолкает, словно по волшебству, все еще хуже: пустынные улицы, уже без патрульных на углах, превращаются в филиал ада, где попрошайки и злоумышленники запросто грабят и насилуют, не боясь ни Бога, ни закона. Но к чему заострять внимание на этом уголке Ист-Сайда, если истинный Нью-Йорк, с широкими улицами и тенистыми площадями, украшенными статуями, с элегантными магазинами и модными театрами, с особняками миллионеров и огромными конторскими зданиями, еще впереди? Чуточку терпения, вскоре они и сами в этом убедятся. Высунувшись до пояса из окна, Румальдо велел кучеру как можно скорее вывезти их из этого квартала и умудрился увернуться от гнилых помидоров, которыми швырялись в экипаж малолетние оборванцы.

Наконец они вывернули на Юнион-сквер и влились в поток транспорта на Бродвее. Румальдо вздохнул с облегчением, а остальные повеселели при виде омнибусов на конной тяге, цветастых реклам микстур и мыла и задорно позвякивающих новеньких трамваев. Как будто они одним махом перескочили из мира в мир. Чистый просторный проспект, запруженный толпами элегантных горожан, полный ресторанов и магазинов, примирил их с Железным Вавилоном.

Вдруг Рустика вскрикнула, увидав странный аппарат на колесах, двигавшийся наобум. Водитель плохо управлялся с махиной, грозившей въехать прямо в их экипаж. К счастью, в последнюю минуту столкновения удалось избежать.

— Вы только что наблюдали первый автомобиль в вашей жизни, — взволнованно и торжественно объявил Румальдо. — Эти кофейники на колесах пока еще редко встречаются, но вскоре заполонят все улицы, — предрек он и издевательски заклеймил Рустику паникершей и деревенщиной. Некоторые считают, что эти машины, топящиеся нефтью, — дьявольское изобретение, но лично его влечет все новое, и, если удача им улыбнется, он не исключает возможности обзавестись авто и стать chauffeur [25] .

25

Шофером (фр.).

— Ну а меня только через мой труп затащат в эту лоханку, — фыркнула Рустика.

Добравшись до треугольника, образованного слиянием Бродвея, Пятой авеню и 25-й улицы, экипаж обогнул обелиск над могилой генерала Уорта, героя войн с Мексикой, и остановился у «Хоффман-хауса», элегантного гранитного здания, занимавшего целый квартал, где Сенда зарезервировали двухкомнатный номер.

Минуту спустя Чикита уже прямо и гордо вышагивала по алому ковру в холле. За исключением двух-трех любопытных, никто из постояльцев, которыми кишело помещение, не заинтересовался ее ростом. Служащие же, видимо, привыкли иметь дело с еще более странными гостями и просто сопроводили их до номера с преувеличенной учтивостью.

Когда золоченые дверцы лифта распахнулись на шестом, последнем этаже, в коридоре показалась высокая худая дама, одетая во что-то атласное и зеленое и увенчанная кокетливой шляпкой в пармских фиалках. Неудивительно, что лилипутка с первого взгляда узнала ее, ведь, увидев однажды Сару Бернар, никто не мог забыть ее огненных кудрей, точеного носика и выразительных глаз. Куда сильнее они — и в первую очередь сама Чикита — удивились тому, что актриса, окинув малышку взглядом, наклонилась, заключила ее в объятия и слегка наигранно воскликнула: «Oh, топ Dieu! Ma petite!» [26]

26

О боже! Моя малышка! (фр.).

Прошло девять лет со встречи в гримерной театра «Эстебан», но мадам Бернар помнила Чикиту и была счастлива видеть ее вновь. Она обернулась к своему секретарю и сообщила, что Чикита — ее кубинская подруга и tres intelligente [27] . Польщенная petite склонилась в реверансе и представила Румальдо, поцеловавшего актрисе руку, и Сехисмундо. У последнего руки были по-прежнему заняты аквариумом, и он ограничился вежливым поклоном.

27

Очень умная (фр.).